«Уния» и другие повести

– Я вчера несколько часов провёл у патриарха, – сказал Мефодий лекедомонский, доселе молчавший. – Патриарх при смерти, весь в мыслях об ином мире, происходящее в реальности не осознает.

– Вы что задумали? – закричал Дорофей митиленский.

– Я предлагаю, – спокойно сказал Исидор, – чтобы вот этот человек, – он показал на меня, – под нашу диктовку записал такой ответ патриарха Вселенского Папе Римскому, чтобы на торжественном заседании Собора объявили о воссоединении церквей. А, написав, мы все вместе пойдём к патриарху и от лица всех православных митрополитов добьёмся, чтобы патриарх Вселенский такой ответ подписал.

– Как мы же пастве потом в глаза смотреть будем, – прошептал Дорофей. – Как объяснимся?

– А на то ты и пастырь, – сказал Виссарион, – чтобы стаду неразумному объяснять, что к чему. А не сможешь объяснить, так и полетишь с митрополичьего престола долой.

– Я надеюсь, ты не трус, толмач, – сказал мне Исидор. – Не зря же с Плифоном дружишь?

– Я не из пугливых, – сказал я. – Но и не подлец. Если спросят, как дело было, скрывать ничего не стану.

– Ну, это твоё право, – сказал Виссарион.

Вот так, наверное, в жизни и бывает. Спросонья, не подумав о последствиях, взял да и прикоснулся к Истории, а потом пошёл себе досыпать. Вот этот ответ патриарха Вселенского Папе Римскому, записанный моей рукой под диктовку Виссариона Никейского и подписанный, как все говорят, патриархом перед смертью, поэтому иногда его ещё называют «завещанием патриарха Иосифа»:

«Мы, греки, объявляем, что признавая исхождение Святого Духа от Отца, не отвергаем, что Дух Святой исходит и приемлет бытие также чрез Сына, как и от Отца. Но поелику мы слышали, что латиняне признают исхождение Святого Духа от Отца и Сына, как двух начал, то удерживались от сего выражения. Теперь же, когда латиняне заверили нас, что Отец есть источник и начало всего Божества, то есть Сына и Святого Духа, равно признавая исхождение Святого Духа чрез Сына, не отвергают, что Сын имеет это от Отца, то есть как единое начало и единое изведение, полагаю общим нашим мнением считать, что Дух Святой исходит от Отца, но Свой есть Сыну и из него источается».

Виссарион хотел ещё добавить фразу из писаний святого Кирилла Александрийского: «Дух существенно изливается от Обоих, то есть от Отца чрез Сына», но чистый кусок пергамента, найденный в келье Исидора, был невелик, если бы эти слова вписать, тогда места для подписи патриарха не оставалось.

– Достаточно и так, – сказал Исидор. – Ответ вразумительный и взвешенный, патриарху не грех его подписать.

На следующий день перед обедней объявили, что патриарх Иосиф скончался. После похорон Палеолог созвал митрополитов и прочёл, как он выразился, напутственное письмо Иосифа.

Разумеется, сразу же нашлись недовольные и не поверившие в подлинность патриаршего завещания. Они сплотились вокруг Антония митрополита ираклийского и Досифея митрополита манемвасийского, ропчут, просят, чтобы Палеолог домой отпустил. Аврамий, владыка Суздальский, демонстративно с Исидором не здоровается, волком на него смотрит, он тоже среди тех, кто домой просится.

Император отказывает, а Исидор с Виссарионом митрополитов увещевают: «Лучше душой и сердцем соединиться с латинянами, нежели, не кончивши дело, возвратиться. Возвратиться, конечно, можно, но как, куда?»

Исидор однажды даже так сказал: «Мы – последняя надежда Империи. Я знаю, что если приступим к соединению с Римской Церковью, нас проклянут прежде, нежели до Венеции успеем доехать. Если не приступим, нас тоже проклянут – за бездействие и малодушие. Так лучше соединиться, и тогда пусть проклинают».

В этих мучительных разговорах между православными прошёл почти месяц. Я теперь у Исидора, можно сказать, доверенное лицо. Везде с ним бываю, на всех беседах, иногда по его просьбе делаю короткие протоколы. Наверное, не хочет Исидор, чтобы я лишнего сболтнул, вот и не отпускает от себя. Был я вместе с другими православными митрополитами и на приватной аудиенции у Папы Евгения. Папа долго рассуждал о необходимости единства церквей, признал, что таинство Евхаристии является действительным, неважно совершается оно на квасном хлебе или на опресноках. Обещал, когда Уния восторжествует, обязать всех паломников в Святую Землю через Константинополь проезжать.

«Видите, как много уступок мы делаем, – воскликнул Папа. – Нам следует как можно быстрее решить вопрос о власти первого престола и тогда устранится всякий повод к разногласию. Ученые споры оставим для богословских школ. Кончим же дело, которое не терпит отлагательства!»

Плифон, также приглашённый на встречу с Папой, после её завершения заметил: «Всё происходящее теперь напоминает комедию. Без подписи патриарха Собор теряет статус Вселенского. У Императора таких полномочий нет. Торопится Папа. В Базеле его епископы анафеме предали. Если Уния не состоится, не видать Папе священного престола, как своих ушей».

Палеологу от Короля Венгерского пришло письмо, в котором тот пишет, что его посланцы на некоторое время задерживаются в Риме.

На Рождество Иоанна Крестителя, Предтечи Христовой, Палеолог назначил комиссию голосовать за римское учение. Из двадцати семи лиц, имевших право голоса, семнадцать высказались против Унии.

В тот момент, когда объявили подсчёт, слуга, подававший императору чашу с вином, случайно кашлянул. Палеолог так его огрел своей тростью из слоновьей кости, что у бедняги, верно, хребет переломился.

Праздник Пророка Христова Иоанна Крестителя флорентинцы справляют с большой торжественностью. В реке, правда, не купаются, как у нас, но веселятся, пляшут, вина при этом почти не пьют. Видел я у них любопытную забаву: надувают шары из тонкой кожи и запускают в воздух. С этими шарами, привязанными веревкой к руке, носятся по всему городу, и взрослые, и дети малые.

Я сопровождаю Исидора в прогулке. Митрополит исполнен скорби, будто не праздник вокруг, а похороны. Для него, пожалуй, действительно похороны – надежда на воссоединение церквей умерла. Мы направляемся в дом, где живёт Плифон, в дом, где он устроил Платоновскую Академию.

На фасаде палаццо изображен солнечный диск с длинными развевающимися волосами. Под диском – диковинные геометрические фигуры, непонятно что означающие.

В комнате с широкими окнами от пола до потолка беседуют четверо: хозяин дома, Виссарион никейский, Торквемада и высокий красивый человек.

«Похож на брата», – думаю я. Так оно и есть, это Дмитрий, деспот Мореи и Пелопоннеса, брат Иоанна VIII Палеолога.

– Я готов удалиться, – произносит Плифон. – Вы просили устроить встречу, я её устроил.

– Прошу вас, останьтесь, – говорит Торквемада. – Без вашего мнения нам будет трудно. Это глупо, перемахнуть с божьей помощью через пропасть и свалиться в крохотную ямку.

– Глупо, – соглашается Виссарион. – У императора не хватило воли. Его можно понять. После смерти патриарха, без единства с митрополитами, он становится в положение изменника православной вере.

– Кому он это будет объяснять? – сказал Торквемада. – Туркам, которые без затруднения возьмут город и вырежут христиан? Или ангелам на небе? Да, султан Мурад миролюбив, но будут ли мирными его наследники?