Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997

Определение времени перемен было проблематичным. Маклауд представлял, что передача власти займет примерно десять лет, а его конституционные ограничения (например, губернатор сохранял право выбирать собственных министров) имели целью задержать процесс. Более того, министр по делам колоний с неохотой поддерживал преемника Баринга сэра Патрика Ренисона, когда тот объявил, что суды установили вину Кениаты — «африканского лидера тьмы и смерти» [3186] .

Ренисон пытался успокоить твердолобых поселенцев, которые кипели из-за того, что умеренные сторонники Бланделла передали победу «мау-мау» в Ланкастер-хаусе. Сам Бланделл признавал: обещание независимости оказалось огромным шоком для европейцев в Кении. Но он утверждал: в стране с шестью миллионами все более воинственных африканцев, «60 000 европейцев на самом-то деле не являются крепкой базой для самоуправления» [3187] . «Бешеные» продолжали настаивать на главенстве белых, утверждая: если бы не это, то потенциальные чернокожие лидеры Кении до сих пор «бегали бы по кустам с копьем в руке, одетые так, какими их в этот мир выпустил Небесный Портной» [3188] .

3186

Bennett, «Kenya», 153.

3187

RH, Welensky Papers, 592/2, письмо Блунделла Веленски от 29 февраля 1960 г.

3188

Edgerton, «Mau Май», 208.

Когда Бланделл вернулся в Найроби, один из поселенцев бросил к его носам мешок с тридцатью серебряными монетами по шесть пенсов и крикнул: «Иуда!» [3189] Ренисон, гражданский служащий, не обладавший воображением, находился под влиянием своего сообщества, и не мог понять: от Кениаты, назначенного президентом нового Национального союза африканцев Кении (ставшего преемником предыдущего), невозможно убежать. В 1961 г. губернатор прочитал районным комиссарам сорокаминутную лекцию о политической ситуации и ни разу не упомянул имя Кениаты. Когда его спросили, почему, Ренисон ответил: «Он — битая карта» [3190] .

3189

Blundell, «Rough a Wind», 283.

3190

CULRCMS 175,95.

В августе того года губернатор был вынужден выпустить Кениату. Ведь только он один мог обеспечить сотрудничество с Национальным союзом африканцев Кении — партией большинства. Его возращение радовало африканцев, но вызывало отвращение у европейцев. Последние боялись, что континент охватит расовая война. Беспорядки возникали в Алжире, Анголе, Конго, самой Кении, а особенно — в Южной Африке. Она вышла из Содружества через год после того, как полиция убила шестьдесят семь чернокожих в Шарпевилле, и за три месяца до освобождения Кениаты. Министру по делам колоний требовалось достичь с Кениатой понимания. Великобритания собиралась дистанцироваться от государства апартеида и избежать столь же кровавых столкновений в Кении. Несмотря на долгое тюремное заключение в суровых условиях, Кениата остался сторонником примирения и соглашения. Очевидно, он не таил зла и убежал белых, что они будут в безопасности в стране чернокожих. Однако многие белые бранили Бланделла и ему подобных за «виляние хвостом у ног этого злобного существа» [3191] . Один так переживал, что осудил подобных расовых предателей в стихах:

3191

RH, Welensky Papers, 592/8, письмо Веленски лорду Солсбери от 18 августа 1961 г.

Теперь вы молите: «Простите наш цвет кожи!» А за плечом Сам дьявол корчит рожи. Вы опозорили родню, И плоть, и кровь; Лишь только к дикости Живет в душе любовь [3192] .

Белые, придерживавшиеся таких убеждений, не могли вынести того, что «жизнь в раю меняется» [3193] .

Шесть тысяч таких белых (десятая часть европейского населения) уехали в 1961 г. Британское правительство (использовав доллары, предоставленные Всемирным банком) дало гранты на выкуп имущества европейцев и оплату обратного переселения африканцев. Это немного выпустило пар из котла [3194] .

3192

Nicholls, «Red Strangers», 273.

3193

ВСЕМ, 2003/208, 16.

3194

G.Wasserman, «Politics of Decolonization: Kenya Europeans and the Land Issue 1960-65» (Cambridge, 1976), 162.

Выкуп имущества ускорил продвижение Кении к независимости, поскольку Казначейство хотело минимизировать дальнейшие претензии. Тем временем Кениата снова и снова повторял свой новый пароль «харамби» [3195] («стягивайтесь вместе»). Он пытался объединить конкурирующие африканские племена во время схватки за землю и свободу, но ни в коей мере не добился успеха. Племенные и прочие меньшинства опасались доминирования контролируемого кикуйю Национального союза африканцев Кении. Они требовали федеральной конституции.

3195

Murray-Brown, «Kenyatta», 309.

