Умные парни (сборник)

Его заслуги перед наукой велики. В институте Героя Социалистического труда и трижды лауреата Государственной премии Алиханова были созданы реакторы на тяжелой воде с отрицательной реактивностью, которые делают в принципе невозможным чернобыльский сценарий. Здесь начались отечественные работы по изучению космических лучей, которые сегодня являются приоритетным направлением мировой науки. Первый протонный ускоритель и первый синхрофазотрон – это тоже заслуга Алиханова. Классическими являются работы Алиханова по оптике рентгеновских лучей, по искусственной радиоактивности, бета-распаду, исследованию спектра позитронов и других элементарных частиц. Не случайно именно академик Алиханов был назначен ученым секретарем технического комитета Спецсовета, который занимался созданием советской атомной бомбы. Но путь ученого не усеян одними лишь розами. Одной из задач института было создание ториевого реактора. Эта задача не была выполнена, но она не выполнена нигде в мире. Алиханов очень тяжело переживал неудачи и административный произвол. Когда в конце 1960-х созданный им протонный ускоритель передали в другой институт, он, уже больной, хотя и совсем не старый человек, не выдержал.

Абрам Алиханов вышел из знаменитой школы папы Иоффе, из питерского физтеха. Это было поколение ученых, которые создали славу нашей науки. Необъяснимый взрыв дарований – бывает, что в каком-то маленьком городке, вроде античных Афин, вдруг один за другим появляются гении. Уже постарев, заслуженными академиками, они часто собирались на даче Алиханова. Капица в ответ на жалобы Алиханова, что домашние не подпускают его к электроприборам, смеялся: «Не расстраивайтесь. Резерфорду жена тоже не разрешала чинить даже дверные звонки». Ландау дразнил Алиханова своим неприятием музыки: зачем петь, если можно говорить?

Незадолго до трагической автокатастрофы Ландау говорил Алиханову: «Я так боюсь физической боли, что, если меня станут оперировать, я буду кричать на всю Москву». Когда с Ландау случилась беда, Алиханов не находил себе места, бегал за помощью во все инстанции, из больницы приезжал с красными глазами. Пережил Ландау он ненадолго. Выдающиеся физики похоронены рядом на Новодевичьем кладбище.

ЧЛЕН-КОРРЕСПОНДЕНТ РАН ГЕОРГИЙ ГАМОВ. ПИОНЕР УТЕЧКИ УМОВ

Гамов (Gamow) Георгий Антонович (George) – имя в нашей науке почти забытое. Между тем в начале 1930-х он стоял в теоретической физике даже чуть выше признанного позже гением Ландау. Уже в 24 года он выполнил работу нобелевского уровня, первым в мире разработав теорию альфа-распада, одного из четырех видов радиоактивности. В 28 лет Георгий Гамов стал самым молодым членом-корреспондентом Академии наук за всю историю ее существования. Но в 1933-м он стал и первым ученым-невозвращенцем, который, несмотря на клятвенные обещания, не вернулся в СССР из зарубежной командировки. После этого его имя было подвергнуто официальному забвению. Но не поступок, который послужил примером для подражания многим советским, а потом и российским ученым, пусть даже не ведавшим, чьей дорогой они следуют.

Вопреки распространенному мифу, будто русские гении на чужбине мельчают из-за тоски по родине, Георгий Гамов, которого очень быстро исключили из Академии наук СССР (это тоже был первый подобный случай, впоследствии даже Сахарова в Академии оставили), на Западе продолжал работать активно и очень успешно. В 1934 году он стал профессором университета Джорджа Вашингтона в городе Вашингтоне. В 1936-м вместе с будущим отцом водородной бомбы Эдвардом Теллером он обобщает теорию еще одного вида радиоактивности – бета-распада. К работе над атомным проектом Гамова не привлекли из-за сомнительного для американцев происхождения, но над водородной бомбой с 1949 года, после многократной проверки его благонадежности, он уже работал и даже побывал на атолле Бикини, где находился атомный полигон США.

Георгий Гамов стал одной из самых ярких «звезд» в астрофизике и космологии. Он первым в мире рассчитал модели звезд с термоядерными реакциями, предложил модель оболочки красного гиганта, исследовал роль нейтрино при вспышках новых и сверхновых звезд. Гамов разработал теорию образования химических элементов путем последовательного нейтронного захвата. Сразу после войны он первым в мире выдвинул сомнительную тогда, но теперь общепризнанную теорию «горячей Вселенной», из которой вытекало существование реликтового излучения, образовавшегося в момент Большого взрыва. Эта теория была подтверждена в эксперименте американцами Пензиасом и Вильсоном, ставшими в 1978 году нобелевскими лауреатами.

