Уральский вариант

– - Валяй, - сказал Петька, которому было все равно.

– - Так слушай... Вот видишь, птичка проле...

– - Не надо про птичек, - сказал Петька, доставая из помятого сапога ногу в протухшей позапрошлогодней портянке. Фурманов отвел нос и зажал его двумя пальцами.

– - Ну вот, - сказал он сипло, - тогда я тебе про гетер расскажу.

– - Это про кого ты ?
– удивился Петька.

– - Это я про баб, - успокоил его политрук.

– - Ну, давай, - вздохнул Петька, засовывая ногу и соответствующую портянку обратно в сапог.

– - Так вот... гм... да... вот...

– - Это все ?
– спросил Петька равнодушно.

– - Чего "все" ?

– - Чмокаешь чего-то... Ты про баб давай.

– - А, про баб... да... гм...

– - Ну, я пошел, - сказал Петька.
– Это чавканье и чмоканье я потом дослушаю.

– - Ну Петька, погоди ! Я ж к тебе со всей

душой !

– - Пошел ты в задницу, Дмитрий Андреич, сказал Петька вполне культурно.
– Я спать хочу.

– - Ну иди, пролетарий хренов, - прокричал ему вдогонку разгневанный Фурманов.
– И помни, чтоб вечером был в наступлении, а то мы тебя к стенке лицом поставим и пару пуль в лоб !

– - Иди, иди, - сказал Петька, помахивая цепью от подбитого совершенно случайно немецкого танка.

Вечером, перед наступлением, Фурманов решил предложить начдиву план разоблачения немецкого шпиона. Василий Иванович посмотрел на политрука с сомнением. Ему еще сильнее захотелось его расстрелять.

– - Я че говорю, Василий Иваныч, - сказал политрук.
– чтоб узнать наверняка, кто в нашей дивизии шпион, надобно каждому сказать, например, в какой канаве при наступлении нашинский пулемет будет мокнуть.

– - А на фига им всем это знать ?
– удивился начдив.

– - Так всем надоть сказать по разным канавам. И вот, в чью канаву снаряд от беляков в виде презента прилетит, тот, значит, и ихний шпион.

– - Фигню ты придумал, паря, - сказал начдив.
– Снаряд - живность летучая. Куды захочет, туды и шарахнет... Лучше надо всех живьем по канавам рассадить и бе... то есть нет, бредня какая-то... Ну ладно, шел бы ты отседова, а то совсем мне голову заморочил...

Политрук пожал плечами и пошел прочь. Василий Иванович подумал с минуту и окликнул его.

– - Дмитрий Андреич, - сказал он миролюбиво.
– А ведь ты дело придумал. Только вот чего... Всей дивизии про пулемет говорить, я думаю, нету никакого смысла, да и канав столько не найдешь. Скажем токма тем, кто в штаб заявляется и чего-нибудь такое прослышать может... Вот... Я чего говорю-то, скажем... э... Петьке, конюху Митричу, тебе и Анке... то есть нет, тебе говорить, верно, смыслу тоже нет никакого. Ну вот.

– - Тогда надо сказать. Скажем Петьке, что вон в той канаве, с разбитой телегой, Анке, что вон в той, с лопухами, а Митрич - он старый, ему скажем, что вон там, у леса.

– - Дубина ты, - сказал Василий Иваныч.
– В той канаве у леса нашинский пулемет как раз и будет стоять. Вот беляки в него и бухнут.

– - А хрен с ним, - сказал политрук.
– Все равно не стреляет. Пусть хоть для политической интри... в смысле для хорошего дела пользу приносит.

– - Ну, черт с пулеметом... Давай скажем им про канавы.

– - Давайте, Василий Иваныч... Вы Петьке скажете, а я - Анне Семеновне, а потом Митричу.

– - А чего ты сам Петьке не скажешь ? ехидно спросил Василий Иванович.

– - Так ведь зол он на меня, Василий Иванович...
– горестно сказал политрук, радуясь в душе, что подложит Петьке свинью.

– - А ! Это после того, как ты... Анку... того... в смысле это... Ну, ладно, фиг с тобой, не хочешь - я сам ему скажу...

Глава третья

– - Анна Семеновна !
– позвал Фурманов, вглядываясь в подозрительную темноту кухни.

Изнутри раздался звон посуды и сонный голос:

– - Чего надо ?

– - Давайте, Анна Семеновна, поговорим об любви и нежной дружбе, - предложил Фурманов.

– - Чего ?!

– - Про любовь, говорю, давай потреплемся, Фурманов перешел на более понятный тон.

– - Давай, - сказала Анка, появляясь на пороге в запачканном мукой переднике.

– - Чего печем ?
– спросил Фурманов, навостряя нос.

– - Пироги... с крапивой...
– сказала Анка, вытирая локтем под носом.

– - Ну, Анка..., - сказал политрук, пытаясь взять ее за талию и галантно повалить на скамейку.

К его удивлению, Анна Семеновна мощно швырнула его об угол двери и спросила:

– - Чего приперся ?

– - Василий Иваныч велел тебе передать, сказал Фурманов, потирая ушибленное ухо, - что пулемет сегодня надо поставить в канаве с разбитой телегой...

– - Ну и чего ?
– спросила Анка равнодушно.

– - Ничего.

– - Ну и вали отсюда, - повторный бросок отбил Фурманова к середине дороги, откуда он галопом и добежал до штаба.

Остановившись и отдышавшись, он радостно потер руки. Фурманов не ошибся, когда сказал Анке не про нужную, а про Петькину канаву. Он знал наверняка, кто немецкий шпион, и догадывался, через какое время сведения о поставленном в канаву с разбитой телегой пулемете достигнут вражеского генерала.

Мимо него проехал Василий Иваныч, с саблей наголо и в бурке, запутавшейся от ветра прямо на голове. Было похоже, что начдив не видит, куда он едет, но об этом Фурманов догадался слишком поздно.

Охающий политрук откатился в канаву. Ему было очень нехорошо. Подкованное Митричем лошадиное копыто попало в такое место, нарушения деятельности которого могли серьезно ослабить взаимоотношения политрука и Анки. И не только Анки, а всего женского пола вообще.

Политрук уже начал беспокоиться о своем здоровье, но в это время мимо его прошла Анка с корытом пирожков под мышкой, и Фурманов почувствовал привычное движение какого-то мягкого теплого предмета под планшетом.

"Ну, все в порядке", - подумал он, подбегая к ней и выхватывая из корыта парочку свежих пирожков.

Анка резко развернулась и вмазала политруку промеж ног корытом. Тому пришлось согнуться опять, в глазах, естественно, позеленело.

Обидчица победоносно собрала в корыто пирожки, хмыкнула и удалилась.

Когда темные круги в глазах политрука исчезли, он протер глаза и некоторое время не мог вспомнить, что же с ним такое было. Наконец он сообразил и, прихрамывая на обе ноги, поплелся в штаб.