Ураганный туман
Шрифт:
– Да, я не слушаю вас, господин Кленов, хотя в другое время я заплатил бы вам за эти сведения немалые деньги. Сейчас у меня с вами иной разговор. Моя ставка проиграна. Как истый японец, я должен уйти из жизни и ждать другого перевоплощения. Но я должен выполнить это согласно всем нашим обычаям.
– М-да!.. Хорошо ли я вас понимаю?
– Я уничтожен, я не нужен никому... Нет никого, кто внял бы последней моей мольбе. Я должен умереть!
– М-да!..
– сказал Кленов и растопырил локти.
В этот момент мимо прошел бывший полковник, а ныне майор Молния. Профессор вежливо поздоровался с ним.
– Я
– Я? М-да!..
– удивился Кленов.
– Да, вы. Вы единственный человек, который может и должен оказать мне последнюю услугу.
– Услугу? М-да!.. Пожалуйста, что могу... Извольте!
– О, я знал это! Я не мог сомневаться. Мы связаны кровью, пусть случайно не пролитой, но все же кровью!..
– М-да.!. М-да!..
– сразу рассердился Кленов.
Японец выхватил кинжал. Профессор в испуге попятился.
– Не бойтесь! Это священный вакасатси. Я ношу его с собой как защиту от всех жизненных невзгод. У японского дворянина из жизни есть только одна дверь, на пороге которой лежит этот кинжал.
– М-да!.. Но я не вполне понимаю...
– В древней стране Ямато есть священный обычай сеппуку, или харакири... Этим кинжалом японец взрезает себе живот, а друг его, выполняя роль кайтсаки, должен отрубить ему в этот момент голову. Я привез для этого саблю... Иван Алексеевич, об этой дружеской последней услуге я прошу вас!
– Что?
– в испуге закричал Кленов, отскакивая от японца и хватаясь за сердце.
Лицо старого японца исказилось от внутреннего страдания.
– Я не могу уйти из жизни иначе. Поэтому я прошу, я умоляю вас, профессор: отрубите мне голову, когда я вспорю себе живот!
– М-да!.. Но, позвольте... ведь я же не умею рубить головы...
Японец упал на колени и, держа в одной руке кинжал, другой хватался за полы пальто профессора.
К ним подошел секретарь министра:
– Василий Климентьевич просит вас на испытание, профессор. Сейчас будет произведен эксперимент выстрела. Всем остальным предлагается скрыться за прикрытия.
– М-да!.. Я сейчас, сейчас...
– растерянно говорил профессор, глядя на распростертого на песке японца.
Секретарь остался с хнычущим японцем, а Кленов зашагал прочь. Два раза он сердито обернулся.
– Мы ждем вас, - сказал министр, увидев Кленова.
– М-да!.. Понимаете, задержался... Какие-то совершенно необыкновенные предложения... Никогда в жизни не слышал ничего подобного!
– Руки профессора тряслись.
– Товарищ майор!
– Есть!
– Все ли готово?
– Есть все готово.
– Ваши координаты?
– Триста сорок семь и девятьсот восемьдесят четыре.
– Так. Подождите.
– Министр полез в карман гимнастерки и вынул маленькую записную книжку.
– Я, друзья, на досуге прежде астрономией и математикой занимался. Вот и решил траекторию подсчитать... Подождите, посмотрю, что у меня получилось. Так...
Молния удивленно смотрел на министра.
Молния, еще в бытность свою полковником, написал классический труд о сверхдальней стрельбе. Ему он и был обязан тем, что, отстраненный от руководства строительством, он все же остался при батарее сверхдальнего
боя, чтобы произвести залп. Все подсчеты были сделаны им на основе этого труда. И вот Василий Климентьевич неожиданно сомневается теперь даже в правильности его расчетов. Но Молния не повел и бровью. Он умел сносить невзгоды, понимая, какому делу служит.– Триста сорок семь и девятьсот восемьдесят шесть?
– спросил Василий Климентьевич, суетливо и застенчиво перелистывая книжку.
– Нет, триста сорок семь и девятьсот восемьдесят четыре, - твердо сказал Молния.
Министр нашел нужную страницу, голос его сразу стал, как и прежде, уверенным:
– А по-моему, девятьсот восемьдесят шесть. Я учел некоторые дополнительные моменты притяжения космических тел. Знаете задачу о трех телах?
– Разве вам удалось решить эту задачу?
– удивился Молния.
– В общем виде нет. Но методом постепенного приближения подсчитать конкретный случай можно.
Молния пожал плечами.
– Прежде вам пришлось бы только один случай подсчитывать несколько лет.
– Вы правы. Но в наш электронный век это делает электронно-вычислительная машина. Это оказалось даже легче, чем переводить с одного языка на другой, играть в шахматы, точно определять по миллиону данных прогноз погоды, она может решить и наш случай.
– Вы правы, - сказал Молния.
– Без электронных машин не обойтись.
– Все дело в программе вычислений. В моем случае машина получила цифры: триста сорок семь и девятьсот восемьдесят шесть.
– Я могу изменить прицел. Промах не играет сейчас роли.
Василий Климентьевич нахмурился.
– Сейчас, может быть, и не играет. Но мы с вами ведь собирались взорвать остров Аренида. Точность прицела решает в таком случае все.
– Какие будут приказания?
– сухо спросил Молния.
– Что ж, проверим? Тогда, товарищ майор, будьте любезны изменить прицел.
С безразличным видом Молния подошел к аппарату и отдал распоряжение.
Пока ждали сигнала готовности, все молчали.
Кленов, растопырив локти, хмуро смотрел в пол. Наконец сигнальная доска засветилась. Министр взглянул на Молнию.
– Огонь!
– Есть огонь!
– Молния нажал кнопку.
Задрожали стены. Пол под ногами заколебался. За окном взметнулись тучи песка.
Министр указал глазами на экран.
В первое мгновение ничего нельзя было разглядеть. Потом стала отчетливо вырисовываться Земля, словно видимая с громадной высоты. С непостижимой быстротой она сначала превратилась в вогнутую чашу, с одного конца которой виднелось море. Потом чаша эта, постепенно поворачиваясь и удаляясь, стала закругляться с краев, превращаясь в шар.
Молния, Кленов и министр переглянулись. Они видели земной шар, который благодаря полету снаряда заметно поворачивался. Сквозь просветы между облаками угадывались неясные очертания материков и морей.
В немом молчании смотрели люди на чудесный экран телевизора, принимавшего передачу со снаряда.
Люди потеряли счет времени. Тяжело дыша, они не отводили от экрана взоров.
Вместе со снарядом неслись они сейчас в верхних слоях стратосферы.
Наконец все заметили, что земной шар стал расти, по-прежнему продолжая поворачиваться. Он становился все больше и больше. Скоро всю видимую площадь стала занимать вода, походившая на ослепительную эмаль.