Умри сегодня и сейчас

Вера робко улыбнулась:

– Посмотрел бы ты на себя!

– Успеется.

Голос Бондаря звучал ровно, как если бы за то время, пока он находился в беспамятстве, медики сумели докопаться до его души и ампутировали ее за ненадобностью.

Вейдеманн что-то такое почувствовал.

– Ну не буду вам мешать, супруги Спицыны, – бодро произнес он, вставая. – Уже поздно, отдыхайте. Не хотите меня поблагодарить, Евгений Николаевич?

– Нет, – отрезал Бондарь.

– Вы не рады?

– А вы надеялись воспользоваться моей радостью?

– Удивительная черствость, – обиделся Вейдеманн, покидая комнату.

Дверь за ним захлопнулась с пушечным грохотом. Заскрежетал засов. Бондарь поискал взглядом окно, не обнаружил и перевел взгляд на Веру.

– Присаживайся, – предложил он, похлопав рукой по кровати. – В ногах правды нет.

– Ее нигде нет, – сказала Вера, продолжая стоять.

– Где-то да есть. Как говорится, не проходите мимо.

– Я все рассказала, – быстро сказала Вера. – В мельчайших подробностях. И сделала заявление для телевидения. Мои показания записали на видео. – Она шмыгнула носом. – Меня били. Угрожали пытками.

– Было бы странно, если бы тебя угощали шампанским и мороженым, – сказал Бондарь.

– Я понимаю, что ты меня презираешь, но меня не выпустят отсюда до завтра.

– Тогда не присаживайся, а укладывайся. Еще успеем наговориться.

– Кровать узкая, – посетовала Вера, стаскивая штаны. – Как в пионерлагере.

– Ничего не попишешь, – откликнулся Бондарь, освобождая место у стенки. – Это тебе не пятизвездочный отель в Кемере.

Уголком глаза он заметил, как вздрогнула девушка, но утешать ее, размазывая сопли по лицу, Бондарь не собирался. Веру подсадили к нему специально для того, чтобы он расслабился перед новыми испытаниями. Тактика кнута и пряника. В данном случае пленнику позволили полакомиться сладким, установив за ним наблюдение. Видеоглазок, не ускользнувший от внимания Бондаря, бдительно следил за каждым движением лже-Спицыных. Спрятаться от него было невозможно, но все же Бондарь велел Вере выключить свет. Во-первых, так создавалась иллюзия уединения. Во-вторых, Бондарь успел увидеть все, что хотел.

Оставшись в одних кроссовках, Вера подошла к выключателю. Ее нагота была такой же притягательной, как и прежде, несмотря на царапины, пятна синяков и отчетливые росчерки ребер под кожей. Если Вера вздумает уговаривать его принять условия Вейдеманна, свернет ей шею.

Погасив свет, она разулась, пошуршала немного сброшенной на пол одеждой и осторожно вытянулась рядом с Бондарем.

– Только не надо изображать из себя мертвую царевну, – проворчал он. – Ложись сверху.

В следующее мгновение Верина грудь расплющилась об его грудную клетку.

– Ты соскучился? – спросила она шепотом.

– В меру сил и возможностей, – ответил Бондарь вполголоса. – Программа была очень насыщенной, сама понимаешь.

– Понимаю, – вздохнула Вера, осторожно укладываясь поудобней.

– И то, для чего тебя ко мне запустили, тоже понимаешь?

– Конечно. Тут и понимать нечего. Герр штурмшарфюрер подробно проинструктировал меня на этот счет.

– И что ты должна делать?

– Разве ты не догадываешься?

– Догадываюсь.

– А как насчет этого? – в бок Бондаря уперся холодный острый предмет. Промедли Вера хотя бы долю секунды, ходить бы ей со сломанной рукой, но она поспешно шепнула: – Это ложка. Она острая, как бритва. Я сама ее заточила об пол, когда они перестали следить за каждым моим шагом. – Ее шевелящиеся губы щекотали ухо Бондаря. – Возьми и спрячь.

