«Уолдо», «Неприятная профессия Джонатана Хога» и другие истории
Шрифт:
Инопространство существует и оказывается достижимо при определенной направленности разума: либо сознательной, чему учил Шнайдер, либо подсознательной, жертвами которой оказались Маклеод и ему подобные, – это все, что дано знать.
То, что мысль, и только мысль сама по себе способна воздействовать на физические явления, противоречило всей материалистической философии, в которой он вырос. В этом представлении было что-то крайне неприятное. Похоже, убежденность в незыблемости физических законов и миропорядка – предрассудок и он, Уолдо, находится у такового в плену. Люди, предопределившие его мировоззрение, натурфилософы, создавшие мир науки и сопутствующих технологий: Галилей, Ньютон, Эдисон, Эйнштейн, Штейнмец, Джинс и мириады их коллег рассматривали физическую Вселенную как механизм, действующий по жестким правилам. Любые явные отклонения
Даже краткое воцарение принципа неопределенности Гейзенберга не изменило фундаментального ориентирования на упорядоченный космос; сама эта неопределенность рассматривалась как нечто определенное! Ее можно было выразить, описать с помощью формулы, на ней оказалось возможно построить строгую статистическую механику. А в 1958 году, когда Горовитц переформулировал волновую механику, эту концепцию удалось отбросить [11] . Порядок и причинность были восстановлены в правах.
11
Повесть была написана в 1942 году. Первоначально Хайнлайн отнес ниспровержение принципа неопределенности Гейзенберга к 1950 году. При переиздании повести в сборнике «Waldo and Magic, Inc» в 1950 году он сдвинул дату еще на восемь лет вперед. Но принцип неопределенности по прежнему остается одним из краеугольных камней квантовой механики. – Примеч. С. В. Голд.
И вдруг такое дело, будь оно неладно! Ведь с тем же успехом теперь можно молиться о ниспослании дождя, загадывать желания в полнолуние, ходить к целителям верой и в конце концов капитулировать перед сладостным «мир-у-меня-в-голове» епископа Беркли: «Не бытует сей клен в отсутствие взглядов зевак».
Уолдо не был так всецело предан Абсолютному Порядку, как Рэмбо; ему не угрожало умственное расстройство по случаю краха основополагающих принципов; и тем не менее, так-его-распротак, удобно, когда все работает, как ты ожидаешь. Из порядка и закона природы выводится предсказуемость, без предсказуемости жить невозможно. Часы должны идти равномерно; вода должна кипеть при нагревании; пища должна насыщать, а не отравлять организм; приемники де-Кальба должны работать, причем так, как полагал их конструктор; хаос невыносим, и жить в нем никак нельзя.
Предположим, однако, что хаос – всему голова и что порядок, который, как нам представляется, мы обнаружили в окружающем нас мире, всего лишь плод воображения, к чему это нас приведет? В этом случае, решил Уолдо, вовсе не исключено, что десятифунтовая гиря действительно падала в десять раз быстрее фунтовой до того самого дня, когда дерзновенный Галилей выдумал и объявил, что это не так. Не исключено, что вся с великим тщанием продуманная теоретическая механика развилась из представлений нескольких твердолобых личностей, навязавших миру свои воззрения. Возможно, сами звезды твердо придерживаются своих курсов благодаря твердой вере астрономов. Так и создали из Хаоса упорядоченный космос – посредством Разума!
Мир был плоским до тех пор, пока географы не решили иначе. Мир был плоским, и Солнце, величиной с лохань, восходило на востоке и заходило на западе. Звезды были крохотными огоньками, усыпавшими прозрачный купол, едва-едва возвышавшийся над самыми высокими горами. Грозы были гневом богов и не имели отношения к движениям воздушных масс. Тогда в мире господствовал созданный Разумом анимизм.
Ближе к нашим временам это изменилось. Миром стала править распространившаяся договоренность относительно материалистической и неизменной причинности; на ней целиком воздвиглась технология цивилизации, обслуживаемой машинами. Эти машины и впрямь работали так, как было задумано конструкторами, потому что все верили, что так должно быть.
И так оно тянулось до тех пор, пока несколько пилотов, неким образом одуревших от длительного мощного электромагнитного облучения, не потеряли уверенность в себе и не заразили свои машины неопределенностью. Вот с какого момента черная магия ходит по белу свету.