Когда Реджинальд Молдинг, преемник Маклауда на посту министра по делам колоний, посетил Кению, представители племен каленьин приветствовали его плакатами, призывая: «Свое правление — в регионы» [3196] . Несмотря на возражения «тори» на родине, Молдинг стал продвигать дело к независимости (Макмиллан считал, что он был «чернее, чем негры» [3197] . Кениата возглавлял делегацию Национального союза африканцев Кении на второй конференции в Ланкастер-хаусе в 1962 г. Он уступил многим требованиям о передаче функций и полномочий, справедливо уверившись, что сможет трансформировать Кению в сильное унитарное государство, когда получит власть. Но власть должна стать результатом компромисса. В июне 1963 г., после победы Национального союза африканцев Кении на выборах, Кениата стал премьер-министром. Через шесть месяцев он повел свою строну к «ухуру».

3196

Sanger, «MacDonald», 390.

3197

Heinlein, «British Government Policy», 257.

Во время церемонии объявления независимости, устроенной на залитом светом прожекторов стадионе в окрестностях Найроби, Кениата снял значок в виде петушка со своего лацкана и прикрепил к белой форме герцога Эдинбургского, который представлял королеву. Этот символ включили и в национальный герб Кении, он отражал намерение Кениаты превратить многорасовую страну в однопартийное государство. Герб должен был стать аватарой лидера, это стало ясно по развитию культа его личности.

Вскоре в каждом магазине требовалось выставлять портрет Кениаты. Его лицо появилось на марках и купюрах. Он доминировал на радиоволнах и в новостных программах по телевизору. Съемочная бригада сопровождала его повсюду.

Кроме монополизации власти Кениата занялся тем, что один критик назвал «бессмысленной аккумуляцией собственности» [3198] . Пока имперский порядок характеризовался алчностью и плохим управлением, Кениата выглядел естественным. Как и белые поселенцы, он даже говорил об Англии, как о «доме» [3199] . Однако угрожающая и галопирующая коррупция независимого режима была новым делом, и это обеспечило еще одно оправдание империи, но лишь в ретроспективе.

3198

N. wa Thiong'o, «Writers in Politics» (Oxford, 1997), 106.

3199

Murray-Brown, «Kenyatta», 320.

Даже когда «Юнион Джек» спускали в Найроби, Марджори Перхам подтвердила достоинства колониализма: «Большая часть этого наследия — это терпеливое, спокойное строительство сотнями британских чиновников; миссионерами, которые принесли западное образование и открыли дверь в христианство; азиатами, которые вложили свою коммерческую предприимчивость и мастерство рук. Лишенным наследства, оскорбляемым и поносимым поселенцам Кения обязана богатством сельского хозяйства и экономическими достижениями, завоеванными в результате долгого и дорогого эксперимента» [3200] .

3200

«The Times» за 12 декабря 1963 г.

Другие представители империи еще более расширили этот аргумент. Они подчеркивали преимущества британского правления: отмену рабства и племенных войн, контроль за голодом и болезнями, рост благосостояния и населения, стремление «привести африканцев к цивилизации» [3201] . Конечно, ради собственной гордости многие чиновники, которые работали в Кении, считали себя обязанными верить, что сделали вклад в прогрессивное предприятие. Один из них оценивал британские достижения в Кении так: «Я не хотел бы, чтобы что-то из всего этого не было сделано. Это было абсолютно жизненно необходимо для продвижения вперед» [3202] .

3201

Askwith, «Май Май to Harambee», 101.

3202

CULRCMS 175, 103.

По своим собственным причинам политики-лейбористы и историки-консерваторы эхом повторяют эту точку зрения сегодня, убеждая своих соотечественников, как сделал Гордон Браун в 2004 г., гордиться империей [3203] . Но задумчивые либералы вроде Томаса Кэшмора, который оглядывался назад, на свой опыт в Кении, сомневаются. Он надеялся, что прошлое и репутация Британии не без добродетелей, оно определенно лучше, чем у всех других европейских стран в Африке. Однако, обдумывая многочисленные ошибки и несправедливости, Кэшмор опасался, что будущие поколения станут «судить нас более сурово за то, что не оправдали доверия; поскольку мы должным образом не подготовили наших преемников для трудностей независимости, уйдя слишком быстро». Или же они будут «проклинать нас за то, что мы не ушли раньше, или даже за то, что вообще пришли» [3204] . Если окончательный вердикт был справедлив в отношении Кении, то он столь же справедлив и в случае Центральной Африки — месте самой последней и наиболее растянувшейся колониальной борьбы Британии на континенте.

3203

Milne, «Global Policy Forum» (май 2005 года).

3204

CULRCMS 175, 103.