Улыбка Афродиты

– Я очень устала. – Она замотала головой. – Честное слово. Со мной будет все в порядке…

В углу комнаты стоял стул. Я чувствовал себя неуютно в мокрой одежде: в комнате было тепло, и от меня исходил пар. Я сел на стул.

– Подожду здесь немножко, чтобы убедиться, что с вами все в порядке.

У меня мелькнула мысль, что девушка станет возражать, но она покорно улыбнулась и, как мне показалось, даже обрадовалась. Она залезла под одеяло и легла так, чтобы видеть меня. Какое-то время она лежала, открыв глаза.

– Спасибо вам, – снова пробормотала она и смежила веки.

Я подождал, пока ее дыхание станет ровным, потом встал и выключил свет. Постепенно привыкнув к темноте, я различил ее маленькую фигуру, калачиком свернувшуюся под одеялом: девушка крепко спала, подтянув колени к груди.

В течение нескольких последующих часов Алекс почти не шевелилась. Я чувствовал себя немного странно, вот так наблюдая за ней, но я ощущал своего рода ответственность за нее, словно кто-то доверил мне охранять ее благополучие. На своей узенькой кровати она выглядела совсем беззащитной. Почти как ребенок. Я пробыл в комнате до глубокой ночи, а потом, убедившись, что с ней все в порядке и она явно проспит еще несколько часов, огляделся, ища, на чем можно написать записку. Затем я отыскал ручку, написал свое имя и адрес Ирэн и что я вернусь к ней позднее.

Уходя, я отнес покрывало обратно к домику, возле которого его нашел, но деньги не стал забирать. Я улыбнулся про себя, представив, что подумают хозяева. Когда я забрался в свой джип, в небе над горами забрезжили первые слабые лучи рассвета.

5

Я проснулся поздно утром. События прошлой ночи навалились на меня, но в полудреме – между бодрствованием и сном – я задавал себе вопрос, не привиделось ли мне все это. Я вспомнил, как приметил в конце набережной темную фигурку, как мне показалось, что она медленно падает вперед, словно парит, и исчезает во мраке, как затем послышался плеск воды. Вспомнил, как позднее Алекс, лежа в постели, смотрела на меня, моргая, пока ее не одолел сон.

Я выбрался из постели. Моя одежда лежала на стуле, где я ее бросил, все еще мокрая с ночи. Ставни на окне были закрыты, и в комнате стояла душная жара. Я открыл их и зажмурился от яркого света. Снаружи в крышу дома со спокойного безоблачного неба било солнце. Я увидел заднюю часть темного седана, припаркованного рядом с джипом. Из-за дома доносились голоса.

Побрившись и одевшись, я спустился вниз, на террасу, где обнаружил Ирэн и мужчину в форме местной полиции. Они негромко разговаривали по-гречески, близко склонившись друг к другу. Заметив меня, Ирэн быстро отодвинулась от него. Какое-то непонятное выражение промелькнуло на ее лице и тут же исчезло. Ирэн с улыбкой встала, чтобы представить нас.

– Kalimera, Роберт. Как спалось? Это капитан Феонас из департамента полиции. Мирос, это сын Джонни.

Полицейский поднялся, и мы пожали друг другу руки. Он был среднего возраста, высокий и худощавый, с очень загорелым лицом.

– Kalimera, мистер Фрэнч. Примите мои соболезнования по случаю вашей утраты.

– Благодарю вас.

– Садись, – сказала Ирэн, – я принесу тебе кофе.

– Вы здесь по поводу моего отца, капитан? – поинтересовался я, когда Ирэн ушла в дом.

– Да. Ко мне попали результаты вскрытия, проведенного нашим экспертом из Кефалонии.

За террасой серебрилось ярко-синее море. Во всю мочь стрекотали цикады – удивительно громкая какофония. Я заметил, что Феонас наблюдает за мной с профессиональной сдержанностью.

– Простите, что приходится обсуждать такое. Я понимаю, что для вас это мучительно, – сочувственно сказал он.

– Видимо, я еще не привык к мысли, что он умер.

– Наверное. Вы уже знаете, при каких обстоятельствах обнаружили тело вашего отца?

– Ирэн сказала мне, что его нашли в гавани.

– Правильно. Как я и говорил ей, вскрытие показывает, что ваш отец утонул. Похоже, он находился в воде с раннего утра того дня, когда исчез.

