Улугбек

И великое счастье для науки, что так требователен к себе и предельно честен как ученый оказался Улугбек в своих наблюдениях! Вот он проверяет звездные каталоги своих предшественников:

«Мы вновь произвели наблюдения над уже определенными звездами, за исключением двадцати семи из них, которые невидимы на широте Самарканда, а именно: семь звезд из Алтаря, восемь — из Корабля, от тридцать шестой до сорок первой и от сорок четвертой до сорок пятой; одиннадцать — в Центавре, от двадцать седьмой до последней, и одной, десятой,— в созвездии Волка. Эти двадцать семь звезд мы взяли из трактата Абдурахмана Суфи с учетом разницы в эпохах. Кроме того, Абдурахман Суфи упоминает также о восьми звездах, места которых были указаны еще Птолемеем, но которые он сам, Абдурахман, не наблюдал. Эти звезды, несмотря на все наши тщательные поиски, нами не обнаружены; поэтому мы и не указываем их в нашем каталоге. Однако этими звездами являются четырнадцать звезд Возницы, одиннадцатая Волка и шесть в созвездии южной Рыбы...»

Тут все примечательно: и указание на то, что некоторые данные заимствованы и откуда именно, и объяснение причин этому, и необходимые поправки, без которых таблицы оказались бы неточны.

Теперь, когда у «нас есть громадные телескопы, когда мы научились не только видеть неимоверно да-лекие звезды, о которых и понятия не имел Улугбек, но и слушать чувствительными радиоприемниками голоса столь отдаленных и необычных светил, что и для нас они всегда остаются невидимыми, — теперь, конечно, можно найти в таблицах замечательного наблюдателя ошибки. Это вполне понятно и закономерно: ведь за пять прошедших столетий и само понятие точности весьма и весьма изменилось.

И когда мы вспомним об этом, точность его наблюдений станет поражать нас еще больше.

Вспомните только, какими инструментами пользовался Улугбек. Они так примитивны, что только громадные размеры да скрупулезная тщательность обработки могли обеспечить нужную точность. Не забывайте, из чего они делались: камень, кирпичи, глина. По этому поводу один из историков науки остроумно заметил, что наблюдательная техника астрономии тех времен еще не вышла из своего «каменного века». Пройдет еще полтора с лишним столетия до той ночи, когда Галилео Галилей первый раз в истории человечества наведет на звезды примитивную зрительную трубу...

Вспомните, наконец, какими мерами длины пользовался Улугбек при изготовлении этих инструментов:

«Один газ равен ширине двадцати четырех пальцев, ширина одного пальца равна толщине шести зерен ячменя, а каждое зерно ячменя равно толщине семи волосков из хвоста лошади...»

Надо еще учесть, что во многих неточностях Улугбек попросту вовсе не повинен. Для простых писцов, совершенно не знакомых ни с астрономией, ни с математикой, таблицы оставались книгой за семью печатями. Переписывали они их по так называемому способу «абджад», при котором числовые величины, как уже говорилось, обозначали при помощи особого сочетания арабских букв. При этом достаточно только не в том месте, где надо, поставить точку или чуть-чуть потолще провести линию в какой-нибудь части буквы, как число получится совсем иное. Так, несомненно, и происходило не раз при переписке «Звездной книги».

Работа над ней явилась настоящим научным подвигом. Ей предшествовала постройка самой грандиозной в истории человечества обсерватории и тысячи наблюдений. Без этого она не могла бы возникнуть.

Непосредственно составлять таблицы Улугбек начал, видимо, в 1437 году: эта дата упоминается неоднократно, как исходная при вычислениях. А продолжал он работать над ними, все пополняя и уточняя их, до самого конца жизни. Ее оборвала только смерть.

Великих людей прошлого мы должны оценивать не по их заблуждениям и недостаткам, а прежде всего по тому, что нового принесли они человечеству.

Были попытки сделать Улугбека неким идеалистом-ученым, человеком не от мира сего. Некоторые его биографы даже изображали дело так, будто он с юных лет уже отвернулся от политики и житейских, земных забот и все свое время отдавал наукам. А основанное им медресе в весьма вольном переводе одного из исследователей даже превратилось в... гимназию, «устроенную по образцу александрийского музея»...

Зачем, как говаривал Пушкин, «закрашивать истину красками своего воображения»? Мы знаем, что Улугбек был в действительности совсем не таков. Он оставался всегда в душе внуком Тимура и, как дед, пытался вести несправедливые, захватнические войны. Не его заслуга, что это ему не всегда хорошо удавалось.

Вне своей научной деятельности он был обыкновенным феодальным правителем. Нет никаких данных о том, что за время его правления в Самарканде положение народных масс хоть сколько-нибудь заметно улучшилось. Только однажды, как мы знаем, он снизил налоги и повысил сборы тамги.

Он вел порой не очень чистые интриги, бывал резок, несправедлив,, вероломен. Иногда он казнил невиновных и нажил себе немало недругов. Этим сумеют ловко воспользоваться его враги, чтобы в удобный момент нанести ему смертельный удар по древнему завету шариата: «Кто будет убит несправедливо, за того право мести мы предоставили родственнику его...»

Все это так. Но в этом Улугбек просто оставался сыном своего времени. А эпоха, в которую он жил, была жестокой и кровавой. Человеческая жизнь дешево ценилась тогда. Вспомните, какую цену установил ей Тимур, воздвигая башни из человеческих тел и черепов: двадцать динаров за голову... Улугбек жил среди волков и действовал по волчьим законам.

Но, кроме того, он был великим ученым, и это самое главное. Он сумел подняться над своим временем, далеко опередить его, — и этого уже вполне достаточно для того, чтобы отдать ему дань уважения и признательности, какие он вполне заслуживает. На его примере мы видим, как велик и прекрасен может быть человек, когда он действительно Человек!

И борьба, которую почти всю свою жизнь вел Улугбек, была, конечно, вовсе не простой драчкой с претендентами на власть или с обиженными им людьми. Так только может показаться на первый поверхностный взгляд. И погибнет он, конечно, не из-за того, что оказался не слишком опытным правителем и интриганом. Его убьют вовсе не из мести, как попытаются изобразить. Нет!

Улугбек погибнет именно потому, что стал великим ученым и осмелился идти своим путем. И борьба, в которой он падет, — это лишь одно из полей сражений в той грандиозной битве, какая идет с древнейших времен до наших дней между светом и тьмою, правдой и ложью, наукой и религией, прогрессом и косностью.

Тайную суть этой борьбы очень точно и ясно определил крупнейший исследователь жизни замечательного астронома академик В. В. Бартольд:

«Пятнадцатый век был для Средней Азии временем борьбы двух миросозерцаний; представителем одного был внук Тимура Улугбек, сорок лет правивший в бывшей столице Тимура Самарканде; представителем другого — его младший современник, дервиш из ордена накшбендиев, Хаджа Ахрар, через два года после смерти Улугбека воспользовавшийся своим религиозным авторитетом для захвата политической власти и тоже в течение сорока лет правивший страной через подставных лиц из действительных или мнимых потомков Тимура».

Немало было в истории случаев, когда правители враждовали с церковниками. Не очень жаловал дервишей и суфиев и Тимур. Но у него были с ними разногласия по мелочам, и вражда никогда не становилась такой острой и беспощадной, как при его внуке. И понятно: Тимур притеснял некоторых шейхов, не слушался сейидов, даже рубил головы непокорным муллам, использовал дервишей в своих целях. Но в самом главном он вовсе не расходился с ними — религия всегда оставалась его опорой, плетью, которая помогала ему держать народ на коленях.