Урусут

Белый Лоб посмотрел по сторонам – это же его детская комната в квартире на Ломоносовском! Две кровати, два письменных стола, шкаф, проигрыватель, колонки, вымпелы со значками на стенах… Он вытянул перед собой руку – маленькая детская ладошка с короткими пальчиками.

– А-а-а!.. – заорал Олег что есть силы. – А-а-а!.. Что это?!..

– Олежка! – брат схватил его в охапку и опустил на кровать. – Что с тобой, дурачок? Ты что? – он приложил руку к голове младшего.

Открылась дверь, включился верхний свет – на крик вбежали мать с отцом. Молодые-молодые! Увидев их, Белый Лоб закричал еще пуще, натянул одеяло на лицо – лишь бы не смотреть! Его била дрожь. Жесткая рука сдернула одеяло – папа, щурясь, смотрел на него заспанными глазами.

– Сын, что с тобой? – строго спросил он.

– Может, «скорую» вызвать? – поднеся ладонь к губам, испуганно спросила мама.

– Ему, наверное, приснилось что-то, – высказал предположение брат.

– Да, приснилось, – кивнул Олег.

– Что именно? – переспросил папа.

– Не помню. Какой-то кошмар…

– Ребенок перегружен, – повысила голос мама. – Хватит этих ночных чтений!

– Чтение тут не при чем! – возразил папа. – Это процессы внутри организма, начинается переходный возраст!

– О чем ты говоришь! На трех языках прочтет что-либо на ночь, в сознании все перемешается – и вот результат!

– Мама! Папа! – возмутился Игорь.

– Все-все! – отец поднялся и спросил, обращаясь к младшему: – Тебе точно лучше?

– Да, уже прошло, – сипло пробормотал Олег и подтянул одеяло до подбородка.

– Ну, ладно, – кивнул папа.

Родители вышли за дверь и вполголоса продолжили перебранку.

– Игорь! – позвал Белый Лоб.

– Что, сумасшедший? – откликнулся брат, уже взявшийся за наушники.

– Какой сейчас год?

– Ты точно не рехнулся? – улыбнулся старший. – 1982-й.

– А месяц?

Улыбка сползла с лица Игоря.

– Олежка, что с тобой? Сейчас апрель. 29-е число, четверг. Может, тебе правда нужно к доктору? Так я папе…

– Не надо, – младший вскочил с кровати – свело желудок.

Он выбежал в коридор, включил освещение в ванной комнате, захлопнул за собой дверь. Рвотные позывы ушли, но он пустил воду, подставил под струю голову, и только выпрямившись, бросил взгляд в зеркало. На него смотрело совсем мальчишеское лицо – чуть выдающиеся скулы, вздернутый нос. Он провел рукой по волосам – густые. Опять посмотрел на руки, на ладони, на пальцы. Закрыл лицо и присел на край ванны, принялся напряженно думать, вспоминая все, что знал о физике.

Искривление пространства-времени если и возможно, то только вне пределов Солнечной системы. Здесь действуют давно подтвержденные законы гравитации. С другой стороны, существуют теории о неизбежном изменении течения времени, например, рядом с «черными дырами». Вещество притягивается к таким дырам, они разрушают даже звезды. Обломком чего мог являться тот Камень? Или это произведение внеземного разума? Значит, во Вселенной существует еще какая-то жизнь? Или все это – знак присутствия Бога? Зачем Олег здесь? Зачем кому-то свыше спасать его жалкую, ничем не примечательную жизнь? Голова кругом… Так, «эффект бабочки». Ничего не менять… Малейшее изменение – не встретится Анна, не родится Нина… Что есть дороже Нины? Ничего. А как же Игорь? Как родители? О-о-о-о!..

Он застонал и опять подставил голову под воду. Отпрянул, вытерся полотенцем, опять взглянул в зеркало. Однако же, какое заносчивое выражение глаз! Как там – юношеский максимализм? Черт! Надо все обдумать. Но не здесь, не здесь… Стены уже давят. Пещера на Эльбрусе развила клаустрофобию. И пить. Пить. Срочно пить.

