Уровень опасности
Шрифт:
«По-видимому, не прогнали этого парня со сцены, – подумал Виктор Петрович, откладывая бумаги в сторону, чтобы немного размяться. – По-видимому, решили послушать дальше. Прямо как роман написал. Знать ничего не знает, но чувствует все правильно. Ну и что же у него там, в конце этой истории? Хеппи-эндом, судя по всему, даже и не пахнет».
«Эти человеческие типы, которые я описал, а их на самом деле намного больше, и представляют сегодня как исполнители главную террористическую опасность. Паспорта, визы, отпечатки пальцев – все настоящее. Без подозрений они пройдут в любое здание, в любой аэропорт, в любое правительственное учреждение. И некоторые из них готовы пожертвовать собой, чтобы взорвать эту ненавистную систему. Вы скажете – преувеличение. А я отвечу: нет и еще раз нет. Посмотрите на русскую “Народную волю” конца девятнадцатого века, боевую организацию эсеров начала двадцатого. Посмотрите на немецких «городских партизан» семидесятых годов – сколько там было молодежи из обеспеченных семей! Вы можете возразить, что общество потребления все изменило. Все смотрят MTV и покупают D&G. Согласен. Почти все.
– Виктор Петрович, – раздался голос помощника по громкой связи, – у вас звонок по первой линии.
– Да, да, – Виктор Петрович нехотя встал с дивана. – Слушаю вас, Вадим Вадимович.
– Здравствуй, Виктор Петрович, как дела? – услышал он знакомый усталый голос человека, которому надоело всеми командовать. Надоело, но приходится.
– Спасибо, Вадим Вадимович, по состоянию на сегодняшнее утро ничего серьезного.
– А как ты степень серьезности измеряешь? – уже было понятно, что собеседник чем-то недоволен, но, по предыдущему опыту, нельзя было позволить ему развивать это недовольство. – Может быть, то, что для таких, как ты, несерьезно, для страны как раз серьезное.
– Может быть, Вадим Вадимович, но я понимаю, что поставлен вами на это место как раз для того, чтобы все было наоборот: если мне что-то кажется не заслуживающим подозрения, то страна может спать спокойно.
– Ну ладно, будем считать, что успокоил. – Собеседник на другом конце телефонной линии вообще не считает возможным признавать свою неправоту. Это то состояние, до которого доводит не очень умных людей то, что они считают неограниченной властью. Ощущение того, что твоя подпись, и не подпись даже, а просто намек, может обогатить или разорить, может сдвинуть с места и отправить под гранатометы десятки бронетранспортеров с двадцатилетними мальчишками, а может их всех разом вернуть на место… Умные люди понимают всю цепь событий, приводящих к подписи на листе бумаги, то есть они понимают истинные причины событий и понимают, что события эти свершаются не по их хотению. – Ты мне вот что скажи, Виктор Петрович, как там у нас дела по нацнефти?
– За последнее время нет никаких изменений в динамике, – осторожно ответил Виктор Петрович, не понимая, что последует за первым вопросом.
– В динамике чего нет изменений? – с легкой издевкой спросил Вадим Вадимович, представляя себе, как его собеседник просчитывает в голове варианты.
– В динамике добычи, в динамике роста акций, в динамике поведения главного акционера. Мне кажется, он усвоил все уроки.
– И вы полагаете, эта динамика не изменится через год в зависимости от изменения политической конъюнктуры?
– Я полагаю, что через год не изменится политическая конъюнктура, – теперь Виктору Петровичу стало понятно, о чем идет речь.
– Экий вы оптимист, Виктор Петрович.
– Реалист, Вадим Вадимович.
– Как это раньше говорили: «Оптимист – это плохо информированный реалист», так? Или не реалист?
– Мне кажется, «пессимист».
– А-а, ну это точно не про нас. Мы с вами не можем себе позволить быть пессимистами. Да, и подготовьте мне рабочий вариант развития ситуации по нацнефти, скажем, в трехлетней перспективе.
– Слушаюсь.
– Двух недель хватит?
– Вполне.
– Ну с богом. Рад был поговорить.
