Unknown

Она мстительно посмотрела на герцогиню, потом перекатила глазки на Бэдфорда. Выражение его лица королеве понравилось. Явно что-то обдумывая, регент смотрел на лживую Анжуйскую мадам, как показалось, сердито и тяжело.

– Господа ждут от меня чего-то ещё? – спросила Изабо.

Ей безумно хотелось увидеть, как будет посрамлена эта слишком ловкая особа, но въевшийся во всё её существо придворный опыт подсказывал, что в подобном удовольствии ей откажут.

Не скрывая усилий, королева оперлась на подлокотники и выдавила себя из кресла. Ни на кого больше не глядя, приказала:

– Позовите мою дуэнью.

А когда старуха появилась, обмякла на неё всей тушей и зашаркала к выходу.

Герцоги встали, мадам Иоланда не шелохнулась.

Видимо Изабо это почувствовала, потому что в дверях, не имея возможности просто повернуть голову, заколыхалась, заёрзала руками и развернула жирный корпус так, чтобы видеть герцогиню.

– Я доставила кому-то неприятности своим признанием? – спросила она, не скрывая удовольствия.

Никто ничего ей не ответил.

Руан

(апрель-май 1431 года)

Кошон присматривался.

Он выжидал, чуткий, как паук в своей паутине.

С Жанной старался разговаривать любезно, но не настолько, чтобы его новая любезность контрастировала с прежней непримиримой жесткостью. Только однажды, на закрытом совещании членов судейской комиссии, он оборвал Эстиве, который предлагал применить к Жанне пытку. Оборвал с резкостью и страстью, удивившими многих. Но потом, когда уже никто не мог слышать, епископ мягко и душевно попросил старого приятеля так уж не стараться.

– Милорд Уорвик уже высказывал своё недовольство, – с откровенной неприязнью к этому самому милорду напомнил Кошон. – У них там появились новые резоны для того, чтобы нянчиться с этой девкой, как… – он помялся и со смехом закончил, – как с особой королевской крови! Но вы, Эстиве, духом не падайте. Если моё слово что-то для вас значит, поверьте этому слову – лично вам я предоставлю возможность завершить процесс так, как дОлжно! И очень скоро, надо только проявить немного терпения. Позвольте нашим трусоватым теологам терпеть поражения на допросах, и держитесь пока в тени без этих глупостей с пытками, отравлениями и прочей ерундой. Вы меня поняли?

Эстиве задумчиво погладил переносицу, потом кивнул.

– Ваше слово много значит для меня, Кошон.

– Вот и славно.

О том, что Бэдфорд договорился об обмене пленными епископ понял сразу, как только регент вызвал его в свою резиденцию и потребовал полного отчёта о процессе. Кошон изложил всё спокойно, обстоятельно, но не мог не заметить, что на лице Бэдфорда, при явном общем неуспехе суда, отразилось мрачное удовлетворение. Он как-то вяло пожурил епископа за слишком долгое топтание на месте и посоветовал хорошенько подумать над тем, что можно будет предъявить Риму, если там сочтут, что пора вмешаться.

– В крайнем случае, – добавил герцог, – объявите девицу помешанной и приговорите к заключению в какой-нибудь монастырь для покаяния.

– То есть, речь о публичной казни еретички уже не идёт? – уточнил епископ.

– Да что вам так далась эта казнь, Кошон?! У вас что, личные счёты с девицей?! – вспылил регент.

И на том разговор закончился.

Видимо, французская сторона была убедительна, как никогда, решил для себя Кошон, лихорадочно соображая, кто теперь из окружения английского короля может ему помочь. Выверенный и максимально просчитанный план был уже готов, но на финальной его стадии требовалось привлечение кого-то влиятельного. Бэдфорд таким кем-то быть уже не мог, так что оставался только тот, кто давно уже благоволил Кошону. И был это не кто иной, как кардинал Винчестерский!

Прелат как раз недавно ездил в Лондон, где выслушал все попрёки парламента, адресованные регенту. Вернулся уставший и крайне мрачный, и, если верить слухам, имел очень эмоциональный и слышимый далеко за пределами кабинета, разговор с милордом Бэдфордом, после которого несколько дней пользовался услугами лекаря, пускавшего ему кровь.

При таком раскладе, кардинала вряд ли посвятили во все тонкости переговоров с французской стороной. И Кошон торопливо воспользовался ситуацией.

Улучив момент, когда Винчестеру стало лучше, пришёл по-дружески проведать своего давнего покровителя и завершил визит самым задушевным приглашением на обед.

– С удовольствием, дорогой Кошон, – простонал Винчестер. – Я так устал, так измучился… Приятная беседа с вами, да ещё под хорошее вино, может заставить мой дух снова воспрянуть.

– Даже не сомневайтесь в этом, – улыбнулся Кошон.

Сочувствие из него так и сочилось.

Не поскупился епископ и на угощение. Блюда, предложенные поваром, отбирались им с такой тщательностью и такой щедростью, что поразилась даже кухарка, давно и непочтительно считавшая святого отца непереносимым скрягой.

– Я не ел такого даже в Лондоне! – восхищался кардинал, вливая в себя ложку за ложкой густой ореховый суп и причмокивая с откровенным удовольствием. – Вас следует наказать, Кошон, вы забрали себе лучшего повара!

Епископ смущённо улыбался, теребил салфетку, что-то любезное отвечал, но сам в это время прикидывал, как бы ловчее приступить к главному разговору?

Но тут помог сам кардинал.

Покончив с мясной частью, он сытно отвалился от стола и со вкусом запыхтел.

– Готов поклясться своей камилавкой, Кошон, это самый отрадный вечер за последние месяцы. Почему у вас в суде не заседает такой же умелец, как и ваш повар? Мы бы давно покончили с еретичкой и забыли о ней, как о страшном сне!

– Это моё упущение, – с улыбкой развёл руками Кошон. – Но покончить с еретичкой становится всё сложнее…

– Да, да, – тут же подхватил Винчестер. – Но лично я не считаю это вашим упущением, Кошон. Вы пригласили людей достаточно учёных, но не приняли во внимание их зависимость от мнения Рима. А там до сих пор молчат!

– Увы.

– Да, увы! Потому что это крайне тормозит всё дело! Вы же сами знаете, как трудно у нас принимаются решения, когда папа не определил свою позицию по тому, или иному вопросу. Все ждут и боятся взять на себя ответственность. И в подобной ситуации вы, мой друг, выступаете в роли подлинного мученика! Знаете, какую шутку мне рассказали в парламенте? Дескать, папа тоже ждёт, когда, в ответ на чудо, явленное королю Шарлю, епископ Кошон вытащит из рукава дракона пострашнее!

Кардинал затрясся от сытого смеха, а Кошон махнул мальчишке-виночерпию, чтобы подлил им вина, и решил – пора!

– Вы слышали, кардинал, кое-кто из прелатов решил покинуть процесс?

– Да, конечно, – потянулся за вином Винчестер. – Но всё это звенья одной цепи. Просто те, кто послабее, решают выпасть раньше других.

– А вот тут вы не правы, – покачал головой Кошон. – Их трусость никак не связана с молчанием Рима. Я думаю, что это особого рода болезненное самовнушение, которое, как вы верно заметили, поразило самых слабых.