Управитель
Шрифт:
По словам Распутина, черным пламенем не пользовался никто из теперь уже моих предков, которые проходили обучение в Академии. В бою они правили другими драгунами, так как всякий, кто садился на трон управителя Чернобога рано или поздно неизбежно лишался рассудка. Десятки Воронцовых сгинули, поглощенные испепеляющей яростью, сражаясь внутри Чернобога в самой гуще боя не только с окружающими их противниками, но и с собственным кровожадным безумием.
Мне даже стало немного неловко из-за того, что я злорадствовал касательно гибели молодого человека, чье тело сейчас занимал. Михаил Воронцов, безусловно, был тем еще ублюдком. Но стал он им не по своей воле. Злоба Чернобога
Такой была особенность всякой проклятой брони, которой в Российской империи осталось всего несколько экземпляров. Со слов Распутина, он каждый день борется с приступами гнева и пьет свои горькие настои, чтобы не пуститься во все тяжкие.
После нашего долгого разговора я стал лучше понимать своего наставника и даже проникся к нему толикой уважения. Он же заявил, что теперь будет требовать от меня больше, чем с остальных. Наставник пообещал не допустить меня до серьезных заданий до тех пор, пока не убедится в моей адекватности.
Спорить с Распутиным — все равно, что спорить с каменной стеной. В этом я убеждался раз за разом на протяжении четырех часов, что провел в его кабинете. Любой мой довод разбивался вдребезги о дурную славу рода Воронцовых. Несмотря на то, что мне удалось поднять свою репутацию со дна, путь впереди еще оставался долгим и тернистым.
Сам я догадывался, почему Чернобог не воздействует на меня так же, как на других Воронцовых. Несмотря на одинаковые инициалы, мой настоящий род не принадлежал этому миру. Такой мыслью я успокаивал себя до самого вечера, пока не пришел к еще одной неприятной догадке: моя воля взаимодействовала с волей Чернобога совсем недолго. Самое страшное может быть впереди.
Одержимый этой мыслью, я не находил себе места вторые сутки, проводя все время в библиотеке. Но все хранящиеся здесь пыльные книги касались воронёных драгунов лишь вскользь, словно их авторы специально избегали этой темы. Оружие, которое помогло человечеству выстоять, стремились забыть, вычеркнуть из истории, как пережиток слишком темного и нелицеприятного прошлого.
Помочь мне в изучении этого вопроса могли лишь двое. Но Распутин сейчас был слишком занят, а Злата находилась в особняке, куда у меня не получится попасть в обозримом будущем. Конечно, я мог туда позвонить, но телеграфы в Академии могли прослушиваться. Возможно, это говорила моя паранойя, но проверять все равно не хотелось.
Приходилось проводить часы в просторном зале библиотеки, изучая один том за другим в смутной надежде отыскать на пожелтевших страницах хоть что-то. Кроме меня здесь дремал лишь пожилой библиотекарь — остальным сейчас было не до учебы. Я же просиживал штаны на удобном стуле в чистом читальном зале среди высоченных деревянных шкафов, на полках которых становилось все меньше интересующих меня книг.
Молодое тело прощало много ошибок. Но даже бодрость и жизненная энергия двадцатилетнего имели свои границы.Я все чаще тер закрывающиеся и покрасневшие от усталости глаза, всматриваясь в ровные ряды букв, которые уже начали перемешиваться друг с другом. Приходилось по несколько раз перечитывать одно и то же, чтобы понять смысл. Но, в отличие от энергии, упрямству моему не было предела. Поэтому я прекратил чтение лишь тогда, когда попросту заснул прямо над книгой.
