Unknown
Шрифт:
Алансон зарычал и что есть силы грохнул кулаком по карте.
– Где маршал?! – заорал он. – Его найдут когда-нибудь!!!
* * *
Клод знала, что должна разорвать змею. Она изо всех сил сжимала скользкое тело, но змея только растягивалась и растягивалась, и размаха рук уже не хватало. Наконец, когда стало ясно, что хватку придётся ослабить, чтобы снова свести руки, змея извернулась и укусила девушку. И ужас, который Клод испытала, заставил её распахнуть глаза, чтобы прогнать гадкий сон и постараться забыть… Отогнать видение скорой смерти, потому что со странной обречённостью она вдруг поняла, что змею обязательно нужно было разорвать…
Взгляд, ищущий опору после кошмара, остановился на смутно знакомом лице. Тело начало наливаться болью, которую притупило забытье, и, возможно, именно
– Я снова выжила? – с трудом прошептала Клод.
– Да, ты живучий… Живучая, – ответил лекарь. – Прости, господин барон сказал мне, так что теперь я знаю – ты девушка.
Клод устало шевельнула рукой.
– Подумаешь… тайна. Давно пора… прекратить.
– Тихо, тихо, – зашептал лекарь. – Для тебя, может, и пора, но господин де Ре считает иначе. Велел пока тебя спрятать и никому не показывать.
– Почему?
– Не знаю. Сейчас я за ним сбегаю, сама и спросишь.
Лекарь хотел было уйти, но Клод удержала его.
– Скажи… чем закончилось?
– Ты про штурм?.. Увы. Ничего не вышло – отступили. Сейчас у герцога Алансонского совещаются – решают, что делать завтра.
– А Жанна?
– Жива. Но тоже ранена, как и ты.
– Ты сможешь к ней попасть?
– Если господин барон поможет – запросто попаду.
– Тогда… пожалуйста… передай, что воевать ей больше нельзя.
Лекарь опустил глаза.
– Это пускай ей господин барон передаёт. Тут сказывали, Жанна мессиру де Гокуру по лицу заехала, когда он попытался её увести ото рва. А меня за такие слова и вовсе прибьёт. Она сейчас какая-то другая стала…
– Она та же! Та же! – из последних сил еле крикнула Клод. – Это вы все стали другие…
Бессильные слёзы навернулись на глаза, туманя взгляд, и она не сразу поняла, что не лекарь раздвоился, а появилась за его спиной другая фигура, которая мгновение спустя, выдвинулась вперёд и склонилась над ней, постепенно проясняясь и обретая черты де Ре.
– Ты жива! – выдохнул он. – Хвала Господу! Я места себе не находил… Откуда ты там взялась?! Мой человек весь Санлис облазил, чтобы тебя разыскать… Мы хотели, чтобы он привёз тебя до штурма… Думали, ты удержишь Жанну… уговоришь… Она бы только тебя послушала…
Клод заплакала, и де Ре мгновенно притих. Испугался:
– Что?! Тебе хуже? Больно?
– Да, мне больно…
Девушка отвернула голову, и слёзы покатились по её щекам, трепетные, как и огонёк свечи, который они отражали.
– Это я стала другая… Я подумала, что за мной шпионят… Слишком многого стала бояться… Я не думала, что всё так закончится…
Де Ре махнул лекарю, чтобы уходил, и подался к Клод.
– Ничего ещё не закончилось. Настало твоё время, Дева Лотарингии. Я рассказал герцогу и он готов тебя слушать! Хочешь, прямо сейчас приведу его? И будет так, как ты скажешь.
Клод вытерла очередную слезу.
– Не будет, потому что я скажу, что Жанне больше не надо воевать, а надо уйти назад, в деревню, в ту жизнь, которая сейчас кажется ей невозможной, но которая, единственная, ещё может её спасти… Она дала стране короля, и теперь это его забота – сражаться или договариваться… Но герцог не послушает, потому что хочет чего-то другого. Не знаю чего… Раньше, когда всё было просто, я могла чувствовать, что будет дальше. Слушала, как сказку – страшную, или не очень, или, наоборот, весёлую – всё то, что шептали мне голоса деревьев, облаков, самого солнца… Я болела от плохого и смеялась от хорошего, но всегда умела отличить одно от другого. Сейчас ничего этого нет. И нет больше уверенности, что Жанна поступила правильно, придя сюда. Так что плохой из меня советчик… Герцог готов послушаться только того, что будет отвечать его собственным мыслям. Другого мнения он не примет и найдёт тому множество оправданий. Скажет, что Жанна не может уйти сейчас, чтобы не предать поверивших в неё, что король ещё слаб, что война не завершена… Но всё это будут лишь причины. А правда – та самая, ничем не украшенная и потому никому не нужная – состоит в том, что никто не хочет просто поднять голову и посмотреть выше. Туда, откуда жизнь видна, как река, которая течёт себе и течёт. Посылает одни свои воды орошать поля вокруг, другими сворачивает камни, чтобы не мешали, или, может быть, изменили русло для других. А иным даёт крутиться в мельничном колесе, возносясь и падая. Им кажется, что всё вокруг них бурлит, пенится, брызжет. Но, отплыви чуть дальше, и в покое широкой реки это станет такой малостью… Как ни взбирайся по колесу,
оно всё равно повернётся… И герцог ничего не добьётся, и Жанну заставит воевать с самой собой, потому что она давно поняла – ей здесь больше не место… Вы не молчите, сударь… Вы говорите мне, хоть что-то, потому что страшно, когда молчат в ответ на исповедь. А я вам сейчас почти исповедуюсь… Я ведь и сама только недавно поняла: НИКОМУ НИЧЕГО НЕ НУЖНО! Во всяком случае, до тех пор, пока не станет совсем плохо. И тогда начинают ждать Чудо… А оно всё время над головой, как небо – разлито над нами! Вот только дождём не прольётся – лишь каплю уронит туда, где совсем уж засуха. Потому что нельзя только на Чудо… Оно не верёвка, которой связывают сломанное. А сухая земля каплю воды впитает, но не увлажнится, и ничего из себя не родит… Чудо зря пропадает, когда ему не умеют радоваться. Но, как научить людей радоваться больше всего тому, что нельзя потребить?.. Скажите же, сударь! Вы ведь не из тех, для кого мельничное колесо единственная цель в жизни!Де Ре встал.