Вернулась Ирэн с кофе. Когда Феонас взглянул на нее, я заметил, что выражение его лица на миг изменилось. Это выражение исчезло раньше, чем я понял, что оно означает. Впечатление было настолько ярким, словно я подглядел в приоткрытую дверь сцену, не предназначавшуюся для моих глаз, а потом дверь захлопнулась.

– А откуда известно, что он утонул? – спросил я.

– Вода в легких.

– Перед этим у него был еще один инфаркт?

– Это не удалось достоверно установить. Есть признаки тромбоза. Сердечные артерии сужены, но этого и следовало ожидать, принимая во внимание его болезнь. Возможно, он просто потерял равновесие и упал в воду… одежда запуталась в винте, и он не смог освободиться…

Все выглядело довольно правдоподобно, и я посмотрел на Ирэн, пытаясь понять, усыпили ли результаты вскрытия ее дурные предчувствия. Она словно прочитала мои мысли.

– Мирос знает о заявлении твоего отца, что его пытались убить, – пояснила она.

Я удивился, что она пошла даже на то, чтобы заявить об этом в полицию.

– Когда Ирэн обратилась ко мне, я провел собственное расследование, – сказал Феонас. – В ночь, когда вашего отца отвезли в больницу, он много выпил в баре на набережной. Нашлось немало свидетелей. Все, с кем я говорил, подтвердили, что он был в приподнятом настроении и даже произнес речь.

– Речь?

– Это вполне в духе вашего отца. В этот раз он объявил, что обнаружил пропавшую Панагию.

Видя мое недоумение, Ирэн объяснила:

– Панагия – статуя Девы Марии, пропавшая из монастыря Кафарон в годы войны, когда немецкие оккупанты покидали этот остров. Монастырь был ограблен немцами.

Я понял, о чем она говорит. Когда я проводил каникулы у отца, с ним работал один человек, имени которого сейчас я уже не помнил. Они были приблизительно одного возраста. Обычно мы втроем выходили в море на «Ласточке», и отец часто говорил о какой-то статуе, которая предположительно находилась на одном из затонувших во время войны кораблей. Мы бросали якорь в разных местах, и отец со своим коллегой по очереди ныряли в воду. Хорошо помню, как они надевали акваланги и как блестели их тела, когда они вылезали из воды. Я спросил Ирэн, имеет ли в виду ту статую, и она ответила утвердительно.

– Пароход назывался «Антуанетта». Обычно часть летнего сезона уходила у Джонни на поиски этого парохода: он очень хотел вернуть людям Итаки Панагию, чтобы таким образом отблагодарить их за доброе отношение к нему.

– В денежном выражении статуя ничего не стоит, – пояснил Феонас. – Однако для жителей острова она имеет большое значение как религиозный символ. В ту ночь, в баре, ваш отец затеял небольшой спор с местным рыбаком по имени Спиро Петалас. Похоже, Спиро скептически отнесся к его заявлению насчет Панагии. Не исключено, что именно этим инцидентом и объясняется уверенность вашего отца, будто кто-то желал ему зла. Вероятно, у него все перепуталось…

– Вы хотите сказать, что он говорил об этом рыбаке?

– Вероятно, да.

– И для этого есть основания?

– Не думаю. Свидетели утверждают, что Спиро оставался в баре еще несколько часов после того, как ваш отец ушел оттуда. Спиро, конечно, неприятный, угрюмый парень, но сомневаюсь, что он на такое способен. Жестоких преступлений на острове практически не совершается. В тех редких случаях, когда такое происходит, виновными обычно оказываются приезжие. У нас как раз недавно был такой случай. Боюсь, что не все так однозначно: с одной стороны, мы нуждаемся в туристах – они дают нам средства к существованию, с другой – среди туристов могут быть и нежелательные люди. – Феонас пожал плечами и продолжил: – В ту ночь ваш отец ушел из бара один. От гавани к дороге на Перахори ведет очень крутой подъем с множеством ступенек. Для человека в его состоянии… – Он тактично умолк, но я понял, что он хотел сказать: «…В состоянии столь сильного опьянения». – Я также разговаривал с шофером грузовика, который отвез его в больницу. Он собственными глазами видел, как упал ваш отец, и клянется, что никого другого на дороге не было.