Проснулся я уже ночью. Библиотекарь погасил везде свет и удалился в свою каморку, оставив мне лишь небольшую настольную лампу. Лучше бы он разбудил меня перед уходом, но теперь думать об этом не имело смысла. Прежде чем щелкнуть выключателем я заметил периферийным зрением слабое движение. Дарья сидела на подоконнике в серебристом сиянии лунного света и задумчиво
глядела в темноту за окном. В этот миг девушка показалась мне особенно красивой и бесконечно печальной. Уголки ее полных губ опустились вниз, взгляд затуманился, на лбу залегли небольшие морщинки, которых прежде не было.Только сейчас я осознал, что не видел ее с тех пор, как мы говорили в парадной после атаки полозов. Возможно, ей требовались поддержка и утешение, а я эгоистично позабыл обо всем, кроме своих проблем. Мне хотелось заговорить с ней, но, в то же время, я не желал прерывать ее молчаливого бдения.
Почувствовав мой взгляд, Дарья повернула голову. Ее задумчивое лицо разгладилось, уголки губ приподнялись в усталой и печальной улыбке.
— Выспался? Что теперь будешь делать всю ночь?
— Жалеть о содеянном, — я потянулся, встал и подошел к девушке. — На что смотрела?
— Ни на что, — она пожала плечами. — Просто… смотрела в темноту и думала о том, что меня ждет. Будущее тоже покрыто мраком, в этом его сходство с судьбой.
— Да у тебя сегодня философский настрой. — Прислонившись спиной к стене, я встал подле Дарьи.
— Он бывает у меня чаще, чем любой другой. — Ее серые глаза вновь обратились к окну. — Или ты не замечал?
— Замечал. Но прежде ты не выглядела такой несчастной. Что случилось?
Дарья посмотрела на меня так, словно просила за что-то прощения. Прежде чем ответить, она долго подбирала слова, а когда заговорила, ее тихий голос дрожал, словно задетая неосторожным пальцем струна.
— Твои братья… они погибли из-за меня.
— Спорное заявление, — я покачал головой. — Не думаю, что ты смогла бы убить двух управителей драгунов. Или мне о тебе что-то неизвестно? — неловкая шутка, призванная разрядить обстановку, сделала ее только хуже. Едва договорив, я мысленно выругал себя за глупость.
— Неизвестно, — взгляд Дарьи стал пустым, она слабо кивнула. — Ты знал, что «черная невеста» — это не страшная сказка?
— Шереметьева рассказала тебе, — понял я.
— Как вижу, не только мне, — девушка вздохнула. — Раз ты все знаешь, то, выходит, я зря сидела здесь и выдумывала, как все объяснить. Лучше нам не видеться. А как только вернемся в твой особняк, я тотчас же съеду.
— Куда?
— Куда-нибудь, — пожала плечами Дарья. — Попрошу Нечаева подыскать мне жилье ближе к штаб-квартире канцелярии и…
— Не говори глупостей, — прервал я девушку. — Шереметьева сказала, что ей надо все проверить.
— И она проверила. — Дарья снова отвернулась и уставилась в окно. Ее плечи мелко задрожали. — Мой дар — мое проклятье. Он воздействует на разум. Внушает пагубные мысли. Вызывает дурные сны. Склоняет к…
— Ерунда, — убежденно заявил я, скрестив руки на груди. — У меня подобных мыслей не было. К тому же, разве ты не должна быть влюблена в того, кто… — слова встали у меня поперек горла, когда в отражении Дарьи на стекле тускло заблестели слезы. — Так ты…
Девушка повернулась, потупила взгляд и коротко кивнула.
— Поэтому я должна уехать, пока не сгубила и тебя, — она закусила губу и попыталась отвернуться, но я мягко удержал ее за подбородок.
— Если хочешь свести меня с ума, то занимай очередь сразу за моим драгуном, а если хочешь убить, то там места наперед расписаны. Будешь сразу за Великим полозом.
— Снова ты храбришься, — Дарья хотела сказать что-то еще, но я подался вперед и поцеловал ее.
Сначала девушка пыталась отстраниться, но потом обхватила меня за шею и прижалась всем своим трепещущим телом. Наш поцелуй под луной длился и длился, пока мои руки не потянулись к застежкам ее платья.