Унтовое войско

— Деньги деньгами… — А хуже нет «убить бобра» — обмануться в расчетах. Но что бы там ни было, а мы должны прийти на Амур, — жестко произнес Муравьев.

Подполковник спросил:

— А нужны ли нам крепости на границе и флотилия, на Шилке?

«Крепости»… — иронически протянул Муравьев. — Китай отдален от нас большим пространством. Пустынная Монголия, Джунгария… Монголы и джунгарцы ненавидят манджур и тяготеют к России. Можно полагать, что крепости со своими земляными валами никогда не увидят китайских войск, пушки заржавеют без выстрела. А гребная флотилия… Сгниет неподвижно, или… или сослужит великую пользу России? Судить о том не пришло время. А что до Китая, господа, так полагаю, что у китайцев нет повода беспокоиться. А если начнут какую привязку нам делать, отпишем — как и что. Ну, да ладно. Поживем — увидим. Как вы, инородческие начальники, мыслите по сему военному вопросу? Известны мне ваша власть в ваших родовых улусах, послушание, коего добились вы от своих родовичей. Известна и служба государю с усердием. Послужите, чем можете, полкам бурятским — Ашебагатскому, Цонголову, Атаганову, Сортолову и иным новым, кои надумаем мы иметь. Будем вместе крепить войско казачье.

Бумба хотел отсидеться, отмолчаться. Да где там! Вылезай поближе к красному сукну, под серебряные нити, раз твои улусы у самой что ни на есть пограничной линии и многие твои роды сохранили и поныне сборные пункты, где желающих зачисляют в казаки. Не было б только у тех желающих ясачной недоимки да обязательно чтоб с конем и оружием прибыл.

Главный хоринский тайша плохо помнил, чего он наобещал Муравьеву. Боязно уж очень было: то холодно, то жарко. Чего скажешь — тут же и позабудешь. Про неурожай помянул… Муравьев зарыкал и глаза вытаращил злобно. Про высокую политику не отважился высказаться. Ну, как осердишь его превосходительство. Тогда что? Обещал обо всем заботиться — и о землепашестве, и о сене, и об этих казаках, будь они неладны, чтоб во всех них вселились злые духи.

На базаре городском прилип к нему оборванец неприметный, протянул грязные пальцы за милостыней. Бумба было за кнут… А тот по-монгольски тихо: «Не слышал ли про зверя Олгой-хорхоя?» У Бумбы ноги ослабли, не чуял, как устоял. Оборванец-то послан самим ургинским амбанем! Подал ему торопливо монетку, ответил: «Про Олгой-хорхоя ничего не слышал, а вот слышал про зверя Хорхой-олгоя». Оборванец закланялся, затряс лохмотьями, пропел тонко: «Жди того зверя к празднику белого месяца». И пропал куда-то, будто в пыль растерся.

С ургинским амбанем-монголом Бумбу свела судьба в то время, когда приезжала комиссия из Урги к генерал-губернатору распутывать накопившиеся пограничные споры.

Амбань-монгол жаловался на то, что пограничная русская служба, принимая след бежавших в Забайкалье монголов, не спешит вернуть беглецов владыке-богдыхану.

Пока чиновники спорили, вспоминали взаимные обиды, генерал-губернатор и амбань-монгол катались по Ангаре на галиоте [12] . На том галиоте был и Бумба. Генерал-губернатор, увидев хоринского главного тайшу, подозвал его и представил высокому гостю. Амбань-моигол едва удостоил взглядом Бумбу и даже не предложил ему табаку из серебряной табакерки.

12

Парусное судно

Бумба собирался откланяться и отойти к борту, чтобы получше разглядеть толпу на берегу, встречавшую генерал-губернатора и амбаня, но губернатор остановил его:

— Скажи-ка, любезный, нашему высокому гостю, что на землях подданных тебе бурят не кочует ни единой монгольской кибитки, а если каковые появляются, нарушив чистоту границы, то ты со своими родовичами выдаешь их пограничному караулу для скорейшего препровождения в обратный путь, памятуя о законах и порядках, обговоренных обеими сторонами и отмеченных в документах.

