Упущенный шанс

За спиной чудища черной пастью зияла пещера, полная не менее страшных тайн. К полудню подъехала телега, появление которой чудище приветствовало нетерпеливым урчанием. Длиннобородый карлик кряхтя сбросил с нее тушу коровы и трупик зайца. Корову он свалил перед правой головой, зайца бросил средней, а левой объявил:

– Твой черед завтра.

После чего прыгнул в телегу и умчался.

Левая голова отвернулась, чтобы не видеть, как едят другие, вырывающиеся из ноздрей языки пламени покраснели. Ее соседки быстро разделались с трапезой и сонно заклевали носами. Правая голова дремала крепче средней, можно сказать, совсем уснула.

Решив, что наступил момент действовать, Иван вылез из кустов и крикнул:

– Эй ты, поди сюда!

– Чего тебе, человече?
– встревоженно взвилась голодная голова.

– Мне нужны сокровища!
– ответил Иван, показывая на пещеру.

– Назад!
– отрезало чудище.
– Иди своей дорогой.

– Пойми, - сказал Иван, - я ведь все равно их заберу, убью тебя и заберу...

– Это ты-то убьешь меня?
– проснулись вдруг все головы, и языки пламени весело заиграли всеми цветами радуги.
– Ты? Убьешь меня? Ха-ха-ха...

– Посмейся, посмейся, только я - младший брат. Ты что - сказок не читаешь? Младший брат всегда побеждает в них чудище.

Головы испуганно закачались, выпучились на Ивана, и языки пламени в их ноздрях заметно укоротились.

– Ты что, и вправду младший брат?

Как бы извиняясь, Иван пожал плечами.

– Увы, младший. Но давайте забудем про сказки. Их время прошло. Глупо проливать кровь за здорово живешь. Мещане только и ждут, чтобы ради них кто-то сражался с чудовищами. А ведь по сути дела ты совсем доброе чудище.

– Какое-какое?
– в изумлении раскрыли пасти все три головы.

– Ну точно. Ты очень доброе чудище. Я сразу тебя раскусил.

– Во-первых, никакое я тебе не чудище, а Змей-Горыныч.
– Тут из шести ноздрей вырвались робкие струйки огня.
– А во-вторых...

– Да ладно тебе, Змей-Горыныч так Змей-Горыныч, какая мне разница? Главное, ты, добрая душа, отойди в сторонку, чтобы я мог взять сокровища.

– Вот я тебе сейчас покажу, какой я добрый!
– заревело чудище.
– А ну убирайся подобру-поздорову, а не то тебя постигнет участь братьев!

– Ну-ну, ты, похоже, забыл, что я младший брат, - похлопал Иван по ножнам.
– Сперва подумай немножко, а потом уж решай. Даю три минуты на размышление, по одной на каждую голову, потом заговорит мой меч.

Головы испытующе заглянули друг другу в глаза, длинные шеи вытянулись в гигантские вопросительные знаки.

– Что это он себе позволяет?
– повернулась левая голова к двум другим.
– Лично я считаю себя ужасным змеем, нет никого ужаснее меня!

– Не преувеличивай!
– возразила ей правая.

– Я, например, считаю себя совершенно нормальным змеем, - сказала средняя голова.

– А я ужасным!
– выкрикнула первая, гневно раздувая языки пламени.

– Немедленно прекрати безобразничать!
– прикрикнула на нее правая. Ерепенишься, потому что осталась без обеда. Завтра же запоешь по-другому.

– Ты тоже завтра запоешь по-другому, - ехидно парировала левая.
– Ведь корова завтра достанется мне.

Средняя голова смущенно пробормотала:

– Странное дело - одна моя половина утверждает, что я хороший, другая что плохой.

На нее не обратили внимания, поскольку между двумя другими начался подлинный скандал. Головы обзывали друг дружку такими словами, какие никогда не дерзнул бы произнести бедный Иван, это была чудовищная ругань, в потоке которой редким рефреном звучали слова "хороший-плохой, хороший-плохой". Понимая, что дискуссия разгорелась надолго, Иван достал меч и проревел:

– А ну, заткнитесь! Ты доброе чудище, и все тут! Глупое вот только. Не обижайся, все добряки немного глупцы. Ты вот что мне скажи - на кой тебе эти сокровища? Ты ж в них ничего не смыслишь, а туда же - взялся охранять! Для кого стараешься-то? От кого стережешь? Ну-ка ответь?

Головы в замешательстве выгнули чешуйчатые шеи. Правая зло буркнула:

– Кормят меня, я и стерегу! А тебе зачем они?

– Да уж видел я, как тебя кормят, - сказал Иван, неторопливо сворачивая "козью ножку".
– Впрочем, это уже разговор. Я с самого начала знал, что мы найдем общий язык. Сейчас вам объясню, слушайте. Я пришел вон из того города, что в низине. Живем мы там в страшной бедности. Вы только посмотрите, какой мне табак приходится курить. Земли у нас бедные, урожаи скудные, жители скоро перемрут с голодухи. А на эти сокровища мы проведем воду на поля, фабрик понастроим, больницей и школой обзаведемся, да и заживем по-человечески. Как видишь, для доброго дел" стараюсь.

– Ну. а как же я?
– спросило чудище.

– А что ты? Ясное дело - со мной пойдешь. Вот мы разбогатеем и так тебя кормить будем - хоть лопни. И ни одна из голов не будет голодать. Однако будет торговаться - руки чешутся, скучают по работе. И помни - я меньший брат!

– А ты точно знаешь, что меньший?

– Сколько ж можно повторять, - раздраженно отозвался Иван, - неужели я до трех считать не умею.

Чудище огромной лапой почесало по очереди все головы, начав с левой, потом отодвинул оси от входа в пещеру и со вздохом молвило:

– Ладно, под твою ответственность!

Засучив рукава, Иван принялся таскать из пещеры сокровища, грузить их на широкую спину чудища, потом вскарабкался сам и погнал его в город.

В первый момент жители города в ужасе разбежались и попрятались, однако узнав, в чем дело, устроили настоящие празднества. Но Иван разрешил праздновать только три дня и три ночи. Он оказался строгим, но справедливым правителем, разумно распорядился сокровищами и заставил народ трудиться. Прежде всего провели воду, прокопав для реки новое русло. Потом построили фабрики, школу, больницу. Жители обзавелись богатыми особняками и зажили счастливо.

По воскресеньям они прогуливались по городскому парку, где был устроен прелестный уголок животных, и добродушно подтрунивали над добрым Змеем-Горынычем, который в охольстве бездельничал в этом уголке. Больше всех ему радовались дети. Они карабкались по его длинным шеям, катались на нем, требовали, чтоб он пускал огонь из ноздрей.

Так прошло много лет, и постепенно всё переменилось. Это и понятно - с годами всё меняется. Сначала его забросили дети. Как и любая игрушка, Змей-Горыныч им попросту надоел. Теперь лишь изредка какой-нибудь сорванец привязывал к его рогам хлопушку, и, как только Горыныч чихал, она взрывалась, опаляя ему ресницы и пугая его. К тому же дым ел глаза.