Улыбка Мицара

Ветер доносил с озера запах цветущих лотосов. Здесь все как на Земле. Озера и реки, города и стадионы. Только в недрах планеты нет ископаемых, потому что ее построили люди.

– Мы редко задумываемся над тем, что окружает нас. А вдумаешься - понимаешь, насколько гениален человек, - говорил Соболев.
– Пришел он в это пустое пространство и сказал: я построю себе новое жилище. И построил. А здесь ведь космос, абсолютный нуль, смертельные космические лучи, невесомость. Когда человечество проголосует за "Солнце", мы всю нашу планетную систему превратим в цветущий сад. Ты меня слышишь?

О чем это он? Ничего не различая от слез, Ирма достала носовой платок. Соболев прервал фразу:

– Ты плачешь? Тебя ждет звание абсолютной чемпионки, а ты плачешь? Не понимаю тебя, Ирма. У тебя нет никаких причин для слез. Может, ты скажешь старому отцу, что тебя огорчает?

– Да ничего меня не огорчает.

– Но я ни разу не видел, чтобы ты плакала. Это в прошлом люди плакали от обид, неудач, зависти. В наш век, на мой взгляд, слезы - глупейший анахронизм. И вдруг моя дочь, один из лучших математиков Планеты, ревет, как пятилетняя девочка. Объясни, в чем дело? Я не только твой отец, но и друг. Я, кажется, сделал все возможное, чтобы ты была счастлива.

"Очевидно, не все", - хотелось сказать Ирме, но она промолчала. До сих пор она рассуждала точно так же, как отец, и возражать ему было нечего, пока...

Встреча с Лунем на ракетодроме была короткой и неожиданной. Она заметила его среди пассажиров рейсового планетолета. Встретившись с ней глазами, он стал пробиваться к ней сквозь толпу. Лунь встретил ее улыбкой, но, вглядевшись в лицо звездолетчика, Ирма поняла, что он улыбается просто из вежливости. Она почувствовала это как-то сразу, и что-то оборвалось в душе ее. Может быть, Лунь связывает ее имя с именем "друга дома" профессора Эллиота? Она держала Луня за руку и что-то говорила ему, а сама пыталась разобраться, что с ней происходит. Лунь посмотрел на нее и чуть шевельнул губами, но она поняла: "Не надо". А что - "не надо"? Сердце у нее упало. Они скоро простились, и Ирма понимала - навсегда.

– Вытри слезы, - грубовато посоветовал отец, когда автокар выезжал, на посадочную площадку отеля.
– Вот так-то лучше.

Большая солнечная регата собирала огромное количество участников. На Олимпийскую планету непрерывным потоком мчались планетолеты. Приезжали спортсмены, тренеры-инженеры, туристы, болельщики... У центральной трибуны, откуда яхтсмены поднимались в космос на стартовую площадку, световое табло через каждый час сообщало, сколько прибыло спортсменов и откуда.

Прием заявок прекратился за день до открытия регаты. Съехалось свыше десяти тысяч спортсменов и свыше миллиона болельщиков. Рекордное количество участников, рекордное количество зрителей. Огромный стадион, вмещающий восемьсот тысяч человек, стал тесен. Пришлось в срочном порядке надстраивать висячие трибуны.

Идея солнечной регаты зародилась в середине прошлого столетия. Авторами ее были люди самых древних земных профессий: агрономы Георгий Байков и Томас Скалл. И натолкнули их на идею регаты гектары и Солнце. Они рассудили так: солнечные лучи оказывают давление на один гектар земли с силой в пятнадцать граммов. А чему оно равняется в космосе, где нет ни трения, ни тяжести? Очевидно, им это надо было внать чисто для земных агрономических целей, и они решили подняться в космос. Изготовили парус из тончайшего поливтилена площадью в один гектар. Для агрономических целей их опыт не пригодился, но им понравилось парить в космосе. Трое суток гнали яхту агрономов межпланетные "ветры" и "течения". Нашли их за сто тысяч километров от места высадки в космосе. В свое время об атом много писалось. Через год вместе с ними на парусную гонку поднялись инженеры, строители звездолетов.

