Уроки для двоих

— Привет, — произнёс мужчина, как только я подошла. — Как день прошёл?

— Думаю, так же, как и у тебя, — пробормотала я, опуская взгляд — смотреть Льву в лицо почему-то было сложно. И стыдно. Наверняка это его сообщение до сих пор висит непрочитанным! — Прошёл, и слава богу.

Смотреть не в лицо тоже оказалось непросто: ниже была мощная шея и очень соблазнительный кадык, к которому мне хотелось прижаться губами. Я до сих пор помнила вкус кожи Льва…

Стоп. Я замерла, не дыша, неожиданно осознав: я не помню вкус кожи Антона. Помню голос, улыбку, силу рук, нежность и уютность объятий, а вкус кожи — нет. И от этой мысли меня будто вынесло в космос на ракете-носителе. Я даже резко перестала слышать, что говорит Лев.

Как так может быть?.. Я не помню?..

— Алён? Алёнка? — сосед тормошил меня за локоть и с тревогой заглядывал в глаза. — Ты что-то побледнела. Ты хорошо себя чувствуешь?

Я глубоко вздохнула и мотнула головой, пытаясь улыбнуться. Почему-то было обидно. То ли на себя, то ли на Льва, то ли на саму жизнь… Не знаю даже. Просто обидно, что Антон не остался в моей памяти навечно.

— Нормально, — ответила, ощущая, что язык слегка онемел. — Устала просто. Пойдём домой? Кстати… — Я вдруг вспомнила про Наташу Иванову. — Хотела тебе рассказать…

Очень удачную я нашла тему для разговора: рабочую и абсолютно нейтральную. Она позволяла мне сохранить дистанцию, шагая рядом со Львом по дороге к остановке, а затем и в автобусе.

— Не накручивай себя заранее, — произнёс сосед мягко и успокаивающе, когда мы вышли из душного салона в вечернюю прохладу ранней осени. — Поговоришь с родителями девочки, а уж потом будешь делать выводы. Может, всё не так страшно.

— Она сказала: «Папа с мамой надеются, что меня вылечат в Германии». Значит, в России вылечить не могут, — возразила я, но Лев качнул головой.

— Ничего это не значит. Алёна, кто из нас учитель русского языка, в конце концов? — Он пытался меня растормошить этой шуткой, и, как ни странно, помогало. — Тебе ли не знать, как легко ошибиться, понять что-то не так? Наташа не говорила, что её нельзя вылечить, это ты домыслила.

— Нет, она…

— Алён, — Лев взял меня за руку, и мне сразу перехотелось спорить, — она не говорила такого. Сказала только про Германию. Возможно, её родители хотят попасть туда сразу, минуя наше здравоохранение. Я знаком с отцом девочки, он нашим врачам вообще не доверяет.

— Да, — ответила я, не отнимая ладонь. Было слишком уютно и вообще… спокойнее. Как-то действительно сразу стало казаться, что я зря так нервничаю. — Ты прав. Поговорю с родителями завтра, всё узнаю, тогда буду думать.

— Правильный подход.

Лев неожиданно остановился и, вопросительно заглядывая мне в глаза, поднял мою руку и поцеловал запястье. Сердце сразу подскочило куда-то в горло и забилось там, отдаваясь звоном в ушах.

Он не спросил «зайдёшь ко мне?», но взгляд подразумевал именно это. Горячий, требовательный, манящий… И губы, тёплые и сухие, скользили по коже, грея её и ловя в свой плен моё сердцебиение.

— Лёва… — Я с трудом выдохнула его имя, пытаясь перевести всё в шутку. — Ты, между прочим, говорил, что не будешь уговаривать.

— Я разве уговариваю? — Он иронично улыбнулся, раскрыл губы и коснулся моего запястья языком, будто пробуя на вкус. — Я вообще молчу.