В 1954 году Георгий Гамов публикует статью, где первым ставит проблему генетического кода, доказывая, что при сочетании четырех нуклеотидов тройками получаются 64 различные комбинации, чего вполне достаточно для «записи наследственной информации». В 1968 году американцы Холли, Коран и Ниренберг получили Нобелевскую премию за расшифровку генетического кода. Обе Нобелевские премии были присуждены уже после смерти Георгия Гамова 20 августа 1968 года.

Период с 1928 по 1931 год он провел в лучших западных научных центрах (Геттинген, Копенгаген, Кембридж), получил престижную стипендию Рокфеллера. Его научный триумф вдохновил пролетарского поэта Демьяна Бедного на стихи, опубликованные в «Правде»: «СССР зовут страной убийц и хамов. Недаром. Вот пример: советский парень Гамов. Чего хотите вы от этаких людей? Уже до атома добрался, лиходей!» Впрочем, назвать Георгия Гамова «советским парнем» можно было только по неведению. Он происходил из старинного дворянского рода, один его дед был командующим Одесским военным округом, другой – митрополитом. Отец в чине статского советника преподавал в Одесской гимназии, среди его учеников был будущий вождь мировой революции Лев Троцкий. Гамов свободно говорил на шести языках и воспринимал себя не советским парнем, а, скорее, европейским интеллектуалом.

В студенческие годы в Ленинградском университете вокруг Гамова (прозвище Джонни) сколотился «джаз-банд», в который входили будущий нобелевский лауреат Лев Ландау (Дау), Дмитрий Иваненко (Димус), Матвей Бронштейн (Аббат, расстрелян в 1936 году). «Джаз-банд» изобрел тот космополитический стиль общения, который распространился среди интеллигенции в 1960-х годах в эпоху споров о «физиках и лириках». У «джаз-банда» был девиз: «Не быть знаменитым некрасиво». Издавался журнал «Отбросы физики», проводились парады остроумия, постоянно проверялась эрудиция. В центре этого мира стояла физика. И, например, Иваненко потерял место в «джаз-банде», когда Ландау усомнился в его научной гениальности и в пух раскритиковал («филология, пустая болтовня») теоретические изыскания друга. Гамов учился блестяще, но «хромал» по Конституции СССР и истории мировой революции.

Склонность к шуткам и розыгрышам Джордж Гамов сохранил и в Америке. Однажды он уговорил будущего нобелевского лауреата Бете поставить свою подпись под фундаментальной статьей о состоянии вещества при Большом взрыве, которую он написал вместе с Альфером. По-гречески коллективная подпись выглядела замечательно – Альфер, Бете, Гамов. Кстати, в США, несмотря на близкую дружбу с создателями водородной бомбы венгром Теллером и поляком Уламом, его не допускали к атомному проекту тоже по смешной причине: в начале 1920-х Гамов преподавал математику в артиллерийской школе и формально числился командиром Красной Армии.

В 1932 году Гамов и Ландау, который к тому времени тоже вернулся из зарубежной командировки, хотя и не с такой помпой, попытались устроить переворот в академической физике. (Ландау был настоящим «советским парнем»: он ходил по Копенгагену в красной рубашке, надел бы и красный пиджак, но тогда его сочли бы за официанта.) Гамов и Ландау на всех углах утверждали, что прежнее поколение физиков ничего в физике не понимает и необходимо создать новый Институт теоретической физики под их руководством. (Забавно, что такой институт сейчас существует и носит имя Ландау.) Но тогда случился большой переполох и скандал – естественно, никакого института им не дали. Ландау уехал в Харьков. А Гамова захватили другие заботы.

Он женился на Л. Вохвинцевой, красивой и эффектной женщине (прозвище Ро). По словам Петра Капицы, эта «авантюристка» развивала в Гамове его «антисоциальные черты». В тот момент Гамова перестали пускать в зарубежные командировки. Несмотря на письма знаменитых Марии Кюри, Ферми, Паули, его не пустили на 1-й Международный конгресс по атомному ядру, и его доклад был зачитан Максом Дельбрюком. С работой тоже возникли сложности: на лекциях ему запретили говорить о принципе неопределенности Гейзенберга, потому что это противоречит государственной философии диалектического материализма.