Первая регата проводилась сто лет назад. В ней участвовало девяносто семь яхтсменов. Условия соревнования были простыми - кто быстрее пройдет дистанцию в десять тысяч километров. Постепенно условия соревнования усложнялись. Поводом послужило происшествие, случившееся шестьдесят лет назад. У будущего чемпиона Ежека Бажовского в середине пути вдруг сникли паруса. В этих случаях яхтсмен включает ракетодвигатель и уводит свою яхту из района соревнований. Бажовский не захотел бросить гонки, тем более что он все время шел впереди. Ему все-таки удалось развернуть гигантский парус, найти нужный угол к лучам солнца и финишировать первым с довольно высоким для тех времен рекордом - шесть часов тридцать семь минут и семнадцать секунд.

Современная трасса шла не по прямой, а зигзагами. Условия соревнования настолько усложнились, что человеку, не обладающему гибким математическим умом, нечего было и мечтать о преодолении трассы. Через каждую тысячу километров трасса ломалась на сорок пять - семьдесят, а то и на девяносто градусов. На поворотах паруса автоматически падали, и так же автоматически на экране в кабине яхтсмена вспыхивала цифра, указывающая, под каким углом следует повернуть яхту. Спортсмен должен был заново натянуть паруса и определить угол наклона к солнцу так, чтобы яхта не вильнула за трассу гонки.

– Головоломка, - сказал Соболев, разглядывая схему предстоящей трассы на столе их комнаты в отеле. Он стоял, заложив руки за спину. Тренировочный костюм подчеркивал сухощавую, подтянутую фигуру.
– Усложненность лишает регату зрелищности. Ты не находишь? Раньше финишный разворот делал каждый по-своему. А сейчас обязательно по кругу. Зачем? И диаметр окружности тебе сообщают в последнюю минуту.

– Ну что ты ворчишь, папа?
– Ирма что-то чертила на листе бумаги.

– А что мне остается делать?
– Он взял ее за плечо и повернул к себе.
– В чем дело, Ирма?

– Все хорошо, папа. Я поняла, что у меня есть сердце.

Соболев фыркнул, отошел в глубь комнаты и начал листать первую попавшуюся в руки книгу. Это были стихи. Он взял вторую книгу - это тоже был сборник стихов. Он перебрал еще несколько книг и не нашел среди них ни одной, которая заинтересовала бы его. Соболев в задумчивости стоял у полки. Что случилось с дочерью?

– Ты увлекаешься поэзией?

– Да, с некоторых пор. Я хочу понять себя: кто я такая? сказала Ирма, поднимаясь из-за стола.

– Странно, откуда вдруг такие вопросы?..

– Если бы я знала это, - с тоской сказала Ирма.
– Папа, я полюбила.

Соболев усадил дочь в кресло. Сам устроился напротив.

– Вполне разумно. В двадцать два года это естественно, сказал он и, взглянув на дочь, спросил: - Какого ты мнения о Чарлзе?

– Так далеко простирается твоя забота обо мне?
– горько рассмеялась она.

– А чем плох Чарлз?
– удивился Соболев.

– Я не говорю, что он плох. Я хочу сказать о себе. Мне кажется, что кто-то некогда закрыл в моем сердце какой-то клапан, и оно долгие годы оставалось глухим. И вдруг клапан открылся. Поток новых чувств захлестнул сердце, и я не знаю, что мне делать.

– Все это глупости, Ирма. Помнишь, ты говорила: миллион случайностей. А из миллиона случайностей рождается закон. Вот где твоя поэзия.

Ирма помнила, при каких обстоятельствах говорила это другому человеку, не отцу. Помнила, с каким недоумением посмотрел на нее Лунь. Воспоминания болью отозвались в ее сердце. Ирма тряхнула головой! должна же она наконец взять себя в руки.

– Хотел бы я знать, что сейчас делается в Солнечной системе, - нарушил молчание Соболев.
– Целую неделю без информации. Забавно. Мозг до того очистился, что голова кажется совершенно пустой.