— Да-да, — фыркнула я и всё-таки отняла руку. — Чтобы уговаривать, не обязательно говорить. Это я тебе как учитель русского языка могу утверждать.

Лев рассмеялся, но промолчал.

Дома я, повозившись с близнецами и поужинав, села в своей комнате, открыла книгу, но читать так и не смогла. Всё сидела и думала, и не о Наташе Ивановой — хотя следовало бы, наверное, о ней, — а о том, что я сегодня вдруг осознала про свои воспоминания об Антоне.

Неужели он уходит из моей памяти? Я сидела и перебирала всё, что было связано с ним, разбирая по крупицам нашу дружбу, любовь и совместную жизнь. Воспоминаний было огромное количество — ярких и светлых, как солнце, грустных и пронзительных, как порез от бумаги на пальце — в общем, разных. И раньше мне казалось, что я помню всё… Но сегодня выяснилось: уже нет. Я действительно не могла вспомнить, какой была кожа Антона, когда я ласково трогала её языком, как Лев сегодня трогал мою. Соседа я помнила отлично, а мужа…

Наверное, это нормально — всё же прошло десять лет. Даже почти одиннадцать, близнецам-то в ноябре именно столько и стукнет. Но меня всё равно огорчало, что я не сохранила… не смогла. Будто предала Антона и свою любовь к нему.

Ох, представляю, что сказала бы на это мама… Конечно, посетовала бы на мою дурную голову и посоветовала сходить к психологу. Или сразу к психиатру — мама может. Поэтому я и не рассказывала ей такие вещи — осознавала, что понимания я у родительницы не отыщу, зато раздражения огребу с лихвой. Я знала, что мама не со зла, она ведь желает мне счастья в личной жизни, однако для такого счастья мне, по-видимому, потребуется забыть Антона окончательно и бесповоротно, а я не желала этого делать.

Интересно, а Лев… он смог бы понять? Понять, что в моей голове всегда будет жить другой мужчина, и не упрекать в этом?

Я усмехнулась. Ох, вряд ли… Я ведь не приняла Наташу в его голове. С чего бы ему принимать Антона в моей?

Глава 18

На следующий день Лев ушёл из школы без меня — я собиралась наведаться в гости к Ивановой и решила не покидать школу — девочка жила в другой стороне и ездить туда-сюда с разницей в пару часов мне не хотелось. Лев предлагал пойти со мной, но я отказалась — приглашали-то только меня, и я не представляла, насколько затянется разговор. Зачем ему ждать на улице? Он, наверное, мог бы напроситься через отца Наташи, но по какой-то причине не стал этого делать. И на самом деле я была ему за это даже благодарна. Одной мне сейчас было спокойнее.

Хотя «спокойнее» всё же неверное слово. Спокойно мне не было, я дико нервничала. Мне было… в своей тарелке. Я ощущала себя нормальным профессионалом, хорошим классным руководителем, который пришёл к родителям своей девочки разбираться в ситуации, а не растерявшейся женщиной, которая боится смерти, потому что однажды уже сталкивалась с этой «дамой», и ей совсем не понравилось.

Я стряхнула с пиджака воображаемые пылинки, кашлянула в кулак, а затем позвонила в дверь. Открыли мне быстро, и я, увидев перед собой чуть бледноватых и явно взволнованных родителей Наташи, вежливо улыбнулась и поздоровалась.

— Проходите, Алёна Леонидовна… — прошелестела мама девочки. — Мы вас ждали…

— Чай или кофе будете? — спросил папа и почему-то внезапно из бледного стал розоватым. Настолько волнуется?

— Спасибо, я просто воды выпью, — я покачала головой, заходя в коридор и переобуваясь. — Ничего больше не хочется.

Они кивнули и пригласили меня не на кухню, а в гостиную, где усадили на диван перед большим обеденным столом, налили мне воды из кувшина в прозрачный стакан с синими узорами, а затем сели напротив и тягостно замолчали.