Урсула Мируэ
Шрифт:
— Как вам всем удалось так ловко устроиться? — спросил Савиньен однажды в конце завтрака у нескольких щеголей, с которыми сблизился, как сближаются нынче юноши, стремящиеся к одним и тем же целям и домогающиеся невозможного равенства. — Вы были не богаче меня, но живете припеваючи, вы ухитряетесь сводить концы с концами, а я уже весь в долгах.
— Все мы начинали с этого, — со смехом отвечали ему Растиньяк, Люсьен де Рюбампре, Максим де Трай, Эмиль Блонде [135] — тогдашние денди.
135
Растиньяк, Люсьен де Рюбампре, Максим де Трай, Эмиль Блонде— светские щеголя, сквозные персонажи «Человеческой комедии».
— Де Марсе был богат уже и тогда, но это чистая случайность! — сказал хозяин дома, выскочка по имени Фино [136] , пытавшийся стать на дружескую ногу с этими молодыми щеголями. — К тому же, не будь он таким, каков он есть, богатство могло бы разорить его, — добавил он, поклонившись тому, о ком говорил.
— Сказано красиво, — заметил Максим де Трай.
— И неглупо, — добавил Растиньяк.
— Дорогой мой, — важно произнес де Марсе, обращаясь к Савиньену, — долги — плата за опыт. Хорошее университетское образование со всеми его уроками, и забавными, и нудными, не научает вас ничему
136
Фино— история его восхождения как публициста, а затем издателя журнала описана в «Истории величия и падения Цезаря Бирото» (1837), а затем в «Утраченных иллюзиях» (1837—1843); он действует в тринадцати произведениях «Человеческой комедии».
Блонде окончил эту отповедь переиначенной строкой Лафонтена [137] : «Хоть с виду свет дешев, недаром все дает».
К несчастью, Савиньен, вместо того чтобы задуматься над словами опытнейших лоцманов парижского архипелага, принял все за шутку.
— Берегитесь, дорогой мой, — сказал ему де Марсе, — если вы с вашим именем не приобретете подобающего состояния, вам грозит опасность окончить жизнь сержантом в кавалерийском полку. «И лучшие, чем вы, здесь голову сложили!» — продекламировал он стих Корнеля и взял Савиньена под руку. — Лет шесть назад, — продолжал он, — в столице объявился граф д'Эгриньон [138] — он не прожил в великосветском раю и двух лет. Увы! ему отмерен срок был фейерверка [139] . Он вознесся до герцогини де Мофриньез и пал в родной город, где искупает свои грехи в обществе старого больного отца, коротая время за грошовым вистом. Расскажите госпоже де Серизи о вашем положении попросту, не стыдясь; она многое может сделать для вас, но если вы будете разыгрывать с ней шарады на темы первой любви, она вообразит себя мадонной Рафаэля, станет корчить саму непорочность и заставит вас пуститься в разорительные странствия по стране Нежности [140] !
137
...строкой Лафонтена...— Неточная цитата из поэмы «Филемон и Бавкида» (1685).
138
...объявился граф д'Эгриньон...— История его неудавшейся попытки «завоевать» Париж и возвращения в родной Алансон рассказана в романе «Музей древностей».
139
...ему отмерен срок был фейерверка.— Реминисценция из прославленного стихотворения Ф. де Малерба «Утешение господина Дюперье» (1598—1599).
140
...по стране Нежности!— Реминисценция из галантно-героического романа Мадлен де Скюдери «Клелия» (1654—1660).
Но Савиньен был еще совсем молод, берег честь дворянина и не посмел признаться госпоже де Серизи в своем бедственном положении. Он был готов биться головой об стену от отчаяния, как вдруг получил из дома двадцать тысяч франков; прочтя письмо, где Савиньен, просвещенный друзьями насчет хитростей, отпирающих родительские сундуки, толковал о неоплаченных векселях и о бесчестии, которое ему грозит, если их опротестуют, госпожа де Портандюэр рассталась с последними своими сбережениями. Благодаря этому вспомоществованию Савиньен дотянул до конца своего первого года в Париже. На второй год, став верным поклонником госпожи де Серизи, которая всерьез увлеклась им и у которой он многому научился, он прибегнул к опасной помощи ростовщиков. Однажды, когда он совсем отчаялся, один из его приятелей, де Люпо [141] , депутат и друг его кузена графа де Портандюэра, дал ему адреса Гобсека, Жигонне и Пальма, а те, должным образом осведомленные о стоимости недвижимого имущества госпожи де Портандюэр, охотно ссудили его деньгами. Вновь и вновь обращаясь к ростовщикам и с обманчивой легкостью получая у них в кредит, он прожил безбедно еще полтора года. Не осмеливаясь порвать с госпожой де Серизи, бедный мальчик влюбился без памяти в красавицу графиню де Кергаруэт, которая, как все юные особы, дожидающиеся смерти старого мужа [142] , строила из себя недотрогу и умело блюла свою честь в ожидании второго замужества. Не в силах понять, что рассудочная добродетель непобедима, Савиньен ухаживал за Эмилией Кергаруэт с размахом богача: он не пропускал ни одного бала, ни одного театрального представления, где мог ее встретить.