– Спасибо, Вадим Вадимович, – отключение связи.
Виктор Петрович положил трубку и подошел к окну кабинета. Из окна открывался чудесный вид на реку, пересекающую старый город, на кремлевские постройки за надежной красной кирпичной стеной. При желании можно было даже разглядеть угол здания, из которого звонил только что Вадим Вадимович. Но желания такого не было. Зато было желание принять душ и сменить рубашку, потому что Виктор Петрович неожиданно для себя вспотел. Осознание своей потливости кроме физического доставило, безусловно, и моральный дискомфорт. Уж при его-то тренированности организм точно не должен был выдавать подобных реакций. «Обычное начало утра, – убеждал себя Виктор Петрович, – более того, были утра куда хуже этого. Предстоит еще один большой геморрой в дополнение к тем двадцати, которые уже есть. Предстоит немного поменять приоритеты». Он нажал кнопку внутренней связи: «Все материалы на Цейтлина и его ближайшее окружение. Назначьте сегодня совещание на 18.00». И он начал перечислять фамилии тех, кого следовало пригласить.
К труду английского профессора Виктор Петрович вернулся уже поздно вечером в машине, возвращаясь домой. От мысли о том, что через какое-то время он войдет в комнату дочери, накроет ее, спящую, одеялом, дождется того, как она привычным движением освободит из-под одеяла ноги, и снова накроет, было приятно на душе.
«Мои выводы покажутся вам парадоксальными, – говорил доктор Нуну, – более того, большинство из вас воспримет их как ересь, но я утверждаю, что в будущем обеспечение безопасности может быть достигнуто только через ущемление основных гражданских свобод. Но парадокс заключается не в этом. Это уже очевидный факт. Парадокс в том, что общество охотно идет на эти ограничения. Сначала людям внушают, что мир стал очень безопасен и поэтому за десять или двенадцать часов оказаться на другом конце земли всей семьей с маленькими детьми – это вполне обычное дело. Но человек не птица, для него летать хоть один, хоть двенадцать часов – занятие противоестественное, мы забыли об этом, одна авиакатастрофа в год – это действительно случайность, можно рискнуть. Но когда практически каждый самолет могут взорвать эти безумные террористы – именно потому и каждый, что безумные, а так чего
бы им, например, взрывать самолет, следующий рейсом Будапешт – Мюнхен, – тогда что? Отказываться от полетов? Убьем авиаиндустрию, убьем туристическую индустрию, кто будет делать шопинг в Милане? Итальянцы? Весь мир изменится. Но мы говорим – нет, не допустим. Мы повесим этих проклятых террористов. Мы уже научились предотвращать заговоры. Не берите ничего в салон самолета и дайте нам попробовать грудное молоко. Пока только из бутылки. Потом, может быть, придется и грудь пощипать. Не сразу, конечно, сначала привыкните к баночке, а мы пока поймаем еще террористов, которые пытались пронести в самолет пластид в трусах между яичек. И яички потрогаем. Не волнуйтесь. Очень аккуратно. Мы все организуем так, что вы даже не заметите. Изобретем такие приборы, что не нужно будет раздеваться. Все организуем, не будет очередей, не будет беспорядка, не будут теряться чемоданы. Мы просто будем видеть ваши яички на экране монитора. Для вашей же безопасности.И конечно, нам нужно работать на перспективу. Нам нужно заранее предвидеть все, что может с вами случиться. Нужны колоссальные базы данных с сильнейшим аналитическим аппаратом. Нам нужен доступ к вашей личной жизни ради вашей же безопасности. И тогда напротив имени и портрета молодого человека, отца которого погубили налоговые службы, появится красный флажок. И это знак, что за ним нужно следить. Может быть, его даже нужно спровоцировать. В этот момент вы хватаетесь за голову: “Как, ведь он же ничего не сделал!” Ну и что? Когда вас раздевают в аэропорту, вы тоже ничего не сделали. Вы потенциально можете принести вред. Но на вас тратят две минуты, потому что вы – обычный пассажир. А этот гипотетический молодой человек – не обычный пассажир. У него есть много причин причинить нам зло. Его отец погиб от несправедливых преследований, его бизнес разорен, и, главное, он не отказался от контактов с мусульманскими проповедниками, которых мы же ему и подставили. Спросите общественное мнение – ответом будет: мы боимся его.
