Умирать не профессионально

– Узнают, – вздохнул Тимур, – а кто-то, может, и знает. Чужие до Льва Степановича не добрались бы, тут свои. В общем, слушай. Загранпаспорт ведь есть?

– Ну, есть, – растерянно согласилась она.

– Завтра же, а лучше прямо ночью гони в аэропорт – и мотай в любую страну, куда без виз. В Турцию, на Кипр, на Мальту, в Египет. Дня два перекантуйся – и опять куда-нибудь лети, сейчас безвизовых стран вагон. А из конторы беги прямо сейчас. И трубку не поднимай. Дома тоже не поднимай. Звонят – значит проверяют, через час придут, а то и раньше. И никому ни звука, где заляжешь, даже мне не говори. Надежней, под пыткой все ломаются.

– А что мне там делать?

Похоже, легенда сработала, теперь дура и сука думала о себе.

– Выживать.

Она забормотала что-то жалкое, совсем несуразное: что Лев Степанович звонил буквально вчера, давал указания, что она всегда делала, как он велел…

– Жить хочешь? – снова надавил Тимур. – Вот и живи. Хоть в кабак официанткой, хоть б… в бардак. Полгода перекантуешься, а за это время все уляжется. Вернешься – найдешь другую работу. И про Льва Степановича никогда не вспоминай. Забудь. Не было его.

– А кто Льва Степановича, – спросила она робко, – кто они?

Тимур ответил веско и загадочно, как вчера милицейскому начальнику:

– Никогда не надо шантажировать очень крупных людей.

– Завтра проверю, подумал он. Хочет жить – уедет. А не уедет, значит, не так уж сильно и хочет. Так что жизнь суки и минетчицы в ее собственных руках. Как выберет, так и будет. А он рисковать не станет, он мужик, человек ответственный, и заменить его некем. Можно считать, две дурочки на руках, одна скоро придет, другая деньги копит. Умирать никак нельзя. Не профессионально.

Ну так что, спросил он сам себя, кончилась война? Кончилась или нет?

Ответа не нашлось.

Завтра выяснится, подумал он, уже понимая, что завтра ничего особенного не выяснится. Даже если сука минетчица отчалит в безвизовые края, это пока что не финиш.

Еще есть генерал на Кипре, патриот и доминошник. Конечно, то другая страна, другая жизнь и все другое. Патриот в Москву вряд ли сунется, а если сунется, что ему до Тимура. Наверняка даже не знал, что есть такой. А про Макарыча знал? Про Макарыча, возможно, знал, все же майор. Но хоть и знал, в своих комбинациях вряд ли учитывал. Большой человек, большие погоны, на Крючкова выходил. Надо было убрать чересчур осведомленного переводчика – значит мочи в государственных интересах носителя секретной информации! А что с ним пошли пятеро солдатиков и один майор, это детали, издержки в целом правильной стратегии, война есть война. Войну ведут генералы, им виднее, у них кругозор. А солдаты что, не тот солдат, так этот. У солдата священный долг перед родиной, должен – плати. А чем солдату платить, если у него, кроме жизни, ничего нет, да и та не священная?

Тимур включил ящик, поиграл кнопками и вырубил к чертям собачьим. Ни хрена человеческого, одни клоуны поганые, депутаты да юмористы. Это им выплачивали долг стриженые ребята в сожженных солнцем горах. Это они и есть государство. Согнать бы их всех в один цирк и поджечь, пусть клоуны попрыгают из окон. Вот доминошник на Кипре, патриот с гватемальским паспортом, заслуженная сволочь на четырех гектарах – он небось юмор любит. Все они любят юмор. А Тимуру теперь надо решать, когда он живет – в мирное время или еще в военное? По идее, можно плюнуть и забыть. Сколько патриоту сейчас? К семидесяти, наверное. Чуть подождать – сдохнет своей смертью. Только много шансов, что в этом случае война не кончится никогда, так и будет тянуться, царапая душу памятью о Макарыче, о тех солдатиках, о Лехе и Глашке, которые умерли не своей смертью. Есть, конечно, слабенький вариантик, что Зятек соврал, придумал со страху. Но это всегда можно проверить. Только добраться до генерала и прихватить за жирный затылок – все расскажет, как рассказала Росомаха, как рассказал сам Зятек. Никуда не денется, все расскажет.