Бумба заговорил с амбанем. Тот подобрал верхнюю губу, показав крупные белые зубы — не то оскалился, не то улыбнулся. Бумба не разобрал что к чему: «Мне-то улыбаться или нет?» — подумал он.

Бумба подтвердил высокому гостю, что по всей границе велено перебежчиков-монголов гнать обратно за кордон.

Подошел капитан галиота. Генерал извинился перед высоким гостем: «Одна минута. Всего одна минута… Надобно распорядиться».

Генерал и капитан ушли. Амбань выбил трубку о ствол единорога, поставленного на носу судна скорее по привычке, нежели для чьей-либо острастки, и спросил Бумбу на довольно сносном бурятском языке, не пожелает ли он побеседовать с ним в гостиничном зале, где ургинская комиссия давала прощальный обед перед возвращением домой.

Главный хоринский тайша не знал, что и ответить. Кабы сам генерал позвал, а то… пойдешь на свою гибель. И отказаться как?

Улыбка-оскал растянула губы амбаня:

— О! Я попрошу господина генерал-губернатора, чтобы он не забыл своего преданного слугу. Если господин главный хоринский тайша соизволит и впредь неотступно блюсти законы пограничные о поимке и возврате монгольских данников наших, то будет иметь милости не только от русского начальства… — Он замолчал и повел глазами по палубе. Свита стояла почтительно в отдалении. — Я еду в Ургу на этом судне… завтра. Не составите ли мне приятное общество в столь очаровательном путешествии по Байкалу?

Бумба только успевал кланяться на все эти весьма неожиданные для него приглашения. Язык во рту не ворочался. Он даже ущипнул себя за шею: не сон ли это?

За дни плавания на галиоте много было чего переговорено. Амбань с утра до темноты торчал на палубе. При солнце слуги натягивали балдахин из белого бархата. При комарах зажигали дымокуры.

Амбань втолковывал Бумбе:

— Вы мудро поступаете, выдворяя кочующих монголов. Тут ваши и наши интересы совпадают. Я понимаю… вам бы хотелось пополнить улусы жителями, поднять сборы ясака. Я понимаю. Но это опасно. Ссориться с Китаем… А ведь у вас и своих новых данников можно сыскать, пополнить улусы жителями, увеличить сбор податей.

— Как? — вопросил Бумба и от нетерпения даже перестал дышать.

— Способствовать переходу казаков в ясачное положение. Вам это выгодно.

— Выгодно-то выгодно…

Амбань хлопнул три раза в ладоши. Слуги принесли из трюма еду и ящик с ханьшином. Амбань вынул медную бутылку, разлил водку в маленькие фарфоровые чашечки.

— Угощайтесь!

И заулыбался, оскалился во ведь свой широкий рот.

— Вот кета со шкуркой. Это кетовые брюшки. Здесь сухая икра. Может, попробуете сердце орла?

Бумба чуть не выронил фарфоровую чашечку. Как же монгол посмел убивать орла? У этих птиц свой эжин [13] . Все знают, что человек, застреливший орла, сам умрет скоро.

— Попробуйте змеиную спинку…

Главный тайша с тоской воззрился на мутные кипящие воронки Селенги, на горбатые скалы прибрежных сопок.

Амбань намекал, что Бумба может легко разбогатеть и распространить свою власть аж до Кяхты и по реке Джиде… Упоминал зайсана ашебагатского рода. Если, мол, все казаки того зайсана уйдут в ясачное подданство, то можно приписать их к хоринскому ведомству. За особое усердие его, главного тайши. А какое то особое усердие — не сказал.

13

Дух, божество.

В Верхнеудинске амбань-монгол проводил Бумбу с воздаяниями. Одарил куском бархата и ящиком ханьшина. С галиота скинули дощатый трап, набросили на него шелковую желтую дорожку.

Сам ургинец воздал почести — вышел на палубу в халате, отороченном соболями, в кожаных туфлях с толстыми белыми подо швами. Выше лба голова чисто выбрита по богдыханскому обычаю. Вот уж повоздевал руки к небу, поскалил рот напоследок ургинский губернатор! Можно подумать, что для него роднее Бумбы никого и на свете нет.