Unknown

По числу заявленных поединков состязания грозили растянуться дня на три, а то и больше. Но король повелел не скупиться и отменил только традиционный бухурт¹⁶, объяснив это решение тем, что негоже французским рыцарям биться друг с другом войско на войско. «Этот поединок мы перенесём на другое поле, и герб противника для всех будет один – герб английского короля!», – заявил он вполне патриотично, что для многих прозвучало многообещающе. «Король не намерен останавливаться, – шептались обнадёженные. – Вот увидите, сразу после празднеств он сам возглавит войско и выгонит всех англичан к чёртовой матери!».

Жанна в турнире не участвовала. Ей отвели место на трибуне для знати, которое девушка заняла с полным правом, поскольку накануне король пожаловал её семье дворянство. Теперь Жанну следовало именовать Девой де Лис, а деревня Домреми, как её родина, освобождалась от налогов «во веки веков».

Герб новой дворянки уже был заботливо разработан – на ровном поле увенчанный короной меч и две геральдические лилии – что удивило многих, но не всех. Мадам Иоланда объяснила геральдикам такое решение рисунка тем, что крестьянская девушка – это дитя Божье и, в той же мере, дитя первого Его ставленника – короля, в силу чего имеет все основания носить королевские лилии за избавление государства от угрозы полного захвата. А меч – меч Мартелла – просто обязан нести на себе корону, и потому, что являлся мечом великого короля, потому что стал орудием, которым Господь указал на свою посланницу, и потому что привёл законного наследника на коронацию! Кое-кто подозревал, что идея герба как раз мадам Иоланде и принадлежит, но своё авторство герцогиня завуалировала, как могла, сославшись на прецеденты из времён настолько давних, что о них никто не помнил.

К жалованному дворянству Жанна отнеслась со спокойной благодарностью, но за Домреми благодарила горячо. Иное дело братья Клод – Жан и Пьер. Одуревшие от счастья, новые дворяне замучили всех, кого знали, вопросами, могут ли они теперь участвовать в турнире, в каких именно состязаниях и на каких условиях? И без конца сокрушались, что не успеют заказать доспехи с гербом, который удалось нарисовать только на щитах, что, по мнению Пьера и Жана было не слишком роскошно.

Зато родовитая знать щеголяла во всём блеске. Рене Анжуйский, большой любитель всяких новшеств, привёз разработанную в Германии последнюю модель булавы, мало напоминающей боевую, но вполне пригодную для поединка, вошедшего в турнирную моду совсем недавно. И все молодые рыцари толпились вокруг герцога, как диковину рассматривая увесистую деревянную дубинку с многогранным сечением и толстым металлическим нобусом¹⁷ на рукояти. Некоторые предприимчивые оружейники, что расставили свои палатки на поле в мгновение ока, не успели ещё утихнуть коронационные моления, уже выложили для особо состоятельных покупателей нечто подобное, но тоже подходили и с поклонами просили его светлость позволить им рассмотреть германскую новинку получше.

Дворяне победнее, как водится, гарцевали в узком коридоре между верёвочным и деревянным ограждением ристалищного поля и пытались произвести впечатление на девиц именитых фамилий, которые, в свою очередь, высматривали среди гарцующих всадников своих будущих «сиров Роландов». Бог знает сколько мгновенно вспыхнувших страстей зарождалось на подобных турнирах, и сколько разбитых сердец развозили потом по домам сердитые родители. Но бывало и так, что какой-нибудь особо удачливый рыцарь из числа младших сыновей, тех, что вынуждены самостоятельно заботиться о своих доходах и не имеющих иного источника, кроме войны и турнира, уезжал с ристалища женихом девицы весьма состоятельной, чем сразу решал свои проблемы. И хотя подобных примеров было не то чтобы очень много, но всё же они были нередки, так что новые и новые поколения юношей, а то и мужчин в солидном уже возрасте, продолжали питать надежды, а хвастливое гарцевание перед началом поединков давно превратилось в негласное правило.

Те же, кого выгодный брак не прельщал, а средства к существованию оставляли желать лучшего, занимались разглядыванием выставленных щитов и выбирали себе противника, желательно, уступающего в силе, но превосходящего состоянием. Каждый втайне надеялся одержать победу над кем-то знатным, из тех, кто блистал сейчас, перед началом турнира, серебром и позолотой, чтобы получить в качестве награды его снаряжение, доспехи и коня. И, присмотрев подходящий герб, решительно ударял в него копьём, булавой или мечом – в зависимости от того, каким оружием собирались сражаться – лёгким кивком в сторону герольдов подтверждая свой вызов.