Время поджимало, скоро подгребет Буратина, и нет никакой правды в том, чтобы грузить девчонку своими проблемами. У нее-то, слава Господу, нет войны. У нее с рождения мирное время и мирные обязанности. Людей спасать.

* * *

Деревянному человечку, когда вернулась способность разумно говорить, он сказал:

– Завтра возьми отгул, пойдешь в ОВИР и подашь бумаги на загранпаспорт.

– Зачем? – не поняла она.

– На море поедем.

– Мы же были, – удивилась Буратина.

– Моря-то разные. Было Черное, а будет Средиземное.

– Не жирно получится?

– Нормально.

– А там что?

– Там много чего. Турция, Египет. Или Кипр. Хороший остров, сплошные курорты. У меня друг отдыхал в Лимасоле, говорит, полный кайф.

– На Кипре же небось доллары.

Он отмахнулся:

– Не ищи проблему там, где ее нет.

Буратина глянула на него с подозрением:

– Слушай, Тимоха, чего это ты баксами размахался? Инкассатора убил?

– Банк ограбил, – сказал Тимур, – я замок пилил, а Анжелка на шухере стояла.

Однако на этот раз отделаться шуткой не удалось.

– Ну-ка посмотри на меня, – приказала Буратина.

– Смотрю с удовольствием.

– С удовольствием не надо, удовольствие ты уже получил. Кто ты все-таки?

Тимур удивился:

– Мы же давно выяснили – дурак.

Девчонка взмахом ладони отвела шутку.

– Что дурак, понятно. Ты сидел?

– Пока не приходилось.

– А деньги откуда?

– Подарили.

– Ты можешь ответить честно?

Честно ответить Тимур не мог, пришлось врать:

– Я же тебе рассказывал – служил. Много лет служил. А за службу платят.

– Воевал, что ли?

– Иногда воевал.

– Но все войны давно закончились – откуда деньги?

В одной фразе было два вопроса, он предпочел ответить на первый:

– Войны никогда не кончаются.

– Знаю, слышала, – раздраженно отмахнулась она, – пока не похоронен последний солдат, да? Но деньги все же…

– Погоди, – прервал Тимур, – пока не похоронен – да. Но это все так говорят. А у меня был друг, Федька, классный парень, песни под гитару сочинял. Так у него песня была… Точно не помню, но мысль такая: война кончается, когда похоронен последний солдат, повешен последний предатель и прощен последний трус. Красиво, правда?

Маневр удался – Буратина отвлеклась от неудобного вопроса:

– А трусов надо прощать?

– Конечно, надо. Трус хочет жить. А кто не хочет?

Тимур вздохнул и опустил голову. Вот так вышло – шутил, шутил, и дошутился. Когда-то Федькина песня и вправду казалась просто красивой. Но ведь сколько лет прошло! Целая жизнь. Ну, не целая, так полжизни. С тех пор Тимур слишком много повидал и теперь знал, что в России последний солдат не будет похоронен никогда. И сам Федька не будет: лавина, которая его накрыла, доверху засыпала ущелье, да еще и ледник сошел. Кто в нищем Таджикистане будет печалиться о мертвых чужаках, когда свои живые еле дышат. И Макарыч никогда не будет похоронен. Цинковый гроб в Москву отправили – а что в том глухо запаянном цинке? Пара пуговиц, обгорелый рукав и ошметки тела, неизвестно чьи. Ну и, само собой, земля для веса, чтобы родные не сомневались – ребята-похоронщики свое дело знают. И последнего предателя не повесят, а отмажут, да еще и наградят…

У девчонки досада еще не прошла.

– А ты кто? Не погиб, не повешен. Значит, трус?

– Наверное, – согласился Тимур, – дурак и трус. Выжил – значит, трус. Тут уж ничего не поделаешь, закон войны: герои погибают, а трусы возвращаются и плодят детей. Потому-то так и получается: чем больше побед, тем трусливей народ.

На всеобщей войне, подумал он, последнего предателя не казнят никогда. А вот на его личной – чего бы и нет? На личной войне возможно многое, даже что-то вроде справедливости. Личную войну закончить можно. И трусов простить, всех скопом. Трусы редко виноваты. Просто их плохо учили. Чем меньше солдат умеет, тем больше боится. На себя не рассчитывает. А на кого еще солдату надеяться, если на себя нельзя? Так что пускай живут. А там, кто знает, может, и Бог их простит.