141
Де Люпо— крупный делец и политический шантажист, действует в тринадцати произведениях «Человеческой комедии».
142
...дожидающиеся смерти старого мужа...— Эмилия де Кергаруэт вторично вышла замуж за Шарля де Ванденеса в 1836 г. («Дочь Евы»).
«Малыш, у тебя не хватит пороха, чтобы взорвать эту скалу», — со смехом заметил ему однажды де Марсе.
Как ни старался юный король парижских щеголей, движимый состраданием, раскрыть этому ребенку глаза на характер Эмилии де Кергаруэт, урожденной де Фонтен, Савиньен прозрел, лишь познав мрачный свет несчастья и сумерки темницы. Ювелир, которому он имел неосторожность выдать вексель, сговорился с ростовщиками, не желавшими пятнать себя арестом должника, и Савиньен де Портандюэр был, к изумлению своих друзей, препровожден в Сент-Пелажи за неуплату ста семнадцати тысяч франков. Узнав о случившемся, Растиньяк, де Марсе и Люсьен де Рюбампре пришли в Сент-Пелажи проведать беднягу и, узнав что у него нет ни гроша, одолжили ему каждый по тысячефранковому билету. Слуга, подкупленный кредиторами, выдал квартиру, где Савиньен скрывался, и все имущество молодого человека за исключением платья да немногочисленных драгоценностей, которые были на нем в тот момент, было описано. Гости заказали превосходный обед; вкушая его и потягивая херес, принесенный де Марсе, они осведомились о положении Савиньена; могло показаться, что друзья заботятся о будущности юноши, на самом же деле они намеревались вынести ему суровый приговор.
— Дорогой мой, человек, носящий имя Савиньена де Портандюэра, человек, чей кузен вот-вот станет пэром Франции, а дедушка зовется адмирал де Кергаруэт, — такой человек, допустив непростительную оплошность и позволив засадить себя в Сент-Пелажи, здесь не останется! — воскликнул Растиньяк.
— Почему вы мне ничего не сказали? — спросил де Марсе. — Я предоставил бы вам мою дорожную карету, десять тысяч франков и рекомендательные письма к немецким ростовщикам. Мы не первый день знаем Гобсека, Жигонне и прочих живоглотов, мы приперли бы их к стенке. Кстати, скажите на милость, какой осел указал вам этот гибельный источник?
— Де Люпо.
Молодые
люди переглянулись; у всех троих мелькнула одна и та же мысль, одно и то же подозрение, но оно осталось невысказанным.— Объясните, на что вы рассчитываете, раскройте ваши карты, — потребовал Марсе.
Когда Савиньен описал свою мать и ее чепцы с пышными бантами, их маленький дом в три окна на улице Буржуа, которому заменой сада служил дворик с колодцем и дровяным сараем, когда он назвал примерную стоимость этого дома, выстроенного из красноватого песчаника и обмазанного наполовину облупившейся известью, и Бордьерской фермы, трое денди переглянулись еще раз и с глубокомысленным видом произнесли фразу, которую в только что появившемся в ту пору сборнике Альфреда де Мюссе «Испанские повести», в пьесе «Каштаны из огня» [143] , говорит аббат: «Плачевно!»
143
«Каштаны из огня»— драматическая поэма Альфреда де Мюссе, вошедшая в его сборник «Испанские и итальянские повести» (вышел в свет в конце декабря 1829).
— Если послать вашей матери умело составленное письмо, она заплатит, — сказал Растиньяк.
— Да, но что делать потом? — воскликнул де Марсе.
— Не попади вы в тюрьму, вы могли бы попасть в число дипломатов, но Сент-Пелажи — не прихожая посольства.
— Вы не созданы для жизни в Париже, — подвел итог Растиньяк.
