Уровень опасности

Катя окончила школу и поступила на платное отделение одного из многочисленных университетов. Ей легко давались языки, она вообще любила учиться, и поступила на отделение «массовых коммуникаций». Это было уже с другим мужчиной, тоже банкиром. Он был не так привлекателен, имел кучу детей от своих многочисленных браков и во многом относился к ней как к дочке, хотя трахать ее любил совсем не по-детски. По возрасту она как раз занимала нишу между его старшими и младшими детьми. У этого были свои плюсы. У него было мало времени, и поскольку он хотел, чтобы и у нее его было немного, она стала играть в теннис и кататься на лошади – водить машину еще было рано. То есть она вела образ жизни семнадцатилетней дочери богатого папы – тусовалась в клубах с друзьями, знала, где что продается, что модно – сумки, например, в этом году у Chloe – опять такие же, а одежды вообще никакой – ну да, ведь от них же дизайнер ушел – ушла – ну ушла. И за всю эту чудесную жизнь расплатой было раз в неделю потрахаться со своим благодетелем, что, впрочем, не доставляло ей никакого неудовольствия, поскольку интерес к сверстникам так и не развился, а в благодетеля она хоть и не влюбилась, но привыкла к нему. Скорее, он в нее влюбился, потому что они все чаще стали вместе бывать в разных местах, но тут все закончилось тем, чем только и могло закончиться. Последняя по счету жена устроила банкиру скандал, о котором в течение двух недель говорила вся Москва. Гирьки весов колебались, но нашлись у жены какие-то дополнительные аргументы, которые решили спор не в Катину пользу – зато она осталась с квартирой и машиной, соответственно на девятнадцати– и восемнадцатилетие, и с еще более искаженным представлением о том, как устроен мир. Кусочки опять не складывались в целостную картину. Был свой опыт, были рассказы подруг, мечущихся по Москве с наполовину снесенной головой, основную часть которой занимал встроенный калькулятор, но были мама, брат, бабушка, родной городок, куда Катя без особой охоты, но все равно раз в год приезжала, да еще какая-то родня в деревне – это уж совсем на другой планете. Все вокруг убеждало, что настоящий мир – этот; Московско-Рублевский, с выездами во Францию для горных лыж, на Сардинию – опробовать новую яхту, в забытую богом Доминиканскую Республику для серфинга и на какие-нибудь острова для дайвинга. Но если этот мир и был настоящим, то другой – тревожный – во время приливов напоминал о том, что океан – это не бассейн и сильной волной так шибануть может, что рада будешь, если только трусы от купальника потеряешь. «Чего Костя мрачный такой? – А ты не слышала? Там уголовное дело завели, обыск у него был, подписку дал… – Какую? – Какую, какую, совсем дура, что ли, – о невыезде. Сейчас вот Эльдар придет, может, поможет». У кого-то отбирали бизнес, кто-то отбирал сам, кто-то раздувался нездорового цвета грибом и приходил, не вытираясь, весь в каких-то жирных нефтяных пятнах – и все завидовали ему и его нынешней девушке, а у него уж и сил не было ни на что, кроме как пару двойных виски в себя влить, а потом еще пару. А ведь еще и убивали… Ну не так часто, конечно, как, рассказывают, было в середине 90-х, в прошлом веке, но ведь все равно иногда убивали. А Кате еще не исполнилось и двадцати.

Кстати, двадцатилетие свое она отмечала скромно, с друзьями, находясь в это время в поиске, точнее, в процессе выбора нового спонсора. Варианты, конечно, были, но все какие-то мутные и безрадостные, поэтому Катя особо не спешила. Чтобы не ездить одной, она заключила временный союз с известным дизайнером женской одежды – сильно они друг другу не докучали. Начали праздновать день рождения в ресторане, а закончили в милиции. При переезде из ресторана в клуб машину остановили, и у дизайнера при ближайшем рассмотрении оказалось с собой несколько доз кокаина, но, что самое невероятное, такое же количество доз оказалось и в Катиной сумочке. Она очень испугалась – и так вот в платье и босоножках и с сумочкой от Bottege Venetta проследовала в грязный обезьянник отделения милиции. Сумочка была изъята как вещественное доказательство.