Вышел в коридор, добрался до кухни. Из гостиной раздавались разгоряченные голоса. Открыл холодильник – и засмеялся. Кефир! Жирность – процентов пять. Ну, ладно, но не меньше трех. Отвинтил крышечку, выпил полбутылки. Жесть.

Что он любил в детстве? Бегать. Вон отсюда. Подышать, пробежаться, все обдумать. И прийти в себя. Если это возможно. Ущипнул себя за тыльную сторону ладони – ну да, больно, а чего ты ждал? Сон? А может, он просто умер от истощения в своем неудачном горном походе – и попал в загробный мир? Загробный мир – просто другая жизнь. Перерождение. Правы буддисты? Но почему в прошлом времени? Ох, черт…

Вернулся в комнату – Игорь качал головой в такт музыке. Олег кашлянул. Брат снял наушники. Юный, глупый здоровяк – хотелось обнять его и поплакать. Нет, не поймет.

– Это, – произнес младший, – ты не волнуйся – правда, какой-то провал в памяти. Помоги на улицу собраться, подскажи, где мои вещи лежат – я побегать хочу. И ключи.

Брат посмотрел на него с изумлением, поднялся, открыл створки шкафа.

– Твоя половина, – показал он на полки справа, – моя половина, – на полки слева.

Затем выдвинул верхний ящик ближнего письменного стола.

– Ключи! – и бросил связку.

– Спасибо, – кивнул Олег, снял с полки спортивный костюм, оделся, натянул носки, взял ключи и пошел на выход. У двери стояли несколько пар обуви. Красные кеды наименьшего размера – его. Где ложка? Вот ложка.

Выйдя из подъезда, оглянулся по сторонам – редкие прохожие брели к метро. Основательная толпа на остановке ждала трамвай. Проехало две машины. Он засмеялся – почти безлюдные улицы, совсем пустые дороги. Повернул направо, засеменил по тротуару. Ужас, как можно не стереть ноги в этих кедах-колодках?

Наткнулся на стенд с газетами. «Правда», «Комсомольская правда», «Московская правда». Да, конечно. Полная правда, никакой лжи. Еще и «Труд» с «Известиями». Доктор Живаго упал в обморок, начитавшись советских газетных вырезок. Политбюро, посевная, американская военщина, британская агрессия на Фолклендах, безработица в странах капитала, новости культуры. Очень забавно, но нет времени. Надо пробежаться и вернуться. «Эффект бабочки», «эффект бабочки»… Что там дальше по расписанию? Школа? В школу – опаздывать нельзя. Восемьдесят второй? Это какой же класс? Так, так… Шестой, да, шестой.

Он потрусил в направлении улицы Коперника, затем повернул на Университетский – помнят ноги! На торце первого же дома – триединое красно-золотое божество Маркс-Энгельс-Ленин. Больше всего бедного Фридриха жалко. Энциклопедический ум, огромное состояние – и тут на тебе, шаманское камлание спустя столетие после смерти.

Пока одолел привычный детский утренний маршрут, появилось два варианта. Первый – ничего не делать. Второй – делать все, что только возможно. Ждать восемнадцать лет, пока родится Нина?! Восемнадцать лет?! Он не сможет. Он иссохнет от тоски. Да и как существовать в этом дурдоме? Вон, троллейбус по Вернадского проехал с красными флажками. Ну, да, скоро же Первомай…

Возвратился домой, дыша легко и ровно, несмотря на все ускорения. Конечно, сколько в нем сейчас килограмм? Тело – невесомое. А руки – как у гиббона, хоть по лианам прыгай. Тарзан, е-мое. Сняв кеды и вытерев потные ладони, подошел к турнику, стал подтягиваться. Десять… Пятнадцать… Двадцать… Как же просто!

Спрыгнул вниз, зашел в комнату, взял полотенце – он уже вспомнил, что где должно лежать, отправился в душ. Во время бега голова проветрилась. Страх и ужас уступили место холодному анализу. Кто знает – может, он тут на день? На два? Какой-то Рип ван Викль наоборот. Пробьют часы полночь, карета превратится в тыкву, одеяло – в спальный мешок, пружинистая кровать – в холодный каменный выступ в пещере.