Урки и мурки играют в жмурки

И он отвалился куда-то вбок.

– Пьятьдесят задохликив?! – возмутился Осип Матвеевич. – Да це не вскрытие, це шутка гения в минуту отдыха! У мэне в середине девьяностых було по шестьсот «дубов» за год!

– Шестьсооот?! – восхищённо ахнули коллеги и собутыльники.

– О то ж! И не яки-нибудь дохлые бабуси, а гарны хлопци, уси дырявые, як решето. Макитры расколоты, рёбра – в пыль, почки – усмятку!

– Всмятку! – эхом отозвалась аудитория.

– Усмятку, – подтвердил Раскорячко с гордостью. – Дюже тяжко було. Зато який опыт! Нынче шо, нынче штат увеличили. Исследую трупов триста. А то и двести пьятьдесят.

– Ни сассем каректно вапрос поставлен, таварищи, – ласково зажурчал медовый голос Алима Зайналовича Мукаева, автора руководства по расследованию неочевидных убийств. – Как вскрывать, вот что важно. Можно, что называисса, потрошить. Тагда, канешна, и пятьсот не предел. А если щщатльно подходить, щщатльно описывать, готовить костные макропрепараты, пьлюс стереомикроскоп, фото, схемы… Тут и пятьдесят трупов много покажсса.

– Про тщательность не надо, – снова подал голос Гоша Конспектор, стряхнув с бороды стрелочку зелёного лука. – Иногда все эти ультра, блин, фиолетовые приборы, конечно, нужны, но хвататься за них при каждом вскрытии – фантастическая глупость. Сложносочетанные травмы и тихо крякнувший от ветхости дедушка – две большие разницы.

С этим согласилась вся патологическая гоп-компания. И «дуборезы» бросились составлять примерный минимум мертвецов, который каждому приличному судмедэксперту необходимо ежегодно вскрывать для полного счастья. После непродолжительных баталий ассортимент подобрался такой:

– скоропостижно умершие (включая отравления, переохлаждения и прочие радости) – 20 «дубарей»;

– автотравмы – 20 «дубарей»;

– другие транспортные травмы – 10 «дубарей»;

– травмы от тупых предметов (убийства) – 10 «дубарей»;

– колото-резаные ранения – 10 «дубарей»;

– асфиксия, сиречь удушение – 10 «дубарей»;

– падения – 5 «дубарей»;

– «огнестрелы» – 5 «дубарей»;

– другие случаи (а их, как говорится, тучева хуча) – 10 «дубарей».

Итого получили обязательный минимум – 100 «дубарей» в год. Или «жмуров» – по курсу на день обмена.

С тех пор Алик старался не отклоняться от коллегиального решения, которое выработал авторитетный консилиум. Десятый «прыгун» за четыре месяца выламывался из его продуманного графика, и мириться с этим безобразием Сутрапьянц не желал.

– Да не надо его потрошить, – успокоил Алика следак. – Ты мне только его ладошку вскрой.

– Это новое слово в танатологии – ладошки вскрывать, – удивился Алик. – Может, по ней ещё и погадать?

– Не надо гадать, хиромант армянский. Мне нужно, чтобы ты кулак этому жмуру разжал. Сдаётся мне, там внутри что-то припрятано.

– Сдаётся мне, такие дела решаются через ларёк, – задумчиво протянул Сутрапьянц. – Сам же говорил, что я с утра трезв.

– Да ладно тебе… – поморщился Костя.

– Беги, беги. А я за это время всё проверну.

– Я применю силу! – пригрозил Костя.

– Против меня у тебя одна сила – сила убеждения, – ухмыльнулся накачанный армянин. – Ты, наверное, гантели последний раз в страшном сне видел?

– Ну, Алик, ну, короче… – заныл Костя, покосившись на бицепсы прозектора.

– Короче – до ларька «Фиолетовый павильончик». Метров триста.

– Вот же ты урод…

– А ты думал, в кишках у мертвяков нормальные люди ковыряются? – удивился Алик наивности собеседника.

КОГДА КОСТЯ ВЕРНУЛСЯ с пузырём и шпротами, Алик уже сидел со стерильно вымытыми руками в своей комнатке.

– Алик, ты свинья, – констатировал следак, узрев в углу объёмную бутыль с жидкостью, прозрачной, как слеза младенца. – Чего ты меня гонял? У тебя же спирт есть.

– Не опошляй момент, – оскорбился медик. – Спирт я и сам выпью. Ну?

– Что – ну?

– Глядеть будешь мою находку?

– Что там? Бриллиант? – выдвинул версию Костя.

– ГЗМ у меня на верхней полке, – и Алик указал, на какой именно полке у него покоится таинственный ГЗМ.

– Чего у тебя на верхней полке? – не понял Костя.

– Губозакатывающая машинка, – пояснил весёлый армянин. – А для тебя – только это.

И Сутрапьянц протянул Костанову обрывок бумаги. Обрывок как обрывок, ничего интересного. Уголок листка – видать, из блокнота. Ни записей, ни рисунков.

– Это что? – удивился Костя. – Естественную надобность Колян справлял? А его в это время рраз…

– Угу. И потом штаны на него натянули. Нет, он же не Хемингуэй.

– При чём тут Хемингуэй? – не понял следователь.

– Говорят, Хемингуэй мог подтереться трамвайным билетом, а потом им же под ногтями почистить, – выдал Алик историко-биографическую справку.

– Это ты где прочёл такую ересь? – разинул рот ошарашенный Костя.

– Каждый школьник знает, – пояснил Алик. – Классику надо читать.

На самом деле сам Сутрапьянц услышал интимную подробность о выдающихся способностях автора «Фиесты» во время туристических блужданий по долинам и тропам Алтая. В их группу неведомым образом затесалась субтильная барышня из Петербурга, которая надувала губки, жалобно попискивала и постоянно восклицала – «О, боги Олимпа!». Богов инструктор Дима Курвоедов ещё как-то терпел. Но когда барышня со слезами на глазах призналась, что не захватила в поход туалетную бумагу, Дима сорвался и выдал массу любопытных случаев из жизни замечательных людей. Алик запомнил только про папашу Хэма да ещё про какого-то французского великана со сложной фамилией, который подтирался молодым гусёнком.

При воспоминании о фамилии Алика Сутрапьянца пробило на лирику.

– Слышь, Костя, – проникновенно обратился он к следователю, – почему так несправедливо мир устроен? У одних фамилия как фамилия. Скажем, хоть бы и Костанов. Костанов – это звучит гордо. А другим достанется какой-нибудь голимый Сутравусмерть…

Костя влил в себя очередную мензурку, чтобы как следует осмыслить услышанное и ответить по существу.

– Алик, это исключительно твои личные комплексы, – пояснил он медику. – Нет в мире идеальных фамилий. Ни одной.