Это была худшая ночь в ее двадцатилетней жизни. Она ничего не понимала. Она никогда не кололась, не нюхала и даже не курила. Ей разрешили сделать пару звонков по номерам из ее обширной телефонной книжки. Было уже поздно, и оба раза сработал автоответчик. «Это Катя, в прошлом году на дне рождения… с Леонидом Михайловичем… если вы помните… меня… арестовали… я ни в чем не виновата… отделение номер… помогите, пожалуйста» и «Петя, Петя… это Катя Савинова… со мной беда… только ты можешь помочь». Так она стояла в углу грязной камеры в своем бежевом открытом платье, с голыми плечами, в босоножках на десятисантиметровых каблуках, прислонившись к решетке так, чтобы не оказываться спиной к другим неудачникам этой ночи. Все слушали и рассматривали ее с интересом. У дежурного капитана появилась даже мысль отпетрушить ее в подсобке да и отпустить с богом – не похожа она была на наркодилеpa, – да внутренний голос остановил: что-то тут не по-простому, а потому лучше и не связываться, зато приказал чью-то старую шинель ей принести, чтобы могла сесть и согреться. Так-то оно лучше будет, никогда не знаешь, чем дело кончится, хотя решение ему давалось непросто – такой гладкой девки с такими ногами и с такими сиськами капитан давно не видал. А если по правде, так и вообще никогда.

Однако чекистское чутье не подвело капитана. Уже в десять утра приехал адвокат – серьезный, на BMW, зашел по-хозяйски, сказал, что за девочку ручается, что все это не более чем недоразумение, а с другой стороны, пять тысяч зеленых – деньги не малые и будут хорошей прибавкой к капитанскому жалованью. Ясно было, что адвокат даст и десять, а может, и больше даст, потому что в комплекте с девушкой просил он протокол задержания – хорошая была тема, да не срослась. А не срослась она потому, что за час до адвокатского визита раздался телефонный звонок, человек на другом конце представился так, что и повторять не хочется, и дал вполне четкие инструкции относительно того, что делать с девушкой Катей в ближайшие двадцать часов; уничтожение протокола, равно как и выход Кати на свободу этим инструкциям противоречили.

Ее мучили страх, непонимание того, как даже такой человек с ментами вопрос решить не может и что же с ней теперь будет, полная безвестность и томительные часы ожидания, пока не вызвали ее наконец на допрос: «Не виноватая я» – так и хотелось закричать Кате прямо с порога, восстанавливая таким образом связь времен. Впрочем, Катя и понятия не имела о своей тезке, выбранной великим писателем в качестве главной героини, да и сам этот крик, прокричи его Катя, успех имел бы едва ли не еще меньший, чем сто с небольшим лет назад.

В комнате, рассчитанной на один письменный стол, но вместившей три, сидел человек лет тридцати и с интересом разглядывал Катю – и неудивительно. После бессонной почти ночи, в том же самом переставшем быть нарядным платье, с превратившейся неизвестно во что, а до того специально сделанной прической, испуганная, голодная и замерзшая Катя вид имела жалкий.

– Чаю хотите? – спросил мужчина. – Или кофе?

– Чаю, спасибо, – сказала, впервые за последние десять часов усаживаясь хоть и на ободранный, но настоящий стул.

– Вот печенье еще есть, – сказал мужчина, – меня зовут Сергей Сергеевич.

С испугу Катя не спросила, в каких чинах и званиях Сергей Сергеевич состоит, ей важно было сказать то главное, что накапливала всю бессонную ночь.