– Мне нечего тебе сказать, Клод. Но зато я знаю теперь, что сказать герцогу. Да и Жанне, если вдруг он снова начнёт её убеждать по-своему…
– Нет! Пожалуйста! Позвольте, с Жанной я поговорю сама… когда она встанет после ранения! Ей сейчас и без того плохо…
Барон несколько мгновений смотрел на Клод со странным выражением на лице.
– Что ж, как скажешь. Но говорят, она уже встала. И даже отправилась на совет к герцогу.
– Нет! Ей нельзя больше!
Клод всем телом потянулась к нему, не замечая боли.
– Скажите ей, сударь… От моего имени скажите: нельзя, нельзя! Ей готовят ловушку!.. Я не могу объяснить, откуда это знаю, но новый штурм обернётся для Жанны пленом!
– Значит, нового штурма не будет, – немного помедлив, твёрдо сказал де Ре.
Деревня Ла-Шапель
(10 сентября 1429 года)
Утром штурма действительно, не было.
Ночной совет, который состоялся-таки у герцога Алансонского, прошёл бурно и внёс раскол в ряды французских военачальников. Маршал де Ре сразу и решительно заявил, что своих людей в новую атаку не поведёт, и его многие поддержали. Алансон, конечно же, вспылил, поскольку до прихода маршала ему никто не перечил, и Жанна, которая действительно сбежала от лекарей, несмотря на слабость и подавленное состояние, тоже поднимала голос за возобновление штурма. Однако, почти сразу после того, как явился де Ре, который что-то ей тихо сказал, Жанна вдруг вышла, отсутствовала довольно долго, а когда вернулась была непривычно тихая, и многим показалось, что она несчастна. Это, конечно, могло быть следствием первого её поражения. Но военачальники, собравшиеся у Алансона, знали Жанну не первый день. Кроме, пожалуй, Гильома де Флави и нескольких других дворян, прибывших с королевским отрядом, все помнили как неистово она рвалась к Парижу, как противилась всем попыткам себя удержать, унести раненную с поля боя, не дать сражаться дальше. Неудача штурма, который она отказывалась признавать за окончательное поражение, не могла в одночасье её укротить. Поэтому тем, кто хорошо знал Жанну, непривычно было наблюдать за тем, как она слушала спорящих. Слушала и, будто бы не слышала, поглощённая какими-то своими мыслями. Алансон с де Ре, осыпая друг друга доводами «за» и «против», словно ударами, то и дело поглядывали в её сторону и постепенно сникли. Голоса их стали тише, доводы короче, в конце концов, оба замолчали и, уже не скрываясь, уставились на Жанну.
– Мы не станем завтра штурмовать Сент-Оноре, – сказала она, не столько им, сколько кому-то внутри себя. – Мы должны напасть там, где никто не ждёт, и тогда всё получится.
– Но Жанна…
– Не спорьте, де Ре! Я хорошо подумала.
– Да, Жанна, да! – воскликнул Алансон. – Париж подчиняется только тем, кто приходит и берёт! И я словно слышу, как дух великого Арманьяка благословляет нас35! Где ты хочешь напасть?
– Вот здесь.
Жанна подошла к карте, окинула её взглядом, словно примеряясь, и указала место.
– Возле Лесной башни река подходит к стене очень близко, поэтому никому не придёт в голову штурмовать город именно здесь. Значит, и оборона в этом месте должна быть слабой. Мы перейдём мост возле Нельской башни, потом быстро разберём его, чтобы защитники Сент-Оноре не помешали нам с тыла, и устроим переправу вот тут…
Жанна провела пальцем по карте, перечеркивая узкую полоску реки.
– Придётся разобрать несколько домов, чтобы навести хотя бы три переправы… Что это за деревня? Там кто-то остался?