Он решил, что начал понимать,
что случилось с магией. Магия была нестабильным законом анимистического мира, ее неуклонно вытесняла прогрессирующая философия неизменной причинности. Потом она исчезла – до сегодняшнего рецидива, – и ее мир тоже исчез, остались только темные заводи «суеверий». Это было естественно. Любой добросовестный экспериментатор, исследуя дома с привидениями, образование материальных тел во время спиритических сеансов и все такое прочее, сообщал о неудаче опытов. Своими убеждениями он не давал этим явлениям проявиться.Лишь там, где не увидишь белого человека, в глубине африканских джунглей, могли сохраниться совсем иные места. Там все еще, возможно, правили бал диковинные, неуловимые законы магии.
Возможно, эти рассуждения были уж слишком сильным перегибом, и тем не менее за ними было преимущество, которым не обладали ортодоксальные концепции: они объясняли колдовство, которое Грэмпс Шнайдер чинил над декальбами. Любая рабочая гипотеза, которой не под силу было объяснить способность Шнайдера – и его самого, Уолдо, – мысленно приводить декальбы в рабочее состояние, не стоит ни гроша. Эта гипотеза объясняла все, и с ней согласовывались заявления Грэмпса типа: «На свете нет ничего определенного» и «Кое-что одновременно и существует, и не существует. Смотреть на вещи можно хоть сотней способов. Некоторые годятся, а некоторые нет».
Очень хорошо. Примем эту гипотезу. И будем действовать по ней. Мир изменяется в зависимости от того, каким образом на него смотрят. Но если так, то уж он-то, Уолдо, знает, каким образом смотреть. Он отдает свой голос за порядок и предсказуемость!
И навяжет этот взгляд. Введет в упорядоченный космос свое собственное представление об Иномире!
Заверения, данные Глисону, о надежности обработанных «по Шнайдеру» декальбов в этом случае следует считать добрым началом. Значит, так и будет. Сказано, что надежны, значит и будут надежны. Не выйдут из строя никогда.
Постепенно в его голове складывалась и прояснялась собственная концепция Иномира. Хотелось считать его упорядоченным и в основном подобным здешнему пространству. А местом смыкания обоих пространств мыслилась нервная система: кора головного мозга, зрительные бугры, спинной мозг и прилегающие участки нервных путей. Эта картина отвечала тому, что говорил Шнайдер, и не противоречила явлениям, как он сам, Уолдо, их понимал.
Постойте! Если нервная система расположена в обоих пространствах, то, возможно, именно это и приводит к относительно медленному распространению нервных импульсов по сравнению со скоростью света. Да! Если в инопространстве константа c меньше, чем в здешнем, то это так и должно быть.
Он начал чувствовать твердую уверенность, что это так и есть.
Что он делает сейчас, просто рассуждает? Или создает новую вселенную?
Возможно, придется отказаться от сложившегося в уме образа инопространства, размерами и формой напоминающего страусиное яйцо, поскольку пространство с более медленной скоростью света не меньше, а больше привычного пространства. Нет… Нет, погодите минутку, размеры пространства зависят не от постоянной c, а от радиуса кривизны, выраженного через эту постоянную. А так как c – это скорость, то, значит, размеры зависят от представлений о времени – в данном случае о времени как скорости изменения энтропии. В том и заключается особенность, позволяющая сравнить оба пространства: они обмениваются энергией, и, следовательно, каждое влияет на энтропию соседнего.
То, которое быстрее приближается к постоянному уровню энтропии, должно быть «меньшим».
Так что нет нужды отказываться от образа страусиного яйца, с которым так сроднился! Иномир есть замкнутое пространство с меньшей скоростью света, с высокой скоростью изменения энтропии, с малым радиусом и почти постоянной энтропией – идеальный резервуар энергии по всем параметрам, готовый излиться в здешнее пространство, как только происходит замыкание межпространственного интервала. Для своих собственных обитателей, если таковые существуют, Иномир может выглядеть простирающимся на сотни миллионов световых лет; для него, для Уолдо, он страусиное яйцо, которое вот-вот взорвется от избытка энергии.