Университетская роща
Шрифт:
«Как дети, — подумал Крылов, разглядывая освещенные костром молодые лица. — Похожи друг на друга и в то же время такие разные…»
Что прежде говорили ему эти фамилии: Аптекман, Брызгалов, Завилейский, Ефремов и Ярлыков? Ничего. Просто фамилии студентов-второкурсников. Прошел всего один день, а он уже знал о них многое: что Иван Ярлыков и Михаил Брызгалов — тоболяки, дети бедных сибирских священников, учатся на казенную стипендию Западной Сибири, меж собою неразлучны и на Алтай решили поехать вместе. Что Ефремова прозвали почему-то Nikola, хотя он вовсе не из «таких», а напротив сын забайкальского крестьянина, невероятным
Завилейского Клавдиана Крылов знал немного лучше других. Это был тот самый сатирик, куплетист, «картофельный росток», запомнившийся по театру и студенческому концерту в Татьянин день. Клавдиан состоял на учете у педелей и надзирателей. Экзекутор Ржеусский, помощник ректора по хозяйственной и канцелярской части, Завилейского терпеть не может. Следит за ним, мстит за эпиграмму. «Луна вращается изысканно — лицом к земле, никогда не поворачивается задом, в отличие от господина экзекутора, который всегда повернут к студенческим нуждам не самой благопристойной частью своего тела…» Ничего не скажешь, точная эпиграмма; у Ржеусского зимой снега не выпросишь, не то что копейку на студенческие нужды…
Аптекман Яков, чем-то похожий на тихого Nikola, только в очках, с пышной кудрявой, как черный одуванчик, шевелюрой, оказался знаменит тем, что недавно перевелся в Томский университет из Парижского. Говорят, отец Якова принял православную веру, стал купцом и занимается поставками дешевого сибирского масла в Англию и Германию. Все дружно называли Аптекмана «парижанином», на что Яков уже начал откликаться.
Вот такая пятерка сидела сейчас возле костра, морщась от дыма, нетерпеливо поглядывая на котел с кашей.
— Господа, давайте рассказывать что-нибудь интересное! Или петь, — предложил Завилейский и вдохнул. — Право же, нельзя так долго и молча глазеть на огонь. С ума сойти можно.
— Nicola, где ты? Бери гитару!
— Увольте, господа, не могу, — несмело отказался Ефремов. — Что-то горло болит. Простыл, должно быть.
— У тебя всегда так, — недовольно сказал Клавдиан. — Вечно упрашивать надо.
— Не трогайте его. У Nicola действительно болит горло. Я с ним в одной комнате живу, знаю, как он кашляет, — вступился Ярлыков. — Послушайте лучше, что я давеча вычитал из газет…
— А ты и газеты умеешь читать? — притворно удивился Завилейский. — Ай да молодцом! Может, ты еще и в университете учишься?
— Полно тебе, Клавдиан, давай послушаем.
— Я о графе одном прочитал, — не обижаясь на поддевки Завилейского, сказал Ярлыков. — О Рико Диановиче. Богатый…
Он решил познать жизнь тюрем и везде совершал уголовные проступки, чтобы попасть в тюрьму. Германия, Бельгия, Англия, Франция… Словом, вся Европа плюс Турция, Египет, Австралия, Индия, Америка, Бразилия и Япония. Был и у нас, в России. В общей сложности Дианович отсидел тридцать четыре года. И теперь, достигнувши сорока восьми лет, приступил к написанию уникального труда.
— Потрясающе! Вот это личность! — с прежней иронией высказался Завилейский. — Сродни новой моде, достигшей к нам из Парижу, — он так и произнес «из Парижу», нарочито ломая окончание и многозначительно подмигивая Аптекману. — Не слыхали, господа?
Нет? Ну, вы изрядно отстали! Татуированное декольте у дам! Представляете? Красками по голому… пардон, обнаженному телу. В верхней степени оригинально и неповторимо! И что немаловажно, так умно… Парижанин не даст соврать.Студенты дружно рассмеялись: очень уж забавно изобразил Клавдиан руками это самое декольте.
— Чему вы смеетесь? — обиделся Иван Ярлыков. — Что вы нашли в моем сообщении странного? Наше время вообще такое… Век электричества, пара и железных дорог. Хороший век чудес положительной науки и оригинальных личностей. Почему вас не удивляет, что «какой-то ученый открыл микроб женского бешенства»? Или что французский химик Вильсон изобрел способ приготовления вина в твердом виде?
— Правильно, наше время какое-то… — поддержал его Брызгалов Михаил. — Либо спортом безумных, велосипедом заниматься, либо микроб женского бешенства открывать. Чем лучше Диановича американец Ольдриев, который утверждает, что может пойти пешком через Атлантический океан в каучуковых сапогах?
— А я слышал, будто он уже перешел Ниагарский водопад…
— Глупости! Изо всех последних известий я верю только одному: о физике Тесла. Вот это изобретатель! Его электрический осциллятор — страшный прибор для уничтожения людей. Он способен выбросить электрическую искру длиной с диаметр земного шара… Пока, правда, в миньятюре. Но в опытном аквариуме Тесла уменьшенные лодки подбрасывало, как скорлупки. Тесла говорит, что с постройкой его прибора всякая морская война должна быть прекращена…
— А в Калифорнии, господа, один богатый маньчжурец выстроил себе перламутровый дом. Облицевал его раковинами…
И снова беспечный смех.
Крылов не вступал в разговор, не прерывал своих подопечных, хотя их болтовня казалась ему пустой и никчемной. Декольте, Тесла, Ниагарский водопад, Рико Дианович… Все перемешали, всему придали оглупленный вид. Нарочито или случайно? Вот ведь не вспомнили, например, Джорджа Кеннана, чьи статьи в защиту обездоленных сибирских невольников появились в печати, нет! Подавайте им графа, прошатавшегося неизвестно зачем по тюрьмам тридцать четыре года!
Он даже начал сердиться на молодых людей, будто они что-то наобещали ему и не выполнили. И чем больше сердился, тем сильнее замыкался в себе.
Занятый своими мыслями, он не приметил, как беседа закружилась вокруг фабулезной фигуры модного человека Миклухи-Маклая. «Новогвинейский повелитель Маклай Первый, — шутил кто-то. — Между прочим, тоже из числа великих неудачников». — «Что ты имеешь в виду?» — «А то, что он тоже был исключен из Московского университета подобно Лермонтову и Белинскому. Ощетинился на все, что его окружало, и отправился к людоедам на корвете «Витязь». — «А что, людоеды тоже люди. Жаль, умер Лунный человек…»
О чем-то поговорили еще — и огонек болтовни перескочил на развесистое философское древо. Откуда-то появилась затрепанная записная книжица.
«Меня нисколько не отвращает красота злых. Я чувствую себя счастливцем, созерцая все то, что вызвали к жизни жаркие лучи солнца: тигров, пальмы и гремучих змей!» — звонко, с воодушевлением читал Завилейский. — «Царство зла еще в будущем. Жаркий полдень еще не открыт людьми… Люди, которых я ожидаю, мощные телом и духом… Сверхчеловек есть смысл земли; пусть воля скажет: да будет сверхчеловек смыслом земли!».