Он подумал, что с помощью самодельной заточки вряд ли выберешься на свободу, но принял ее и незаметно сунул под матрас. Потом произошло то, что не могло не произойти. Издав приглушенный стон, Вера попыталась приподняться, но Бондарь ей не позволил. Ни к чему тешить анонимных наблюдателей чересчур откровенными сценами. Укрытая до середины спины, девушка лежала на нем, плашмя, но это не помешало ему довершить начатое.

– С-с! – коротко втянув воздух сквозь стиснутые зубы, Вера напряглась, сделавшись каменной на ощупь. – О-ох-х… – Не прошло и десяти минут, как она снова обмякла, готовая расплыться по Бондарю горячим желе.

Он шлепнул ее по ягодице:

– Не останавливайся. У меня в неволе с этим делом неважно. Клинит. Попробуем еще разок.

Ему хотелось, чтобы Вера хорошенько выложилась и крепко уснула. В принципе, против первой части его плана она не возражала, а о второй не догадывалась.

Повторение – мать учения. Вера оказалась старательной ученицей.

– С-с!.. Ох-х!..

Конвульсивно вздрагивая, она уронила голову на плечо Бондаря. Это становилось довольно однообразным, но он опять встряхнул ее, понуждая двигаться в прежнем темпе.

– Я больше не могу, – простонала она.

– Тоже мне, нашла непосильную работу! – прикрикнул Бондарь, отплевываясь от ее наэлектризовавшихся волос. – Шевелись!

– Давай хоть перевернемся, – попросила Вера. – Ложись на меня.

– Ни к чему эти фокусы. От перемены мест слагаемых ничего не меняется.

Бондарю даже подумать было противно о том, что кто-то будет любоваться энергичными движениями его зада. В самые кульминационные моменты, перебарывая острое желание кончить одновременно с Верой, он сохранял отсутствующее выражение лица, а талию девушки обнимал исключительно поверх одеяла. Это позволяло ему сдерживаться.

– Больше я тебе отлынивать не позволю! – предупредила Вера.

– Не отвлекайся, – пропыхтел Бондарь, по-прежнему не позволяя ей сменить позу.

На этот раз испытание оказалось более трудным, потому что Вера делала все, чтобы не оставить его безучастным. Под занавес оба издали животный хрип, кусая губы друг друга. На какое-либо иное проявление эмоций сил не осталось. Дождавшись, пока Вера раскиснет окончательно, Бондарь переложил ее к стене и натянул одеяло до подбородка:

– Спи.

– Я хотела тебе сказать, что…

– Завтра скажешь, – холодно отрезал Бондарь. – Я устал, как собака.

Промурлыкав что-то неразборчивое, Вера прерывисто вздохнула и сомкнула веки. Некоторое время одеяло на ее груди бурно вздымалось и опадало, но потом помаленьку утихло, а трепет Вериных ресниц прекратился еще раньше.

* * *

Нежность пополам со звериной тоской – вот что испытывал Бондарь, лежа с закрытыми глазами. Сегодня он вдоволь насладился страстными стонами девушки, а завтра в его присутствии Веру заставят стонать на иной манер. Сознавать это было невыносимо. Что ж, на этом и строился подлый расчет штурмшарфюрера Вейдеманна. Он использовал Веру в качестве рычага воздействия. Он предполагал, что змея жалости заползет в сердце измученного пленника, и не ошибся. Змея не только поселилась в груди Бондаря, но и покусывала его, пока лишь намекая на ту боль, которую способна причинить.

Жалость. Сочувствие. Влечение. Переживания, недопустимые для сотрудника спецслужбы. Стоит поддаться настроению, и ты уже раб чувств, а не исполнитель долга.

Как же поступить? Стиснуть зубы и смотреть, как Веру будут пытать у Бондаря на глазах? Деланно позевывать, изображая равнодушие? Так ведь не выйдет ведь. После этой ночи – не выйдет.

Осторожно, чтобы не разбудить Веру, Бондарь повернулся к ней. Сейчас, когда ее лицо было расслабленным и умиротворенным, она выглядела немного моложе своих лет… не девочка-колокольчик, но и не прожженная бестия, прошедшая огонь, воду и медные трубы. Неужели она влюблена по-настоящему? Нет, скорей всего, нет. Виной всему их вынужденная изоляция в чужой стране. Им пришлось немало пережить вместе, они стали близкими, насколько это возможно, а результат не заставил себя ждать.