Умри сегодня и сейчас

– Нет, – соврала Вера.

– Завидую тебе, – притворно вздохнул Вейдеманн. – А вот я, признаться, любитель вкусно поесть. Эстония – настоящий рай для гурманов. В 1501 году замок, в котором мы находимся, посетил достопочтенный епископ Николаус Роттендорп. Он и его свита в течение двух дней опустошили кладовые монахов. – Насмешливо наблюдая за подергивающимся кадыком пленницы, Вейдеманн причмокнул. – О, люди той эпохи знали толк в пище! Остались записи о рационе епископа. Вот меню только за один день. – Руки Вейдеманна переплелись на выпяченной груди, его глаза мечтательно вскинулись к потолку. – На завтрак ему подали курицу с шафраном в конопляном масле, стручки перца с медом и соленую лососину с уксусом и луком. На обед была треска в масле с изюмом и зеленью и салака, тушенная в подсоленной воде. За ужином епископ угощался жареной камбалой в масле, фаршированными яйцами, копченым угрем и рулетом из свинины… Ну как, разыгрался аппетит?

– Ерунда на постном масле, – сказала Вера, едва не поперхнувшись обильной слюной.

– Ты храбрая девушка, – одобрительно кивнул Вейдеманн. – Но мы в любом случае вытащим из тебя все, что ты утаиваешь. Ты человек, а не робот. Как всякий человек из плоти и крови, ты испытываешь страх и боль. К тому же у тебя имеется язык, который не так уж трудно развязать.

– Мне нечего рассказывать.

– Неужели? – весело удивился Вейдеманн. – А известно ли тебе, что женщины, попавшие в руки инквизиции, были готовы признать себя ведьмами и взойти на костер, лишь бы их не мучили? В этом замке, кстати, сохранилась камера пыток, в чем ты скоро убедишься. – Поднявшись из-за стола, Вейдеманн приблизился к Вере, чтобы взять ее за подбородок и не позволить ей отводить взгляд. – Это будет поучительная экскурсия, – вкрадчиво пообещал он. – Ты узнаешь, что никаких «железных баб», «испанских сапогов», раскаленных щипцов, плетей и кнутов инквизиция не использовала. В арсенале палачей было всего три пытки, утвержденных католической церковью. Пытка водой, которой тебя недавно подвергли, – лишь первая из них, причем проделанная неумело. Но стоит взяться за дело настоящим специалистам и…

У Веры похолодело в животе, как при падении в пропасть. Слова эстонца в гитлеровской форме доносились до нее словно издалека. Обстоятельно и с видимым удовольствием он поведал ей про пытку веревкой, заключающуюся в том, что обвиняемых подвешивали за руки, связанные за спиной. Их подтягивали вверх на специальном блоке, после чего палач резко отпускал и вновь удерживал веревку. Приводило это не только к вывихам плечевых суставов, но и к сдиранию кожи с запястий. После чего, как весело продолжал Вейдеманн, начиналась пытка огнем: смазав ступни несчастных жиром или маслом, их держали над жаровней с пылающими углями.

– Обожаю барбекю, – неожиданно признался Вейдеманн, отвернувшись от трепещущей пленницы. – Впервые меня угостили барбекю американцы. Славные ребята!

– Я ничего не знаю, – с отчаянием выкрикнула Вера.

– Пусть будет по-твоему, – равнодушно пожал плечами Вейдеманн. – Только это не избавит тебя от пыток, предупреждаю. Повторишь мне все то же самое, когда тебе сорвут клещами ногти, раздробят пальцы, обольют кипящим маслом и выколют глаза. Возможно, тогда я тебе поверю. А для начала тебя отведут в подвал. Но учти, ровно через десять секунд, – Вейдеманн сверился с часами, – менять что-либо будет поздно… Звать конвой или дашь показания?

Вера не хотела в подвал, и она туда не попала. Не прошло и часа, как ее вернули в камеру, выдав ей в качестве награды миску густого супа с рыбой и гречкой. Варево показалось ей пресным. Несмотря на то, что в миску упало немало жгучих горьких слез.

Глава 33 Проверка на вшивость

Бондарь ненадолго выныривал из сна лишь для того, чтобы вновь провалиться в него, а в перерывах размышлял – чем еще заниматься в одиночной камере?

Мысли были невеселыми. Убеждать себя в том, что все обойдется, становилось с каждым днем труднее. Размышления в тюрьме не бывают оптимистическими.

Что с Верой? Что будет с ним, с Бондарем? Полковник Роднин, наверное, уже отказался от надежды увидеть их снова. Но Бондарь был по-прежнему жив…

Ведь каждому сотруднику спецслужб есть что рассказать, и каждого сотрудника можно заставить разговориться. Рано или поздно из пленника вытягивают правду. Пусть со скрипом, по крупицам, но постепенно показания становятся все более конкретными и подробными. Называются имена сотрудников и начальства, даются словесные портреты, адреса, раскрываются оперативные связи, осведомители, выкладываются планы секретных операций. Бондарь собирался продержаться до последнего, но знал, что конечный результат предрешен. Но какие именно сведения могут интересовать эстонских «борцов за свободу»? И почему они возятся с Бондарем так долго, не подвергая его допросам с пристрастием?