– Помогите мне, Сергей Сергеевич, я ведь не виновата ни в чем, я ведь понятия не имею, как эта дрянь у меня оказалась, я ведь в жизни ни разу… – слезы потекли у нее из глаз, сразу сделав из юной красавицы маленькую девочку.

– Все так говорят, Катюша, на вот, возьми салфетки, вытрись, все так говорят, но факты против тебя. Ты вот, знаешь что, успокойся сейчас и просто расскажи мне все как было, ну и подумаем вместе, что сделать можно.

Конечно, все это была чистой воды подстава. Через неделю общения с Сергеем Сергеевичем Катя и сама поняла, что все это подстава. Но за эту неделю птичка увязла. На солнечный свет она вышла все-таки после того, как обвинение было предъявлено. Катю периодически вызывали на допросы. На допросы она ходила с адвокатом, который убеждал и ее, и своего работодателя, что дела никакого нет и до суда его не доведут, а уж если и доведут, то шансов у обвинения никаких. Сергей Сергеевич, с которым Катя встречалась в другое время и в других местах, и уж конечно, без адвоката, с этим не спорил:

– Не доведут, так не доведут, а надо будет – так и доведут.

– Это как же?

– А дома у тебя героин найдут – так и доведут.

– Как же его найдут, его же там нет?

– Так его и у тебя в сумке не было, а нашли. Катюша, только не начинай опять, я же обещал, что все будет в порядке, ты только о встречах наших не рассказывай, и все будет в порядке. Да вот, чтобы мне перед начальством отчитаться, ты бумажку подпиши, обычная формальность, так мы тебя и защитить сможем, и тебе спокойнее.

– А мне от чего же спокойнее? – спросила Катя, глядя на бумажку.

– А тебе, девочка, оттого спокойнее, что сейчас тебя мысли всякие мучат – можешь, рассказать кому, ну из друзей твоих – покровителей. А бумажку подпишешь – и уже не расскажешь. Зато возможности у тебя в жизни откроются невиданные.

Катя не стала спрашивать, какие именно у нее откроются возможности. Она поверила на слово. Или не поверила. Выбор-то у нее по-любому был невелик.

В следующий раз после допроса она вышла из отделения, чтобы никогда туда больше не возвращаться. Адвокат позиционировал результат как свой безусловный успех, но Кате было все равно – она ему платить ничего не собиралась. Жизнь ее внешне не изменилась, но по существу стала совсем другой. То есть она делала те же самые дела, но взгляд ее на окружающих людей стал иным. Ну и что ж, что красавица – ведь понимала, что зависит от них. Правда, теперь еще взвесить надо было, кто от кого больше зависит, ведь всего и работы было, что встречаться раз в неделю с Сергеем Сергеевичем и на вопросы его отвечать, ну и познакомиться с тем, с кем он подскажет, так он и познакомиться поможет, и не всегда с мужчинами, а если надо, то и с женами их или подругами.

– А узнают? – спросила как-то Катя. – А узнают, что тогда будет?

– А ничего не будет, – ответил Сергей Сергеевич, – бояться будут, вот что. Ты Россию любишь?

– Не знаю, – честно ответила Катя. – Я про это не думала никогда. Россия – она разная. Какую любить?

– Это когда думаешь, то разная, а когда чувствуешь – одна. Так вот то, что ты делаешь, – это для той России, которую чувствуешь.

После этого разговора Катя не то чтобы прислушиваться стала больше к своим чувствам к необъятной России, но жизнь как будто и смысл дополнительный приобрела. Раньше ведь всякие люди на пути попадались, и по большей части, правду сказать, сволочи. Кто была для них Катя? Еще одна маленькая провинциальная блядь, и поведи она себя не по правилам, раздавить могли за час. А тут разом все изменилось, теперь и она могла – ну не раздавить, конечно, но сделать больно, а оттого и взгляд стал другим, и походка – со временем, конечно.