Я не призываю вас сразу арестовывать этого молодого человека или устраивать ему автомобильную катастрофу. Последите за ним еще. Он все равно в ваших руках.
То, что я нарисовал вам, ужасно? Не лицемерьте. Это то, зачем вы пришли работать в спецслужбы. Это тотальная власть, основанная на тотальном контроле. Это общество будущего, которое началось уже вчера. Альтернативой являются всеобщий хаос и всеобщий страх. Осознайте эту альтернативу. Я закончил, спасибо за внимание».
Закончил и Виктор Петрович. Последние страницы он дочитывал, когда машина уже въехала на территорию загородного дома, и он предвкушал мгновение, когда водитель откроет дверь и он всей грудью вдохнет влажный вечерний запах старого подмосковного сада. Это почти то единственное, что он ценил в загородной жизни, – первый глоток воздуха. Он постоял еще, с каждым вздохом смывая усталость прошедшего дня, но дверь в доме открылась, и он увидел в проеме жену – высокую, стройную, с длинными русыми волосами, в коротких узких джинсах и белой майке – закрой дверь, простудишься, нет – качает головой и смеется – иди сюда. Он верил своей жене. Он верил в то, что она его любит. Это было его тайной: в этом мире был один человек, которому он верил.
Глава 20
Алексей. Канун Нового года. Областной центр
Здравствуй, мама.
Плохие новости.
Герой погибнет
в начале повести,
И мне останутся
его сомнения…
Алексей любил на Новый год приходить к родителям. И конечно, еще не выветрилось совсем это предвкушение праздника. Сколько он себя помнил, у них всегда была большая, под потолок, пушистая елка. Со временем увеличилась высота потолков, но елки все равно были под потолок. Последние четыре года уже на заказ откуда-то привозили – в городе такие не продавались. Отец 31 декабря ничего не делал, все поздравления с подарками и конвертами заканчивал накануне, а теперь лежал в кабинете на диване, листал журналы, смотрел телевизор. Мать командовала на кухне, но это было раньше, когда отмечали дома, а нынче заранее записывалась на всякие процедуры – массажи, маникюры, прически, и раньше шести вечера ее не ожидалось, но Алексею строго было велено, не повидавшись с матерью, не уходить, да он и не собирался – дома было хорошо, было приятно болтать с отцом, дурачиться с Настюхой, которая в этом году первый раз одна с компанией отправлялась в Австрию кататься на лыжах, но это послезавтра, а сегодня собиралась на какую-то тусовку в ночном клубе. Все, взрослая уже сестра, высокая, стройная, красивая, она, как и Алексей, пошла в отца, только разрез и цвет глаз, как у матери – напоминание о восточной крови, намешанной в каждом и иногда проявляющей себя такими вот огромными глазами на чисто славянском лице. Алексей любил сестру, которая была младше его на пять лет, гордился ею и никому бы в обиду не дал. Впрочем, никто обижать и не пытался – Игорь Васильевич был человек в городе известный, с хорошими связями в губернаторском доме на Поварской улице, а уж при нынешнем губернаторе и вовсе был там своим человеком. Так что обижать членов его семьи было себе дороже. Но не дай бог кому по дурости – Алексей бы не спустил. Настя и открыла дверь.
– Лешка! – как в детстве, повисла на нем.
– Ну-ну, куда, ты чего, ты смотри, здоровая какая стала, я тебя не удержу.
– Ох ты, не удержишь, других удерживаешь, а меня не удержишь, – она помогала ему снять куртку и шарф. – Знаем мы про твои приключения – кого ты там удерживаешь, а я, между прочим, на килограмм похудела, пятьдесят семь теперь, смотри, – она крутанулась перед ним, как на коньках, на одной ноге.
– А пятьдесят семь – это мало или много?
– Это при моем-то росте? Ты у Наташки своей спроси – много или мало, а то я ее позавчера в клубе видела, так…