Щетина на его щеках и подбородке уже не кололась, становясь шелковистой на ощупь. Следовательно, Бондарь провел в плену не меньше четырех дней. Ему исправно давали воду, его обеспечили сносной пищей и парашей. К чему такие сложности? Бондарь собственноручно уничтожил восьмерых эстонских фашистов, так что не мог рассчитывать на снисхождение. Почему же с ним нянчатся? Может быть, рядовые исполнители дожидаются прибытия главного начальства?

На то, что его и Веру обменяют на какого-нибудь иностранного шпиона, Бондарь не рассчитывал. Их миссия была не просто секретной, а откровенно противозаконной, даже с точки зрения самого гуманного суда в мире. Особенно в свете того, что ликвидация профессора Виноградского непременно будет приписана супругам Спицыным. Выходит, как минимум два пожизненных срока каждому. Но это при официальном расследовании, которое вряд ли будет проведено. Скорее всего, Бондаря и Веру шлепнут в подвале, предварительно добившись от них письменных показаний.

«Лучше бы наоборот», – подумал он, принимаясь за гороховую кашу, поданную на ужин. Жевать эту размазню становилось все труднее и труднее. Ложка была тяжелой, словно ее отлили из свинца, а не из алюминия. Миска вываливалась из рук. Запоздало сообразив, что в пищу подмешана какая-то гадость, Бондарь погрузился во тьму, такую же вязкую, как гороховая каша, которую он так и не доел…

А очнулся совсем в другом месте, в другое время.

Он находился в светлой комнате, обставленной как лазарет. Было непривычно светло и чисто. Пошевелившись, Бондарь обнаружил, что лежит на настоящей койке, заботливо укрытый одеялом. Повернув голову, он увидел троих мужчин, терпеливо дожидавшихся его пробуждения. Вооруженные автоматами Кроманьонец и Кощей подпирали стену по обе стороны от двери, а на стуле сидел незнакомый седобородый гном, похожий на уменьшенного вдвое Карла Маркса. Полному портретному сходству мешали сверкающие круглые очки. Заметив, что Бондарь проснулся, он удовлетворенно хмыкнул, спрятал шприц в кейс, стоящий у него на коленях, и сказал:

– Пациент в норме и в моих дальнейших услугах пока не нуждается.

– Где я? – хрипло спросил Бондарь, не вполне понимая, слышит ли он собственный голос или чей-то чужой.

Гном смерил его насмешливым взглядом и молча покинул помещение, прихрамывая на левую ногу.

– Вставай, – сказал Кощей. – Одежда на стуле.

Бондарь приподнялся и с изумлением обнаружил, что он совершенно голый. Тело было чистым и пахло душистым мылом. Проведя рукой по лицу, Бондарь не наткнулся на привычную щетину. Следовательно, пока он находился в отключке, его не только искупали, но и побрили. Не хватало только чистого белья, в котором поведут на казнь.

Впрочем, оно под рукой имелось. Как и стираная одежда с чужого плеча – грубый свитер, просторные джинсы, армейские ботинки без шнурков.

– Я хочу курить, – нахально заявил Бондарь, одеваясь под бдительным присмотром стражников.

– А как насчет чашечки кофе? – глумливо поинтересовался Кроманьонец.

– Залей его себе в задницу. Через воронку.

Оскорбленный охранник замахнулся прикладом автомата, но был остановлен старшим по званию. По каким-то причинам Кощей не желал допустить, чтобы наружность пленника была подпорчена. Выходит, Бондарь был нужен здесь чистым, гладко выбритым и благопристойным с виду. Кому? Для чего? Это должно было выясниться в самое ближайшее время.

– Вперед, – приказал Кощей, поведя стволом «шмайсера» в направлении двери.

Переступив порог, Бондарь очутился в сводчатом коридоре, вымощенном каменными плитами. На стенах угадывались следы копоти от чадивших тут некогда факелов, но освещение было современным – плафоны дневного света, назойливо гудящие под потолком. Миновав несколько дверей, охранники втолкнули Бондаря в очередную комнату.

Непропорционально высокая, длинная и узкая, она заканчивалась оконцем с решеткой. Застеклили его сравнительно недавно, но Бондарь подозревал, что из этого самого окна когда-то можно было увидеть рыцарей в латах, иезуитов с тонзурами и прочий средневековый люд, шляющийся по монастырскому двору. А вот персонаж, сидящий перед Бондарем, явился прямиком из более поздней эпохи – эпохи великого Рейха.