— Судите сами, — продолжал де Марсе, оглядев Савиньена, как барышник, приценивающийся к лошади, — у вас красивые голубые глаза, чистый белый лоб, густые черные волосы, усики, очень идущие к вашему бледному лицу, и стройный стан; ноги ваши обличают хорошее происхождение, грудь и плечи не страдают излишней хрупкостью, но и не делают вас похожим на приказчика. Вы, что называется, элегантный брюнет. У вас лицо в духе Людовика XIII — бледность, изящный носик, а главное, в вас есть нечто, пленяющее женщин и непостижимое для мужчин, нечто коренящееся в повадке, поступи, звуке голоса, выражении глаз, жестах, в тысяче мельчайших особенностей, значение которых внятно только женщинам. Вы сами себя не знаете, дорогой мой. Если бы вы держались более уверенно, вы могли бы в полгода завоевать англичанку со стотысячным приданым, особенно если бы носили титул виконта де Портандюэра, который принадлежит вам по праву. Моя милейшая мачеха леди Дэдлей, не имеющая себе равных в искусстве сводничества, отыскала бы вам подходящую невесту в одном из британских поместий. Но для этого нужно было выказать себя знатоком высшей банковской политики и ловким маневром отсрочить платеж долгов месяца на три. Почему вы ничего мне не сказали? Баденские ростовщики отнеслись бы к вам с уважением и, возможно, ссудили бы вас деньгами, но теперь, когда вы угодили в тюрьму, они станут вас презирать. Ростовщик подобен Обществу и Народу, он склоняется перед сильным, перед тем, кто смотрит на него свысока, но к кротким агнцам он безжалостен. Светские люди определенного сорта считают Сент-Пелажи чертовкой, которая здорово подпаливает душу молодым людям. Сказать вам правду, дитя мое? я дам вам такой же совет, какой дал молодому д'Эгриньону: расплатитесь потихоньку с вашими кредиторами, оставьте себе денег на три года и женитесь на первой же провинциальной девице, за которой дадут тридцать тысяч годового дохода. Трех лет вам с лихвой хватит, чтобы подыскать умненькую наследницу, согласную именоваться госпожой де Портандюэр. Вот как следует поступить. Итак, выпьем. Я поднимаю бокал за богатую невесту!
Молодые люди оставались у своего бывшего друга до тех пор, пока не истекло время, отведенное для свиданий, а выйдя за дверь, обменялись впечатлениями: «Он совсем плох!» — «Он сильно сдал!» — «Сумеет ли он выкарабкаться?»
Назавтра Савиньен написал матери письмо на двадцати двух страницах, где исповедался во всех своих прегрешениях. Получив его, госпожа де Портандюэр проплакала целый день с утра до вечера, а когда стемнело, взялась за перо. Сначала она написала сыну, пообещав вызволить его из тюрьмы, а потом села за письма к графам де Портандюэру и де Кергаруэту.
Их ответы, которые только что прочел кюре и которые теперь, влажные от слез, были в руках у бедной матери, пришли сегодня утром и разбили ей сердце.
« Госпоже де Портандюэр.
Сударыня,
Не сомневайтесь, что мы с адмиралом от всей души сочувствуем вашей беде. То, что вы сообщили господину де Кергаруэту, огорчило меня тем более, что наш особняк стал для вашего сына родным домом: мы гордились Савиньеном. Если бы бедный мальчик доверился адмиралу, то смог бы поселиться у нас и мы подыскали бы ему выгодное место, но он ни слова не сказал нам! У адмирала нет возможности заплатить сто тысяч франков, он сам весь в долгах — по моей вине, ибо я тратила деньги, не выяснив предварительно состояние его финансов. Он в отчаянии — в особенности же от того, что Савиньен связал нам руки, попав в тюрьму. Не воспылай мой прекрасный племянник ко мне этой глупой страстью, из-за которой гордость влюбленного заглушила в нем откровенность родственника, мы отправили бы его в путешествие по Германии, а сами тем временем уладили бы его денежные дела. Господин де Кергаруэт мог бы попросить для своего внучатого племянника место в морском министерстве, но пребывание в долговой тюрьме делает всякую попытку такого рода бесполезной. Заплатите долги Савиньена и пошлите его во флот — он себя еще покажет, недаром в его прекрасных черных глазах [144] горит огонь, достойный рода Портандюэров. Мы все будем помогать ему.
Итак, не отчаивайтесь, сударыня, у вас есть верные друзья, и среди них искренне преданная вам и уважающая вас
144
...в его прекрасных черных глазах...— непоследовательность Бальзака: несколькими страницами выше де Марсе называл глаза Савиньена голубыми.
« Госпоже де Портандюэр.
Дорогая тетушка, я столь же огорчен, сколь и раздосадован выходками Савиньена. Я — муж, отец двух сыновей и дочери и не имею возможности уменьшить свое состояние, и без того не соответствующее моему положению и моим надеждам, на сто тысяч франков, чтобы выкупить отпрыска Портандюэров у ломбардцев [145] . Продайте вашу ферму, заплатите долги сына и приезжайте в Портандюэр; возможно, мы не сойдемся характерами, но вы в любом случае можете рассчитывать на достойный вас прием. Вы ни в чем не будете нуждаться, и в конце концов мы женим Савиньена, которого моя жена находит очаровательным. Не отчаивайтесь, все его проказы пустяк, и в наших краях о них никто не узнает; среди наших соседок есть несколько очень богатых невест, которые сочтут за счастье породниться с нами.
Жена вместе со мной заверяет вас в том, что мы будем очень рады вашему приезду, и желает, чтобы все задуманное исполнилось.
Примите уверения в нашем искреннем уважении.
145
Ломбардцы— традиционное (со времен средневековья) название ростовщиков, объясняющееся тем, что ростовщичеством некогда занимались в основном выходцы из Ломбардии.