Пестрая толпа горожан, с раннего утра расцветила турнирное поле яркими нарядами, и возбуждение, царившее здесь, мало отличалось от азартных приготовлений в рыцарском лагере. Наёмники Вальперги поведали о миролюбивом обычае южных итальянских городов устраивать багардо – состязания, получившие своё название по единственному оружию, которое на нём применялось – тупой палке-копью. Доступные даже простолюдинам, эти состязания можно было проводить где угодно, хоть на улицах, поэтому городская молодёжь, разгорячённая обилием оружия и давно забытым ощущением праздника, уже хвалилась друг перед другом длинными затупленными палками, в надежде урвать и свою долю славы, если не перед глазами короля, то перед глазами возлюбленных, уж точно.

– Ну что ж, щитов с десяток я отметил своим вниманием, – удовлетворённо заметил Ла Ир, когда герольды возвестили о приближении королевского двора, – работы на ближайшие дни хватит, пора за дело!

– По моему щиту тоже ударил? – вопросительно поднял бровь де Ре. – Смотри, я сейчас злой, как бы твой турнир на поединке со мной не закончился.

Ла Ир коротко хохотнул и, будь они одни, этим бы и ограничился, но неподалёку толпилось с десяток горожан, которые открыто на них глазели, поэтому он не сдержался – приосанился и добавил:

– На мечах ты мне не соперник, мессир. Уж в чём, в чём, а в этих поединках я намерен взять приз, так что готовься разозлиться ещё больше.

– Больше некуда, – процедил де Ре себе под нос.

Внимание толпы его нисколько не трогало. Озираясь вокруг внимательно и хищно, он искал на лицах соратников, хотя бы отголоски вчерашних сомнений. Зачем они были ему так нужны де Ре не понимал, но тот радостный предтурнирный азарт, который наблюдался повсюду, казался ему слишком мелочным, неправильным, отводящим куда-то в сторону от момента всё ещё важного. Вероятнее всего, наслушавшись обещаний герцогини Анжуйской, барон подсознательно ждал от коронации каких-то особенных перемен, а весь этот праздник, пусть даже самый пышный и многолюдный за последние несколько лет, вряд ли можно было считать особенной переменой. И то, с какой беспечностью отдавались ему недавние товарищи по сражениям, представлялось де Ре почти предательством. Он не верил в решительный настрой короля и не мог понять, как могли этому верить другие.

В сопровождении своего герольда барон прошел вдоль всего ряда выставленных щитов со страстным желанием ударить по каждому. Но сдержался. И только недоумение на лице герольда заставило его не глядя ткнуть в ближайший щит первым, что подвернулось под руку – булавой.

– О, мессир… – забормотал герольд, округлив глаза, – это же щит его светлости, господина де Ришемона…

– Ну и что?

– Я слышал, он снова в немилости… Никто из рыцарей не тронул его щита и, насколько мне известно, не принял его вызова…

– Мне что за дело? Ришемон хороший воин, я хочу с ним сразиться.

– Но, молю вас, сударь, отметьте ещё чей-нибудь щит, иначе ваше желание могут посчитать вызовом самому королю!

Де Ре сплюнул, прошёл несколько шагов и выместил свою досаду булавой на следующем щите.

– Я польщён, – услышал он через мгновение чей-то голос за спиной и, обернувшись, встретился взглядом с Рене Анжуйским, который сидел верхом на скакуне таком роскошном, что захватывало дух. – Никто не захотел сразиться со мной на булавах, но теперь, не сомневаюсь, здесь будет на что посмотреть.

Молодой герцог широко улыбнулся, и тут зазвучали фанфары, возвестившие всем о прибытии короля. В рыцарском лагере забегали оруженосцы, подводя коней своим господам, чтобы они могли выехать на ристалище для приветствия, и Рене, коротко поклонившись, лёгким галопом поскакал к турнирному полю.

На языке де Ре вертелся наглый до оскорбления ответ, но он так и остался невысказанным. «И, может быть, к лучшему», – подумалось барону, когда, въехав за ограждение вместе с другими рыцарями, он взглядом почти сразу выхватил из толпы возле королевской трибуны радостное лицо Клод. Как паж Девы, она стояла там, где толпилась прислуга придворной знати и просто пожирала глазами герцога Рене, как раз напротив неё, придержавшего своего скакуна, чтобы поклониться матушке и сестре-королеве.