Универмаг

– В вас слишком глубоко сидит бухгалтер, Михаил Януарьевич.

– Бухгалтер, молодой человек, сидит в каждом из нас, — усмехнулся Лисовский и толкнул дверь служебного тамбура.

Три овчарки стремительно вскочили с пола, где они дремали у ног собаковода Алтунина.

– Лежать! — скомандовал Алтунин.

Псы нехотя подломили лапы. В Универмаге не было своих собак, приходилось нанимать на стороне. Собаки Алтунина славились свирепостью и умом.

– Откормил же собак, Алтунин, — произнес Лисовский.

– Кушают собачки, — согласился старик пенсионер. — Говорят, с Нового года другие оклады пойдут. Врут небось?

– Врут, Алтунин. И так хватает. Вон зады отрастили.

– Хватает, — хмыкнул собаковод и покачал головой. — У вас, бухгалтеров, всегда хватает. Только своей зарплаты не хватает... Да ты понимаешь, Януарьич, что такое служебная собачка? Настоящая. С экстерьером. А ты нам пятнадцать рублей на морду в месяц кидаешь. Отчего они гладкие? С твоих денег, думаешь? Свои докладаю... Ты посчитай, какую они тебе прибыль приносят, добро стерегут. Им из золотых мисок есть надо, а ты?

Собаковод замолчал, поджав губы.

– При чем тут я, Алтунин? Статья есть. Тебе сорок пять, им пятнадцать на морду. Статья! При чем тут я? Все вам бухгалтер виноват!

Лисовский не на шутку обиделся — и это на него вешают: собачек обделяет. Он отвернулся и угрюмо засопел.

– Не нравится — скатертью дорога. Вчера один аспирант приходил наниматься. Возьмите, говорит, мою собачку. Медаль у нее, обучена.

– Хо! — воскликнул Алтунин. — Погляжу я на этого аспиранта. Лоботряс, видно... К девяти вечера ставь собачек, в шесть утра снимай. Без выходных, без отпусков. Погляжу я на него, на аспиранта вашего. Нашел себе заработок, на собаках хочет в науку въехать. — Алтунин рассердился всерьез. — Ладно! Болтать тут с вами. Пора торговый зал заряжать... — И, подняв собак, покинул служебный тамбур, демонстративно сторонясь Лисовского.

Следом вышли ключник и боец охраны.

Этим закончился обычный трудовой день универмага «Олимп». И таких дней в году более трехсот. Ведь приходилось иногда и по воскресеньям заниматься своим будничным делом — торговать.

2

Большой банкетный зал ресторана «Созвездие» размещался под прозрачной крышей нового здания, и когда пригасали верхние светильники, казалось, что зал и вправду взлетал в звездное небо. Только горящие в стороне и выше неоновые буквы универмага «Олимп» разрушали иллюзию, сбивая спесь с напыщенного «Созвездия».

Универмаг был вне конкуренции. И большой город, который окружал его — со своими домами, заводами, театрами, пристанями, вокзалами и аэропортом, со своей мыслью, духом, вкусом и характером, — казалось, существовал лишь в связи с тем, что существует «Олимп». Конечно, нельзя утверждать, что в городе лишь один Универмаг. Их было много — крупных и мелких, новых и старых, выстроенных еще до войны, а то и до революции. Но «Олимп» был один!

И директор «Олимпа» был один — Фиртич Константин Петрович. Невысокого роста, спортивного сложения. Гладкие, с седой прядью каштановые волосы разделены точным кинжальным пробором. Широковатый нос придавал лицу жесткое выражение, но глаза, серые, странной, почти прямоугольной формы, смягчали это выражение. И располагали к себе собеседника.

Сегодня, в день своего пятидесятилетия, директор Фиртич снял банкетный зал у другого директора — директора ресторана «Созвездие» Кузнецова. До прихода гостей оставалось четверть часа.

Почтительно придерживая Фиртича за локоть, Кузнецов направлялся к своему кабинету. Они уже успели перекинуться общими фразами, обменяться новостями. Настал момент решить какие-то свои вопросы.

– Послушай, Костя, мне шерсть нужна голубая. Метров триста. Персонал приодеть. Поможешь?

– Универмаг по перечислению не отпускает, Аркадий.

– Поэтому я и обратился к тебе. — Кузнецов тронул за локоть своего гостя.

– Ладно, будет тебе шерсть. Время выбрал подходящее, хитрец. Добрый я сегодня. Позвони, напомни.

Фиртич все решал быстро и самостоятельно. Хозяин, что бы о нем ни говорили. А говорили о нем разное. Вошли в просторный и уютный кабинет с высокими, под старину, латунными канделябрами и темными обоями.

– Хорошо у тебя, — одобрил Фиртич. — А у меня — сарай с зеркалами.

Кузнецов достал из бара бутылку с роскошной этикеткой, коротким движением скрутил пробку. Коньяк тяжелой струйкой плеснулся в рюмку. Фиртич сделал маленький глоток и прижал язык к нёбу, наслаждаясь терпким коньячным духом.

– Думаешь, зачем я тебя заманил в свой кабинет? — спросил Кузнецов.

– Не без этого, — кивнул Фиртич.

– Слышал я, Константин, что ты всерьез задумал повозиться в своей лавке.

Фиртич окинул Кузнецова летучим взглядом. С чего это вдруг директор ресторана заговорил о том, что более всего заботило Фиртича в последнее время?

– Слышал, слышал. — Кузнецов провел мясистой рукой по коротко остриженным волосам. — Ко мне разные люди захаживают, сам понимаешь.

– В наших делах не играют в жмурки, можно лоб расшибить, — обронил Фиртич.

– Ну, Табеев говорил, директор универмага «Фантазия»... Мол, в управлении выделяют средства на новое оборудование. А ты все деньги хочешь уволочь на свой холм, других с носом оставить.

– Не деньги, Аркадий Савельевич, а валюту. Разные вещи... Хочу импортное оборудование поставить в «Олимпе».

Кузнецов присвистнул.

– Фанаберия, Константин. У тебя антиквары рот разевают.

– Мышами пахнет.

– Потом у тебя в Универмаге пахнет, это верно. Теснотища.

Фиртич подобрал ноги, обхватил руками колени.

– Понимаешь, Аркадий, мне необходимо получить всю валюту. Всю! Хочу соорудить первоклассный Универмаг. Никто из них — ни Табеев, ни Павлов, никто другой ничего не сможет сделать. А у меня зуд, Аркадий. Я коммерсант. И хочу делать свое дело широко. Нужна коренная перестройка, а не текущий ремонт. Я бы отгрохал универмаг, Аркадий, я бы отгрохал такой универмаг...

– Изба красна не углами, — усмехнулся Кузнецов.

– И пироги будут. Я бы не слезал со своих поставщиков. Стимул бы появился. А то посмотришь на эту теснотищу, на зеленых без воздуха продавцов... Иной раз радуюсь, когда нет приличного товара. Спокоен, что никого не придавят в моей крепости.

– Мало прекрасных универмагов? А чем торгуют? Смотреть тошно.

– Положим, ты в магазины не заглядываешь. Все сюда приносят...

– Представь себе, и заглядываю, — обиделся Кузнецов.

Фиртич давно отметил одну черту человеческого характера: нередко проходимцы и ловкачи искренне болеют за дело, против которого, казалось бы, направлена их кипучая деятельность... Таким был и Кузнецов. Человек умный, он не слишком злоупотреблял своим положением. Знал границы дозволенного и старался не переступать их. Прекрасно владея искусством балансирования, Кузнецов всегда выходил сухим из воды и в то же время ни в чем не нуждался.