Уроки переносятся на завтра
Шрифт:
– Вы только посмотрите!
– риторически воскликнут они.
– Разве можно его отчислять?
И сами себе ответят:
– Нельзя!
Серега удачно отметился на первой паре, где оказался в единственном числе. Урок, понятное дело, перенесли в необозримое будущее, а он стал ждать следующего, комфортно расположившись на лавке в главном вестибюле. При этом ему посчастливилось разжиться с лотка пирожком, называемом в народе «тошнотиком», что придало ему дополнительных сил и оптимизма.
Расслабленный бездельем и внезапной сытостью, он унёсся мыслями в прошлое.
Он вспомнил,
Всё тогда казалось диковинным восемнадцатилетнему пацану. Любая мелочь приводила в восторг и кружила голову. И эти занятия в амфитеатрах, словно собрания древних римлян. И что обращались к ним, вчерашним школьным хулиганам, на «Вы». И что в их группе с сугубо мужской специальностью девочек числилось ровно столько же, сколько и мальчиков. Чуть позже ему объяснят, почему, а тогда он просто недоумевал.
Они дружно вступили в спортивное общество «Буревестник», профсоюз и организацию охраны памятников. Никто не отказался, тем более, что все эти общества значились добровольными. Из обязательных предложили только комсомол, но подавляющее большинство этап этот преодолело ещё в школе.
Сегодня кажется смешным, как их загоняли в хор и прочую самодеятельность. Каждому дали «бегунок» со списком кружков, где обязали отметиться. Получилось что-то вроде медкомиссии в военкомате, с той лишь разницей, что «врачи» искали у «призывников» не болезни, а таланты. Тем, у кого не находили, ставили пометку: «талантов не обнаружено». Другим же предстоял долгий и тернистый путь увиливаний и отнекиваний. Иначе — хор до самого диплома. А то и после него.
Серега решил уничтожить гидру в зародыше. Раз и навсегда. После того, как в нём не признали ни танцора, ни актера, он оказался в комнате для прослушиваний, где толстый мальчик за роялем заставлял посетителей петь.
Притвориться, что у тебя нет слуха, гораздо сложнее, чем продемонстрировать, что он есть. Одна удачная нота — и тебя раскусят. Только джазовые певцы умеют нарочно выпадать из гармонии, но Серега этим искусством не владел, поэтому выбрал для себя другую тактику.
– Пой, - приказал толстяк.
– Не буду, - отрезал Серега.
– Не подпишу бумагу, - предупредил толстяк.
– И не надо, - отмахнулся Серега.
– Отчислят.
– Толстяк перешёл к угрозам.
– Замучаются, - пообещал Серега.
На этом месте диалога программа прослушивающего робота закончилась, и парень принялся соображать, куда вести разговор дальше.
– Что, до такой степени не хочется в хор?
– Не хочется.
– А вдруг в тебе умрёт Карузо?
– Похороним.
Парень молча подмахнул листок и вернул упрямому студенту.
Занятия в институте доставляли Сереге удовольствие. В них всегда находилось место импровизации, а сами преподаватели в
большинстве своём являлись личностями неординарными. Серега мог часами любоваться на них, будто на выпавшие страницы из «медицинской энциклопедии».Физику читал один непризнанный гений. Всегда с гостеприимно распахнутой ширинкой и всклокоченной шевелюрой он входил в аудиторию быстрыми шагами и, не тратя попусту время на бесполезный обмен любезностями, принимался выводить на доске формулы. Он останавливался только тогда, когда писать больше становилось негде, либо в доску врезался точно пущенный бумажный самолётик. В эти редкие мгновенья он поворачивал своё одухотворённое лицо к студентам и удивлённо замечал, что он тут, оказывается, не один. Вид амфитеатра, наполненного живыми людьми, крайне смущал его. Никто не хотел травмировать его психику, и поэтому все на время прекращали дышать и шевелиться. Опомнившись, гений хватал тряпку и в миг уничтожал всё написанное на доске, чтобы оно не досталось врагу. После чего лекция продолжалась в том же духе.
Он же вел у них лабораторные работы. В задачу его входило постоянное доказывание практикой различных физических законов. Трудно сказать, влияли ли на результаты приборы или тот, кто ими манипулировал, но ускорение свободного падения у него получалось то двадцать, то четыре с половиной.
– Это какая-то ошибка, - разочарованно говорил он.
– Пишите пока девять и восемь десятых, а я потом разберусь.
– Может, лучше двенадцать?
– предлагали студенты.
– Всё-таки среднее арифметическое.
– Нет!
– злился физик.
– Под такими цифрами я не подпишусь!
Перевод килограммов в ньютоны и обратно происходил у него с колоссальными потерями энергии, и даже знаменитый рычаг Архимеда сминал под собой точку опоры до полной непригодности.
С другой стороны, «Историю Партии» им преподавал человек, более чем конкретный, в облаках не витающий, с повадками комиссарши из «Оптимистической трагедии». Она честно всех предупредила:
– С первого раза у меня не сдают. Если у кого-то из вас это получится, я сама напишу заявление ректору, чтобы такого студента поставили на моё место.
Первокурсников чуть ли не официально инструктировали в деканате: лекций не пропускать, дословно записывать их в конспекты, на занятия приносить, как минимум, три учебника, не спать категорически. Выполнение этих нехитрых правил резко повышало шансы на успешную повторную сдачу.
Лекции начинались с переклички и ею же заканчивались. Она лично сверяла фамилии и лица, а поскольку на потоке училось около двухсот студентов, то это занимало половину отведённого времени.
У Сереги на экзамене она поинтересовалась:
– Когда родился Герцен?
Увидев на его лице лёгкое замешательство, она сжалилась:
– Точной даты не надо. Года достаточно.
Но и этим великодушным предложением Серега воспользоваться не сумел. Век-то хоть девятнадцатый на дворе был или как?
– Ну, хорошо, - пошла на ещё одну уступку она.
– Тогда скажи мне, орудие какого калибра устанавливалось на Т-34?
Понимая, что из этой петли ему не выскочить, Серега уточнил:
– Вы имеете в виду то, которое сзади или спереди?