Усадьба с приданым

– Вот, нашла. – Мария, смирившись, положила икону на подоконник так, чтобы учительница могла её рассмотреть.

– Старинная, – уважительно-вежливым тоном протянула Алла. – Дорогая, небось.

– Да я бы не сказала. Она не старинная, просто старая. Так, на вскидку, конец девятнадцатого, начало двадцатого. Просто состояние ужасное.

– А вы разбираетесь, да? – уважения в голосе гостьи прибавилось, зато вежливости поумерилось.

Видимо, Маша сумела-таки её поразить.

– Не слишком, – Мария смущённо поправила лямку сорочки, только сейчас сообразив, что на ней до сих пор надета тоненькая ночная рубашка. Но Аллу этот факт, видимо, не очень беспокоил, поэтому Мельге всего лишь сложила руки на груди, не слишком успешно пытаясь прикрыть собственные «богатства». – Я практику проходила в музее с очень неплохой коллекцией. А мой куратор как раз увлекалась русской иконографией. Вот от неё и нахваталась, но так, по верхам. Правда, в университете тоже был курс.

– Это же на самом деле замечательно! – с почти не преувеличенным энтузиазмом отозвалась соседка, явно в Машино кокетство не поверив. – А я вот совсем не понимаю, мне что одна икона, что другая – всё обычные картинки. Хотя, так не стоит говорить, наверное.

– Ну, это-то не совсем обычная, – улыбнулась польщённая Мария Архиповна.

– Я же говорю, дорогая! У нас в Мухлово, если по чердакам да подвалам полазить, ещё не такое найдешь! Посёлок-то старый, а раньше здесь деревня была. С тех пор наверняка много чего осталось. Вы бы её в город отвезли, там при музее оценка есть.

– Да нет, она, конечно, ценная, но не в том смысле, – Маша провела пальцем по боку образа, по длинному сколу, успевшему почернеть от времени. – Это семейная икона, фамильная.

– Как это? – Алла приподняла свои шикарные брови, отчего они сложились почти в единую чёрную линию.

– Такие вещи из рода в род передавали. – Мария кашлянула в кулак, сообразив, что с экскурсоводчески-менторского тона лучше слезть. – Вот смотрите, видите буквы над нимбами?

– Старославянский, – оценила Алла, порассматривав лики.

– Церковный, – Маша и хотела, но от снисходительной улыбки всё-таки не удержалась. – Получается, он – это святой Владимир, а она – святая Варвара. Выходит что?

– Что? – послушно подала реплику соседка.

– Выходит, что это тезоименитые святые, потому что обычно их вместе не писали. Значит, икона либо венчальная, либо просто подаренная только что поженившимся Владимиру и Варваре. Ну, как… – Мария прищёлкнула пальцами, подбирая слово, – вроде оберега. Хотя так тоже не стоит говорить, наверное. Но, в общем, это, можно сказать, семейная ценность. Ей бы детей благословлять с внуками, чтобы жили счастливо и не разводились.

Маша снова откашлялась, глотая слёзы, мигом распёршие переносицу. Да что такое? О чём не заговори, всё к одному сводится! Хватит! Хва-тит, Мария Архиповна.

– Да, а она вот тут лежит никому не нужная, – эдак задумчиво отозвалась Алла. – Вот такие мы, ни духа, ни души.

Помолчали, вместе горюя о мировом несовершенстве и вселенском свинстве. Где-то неподалёку подал голос петух: не закукарекал, а так, разморено-сонно кокнул и тут же примолк.

– Ой, да что это я? – всполошилась соседка. – Время к обеду, а у меня ещё даже щи не варены! Серёжка сейчас вернётся с обрыва, а есть-то нечего. Серёжка – это внук мой, – с доброй улыбкой пояснила Алла. – Есть ещё Мишка, но тот в лагере, а Аллочка с родителями по Турциям разъезжает. Я им сколько говорила: денег, что ли, много, девать некуда? У нас тут и воздух, и овощи-ягоды прямо с грядки, и всё. Но им же не модно, вот и…

– Как внук? – совсем невежливо перебила Маша, во все глаза таращась на соседку, решительно не походившую на бабушку каких-то там непонятных Серёжек.

Ну да, волосы жёлтые, сарафан в цветуях, педикюр, но внуки? Извините, это в картину не вписывалось категорически.

– А вот так, – Алла кокетливо поправила волосы, перебросив полотенце через другое плечо. – Говорю же, воздух у нас тут особый. Всё, я побежала щи варить. Вы, если что, заглядывайте запросто, по-соседски. Ну а другим я скажу, чтобы через Кислициных больше не ходили.

Мария рассеянно покивала, поскребла кончик носа.

Вот вам и спа-салоны, пиллинги-шмиллинги. А здесь, в Мухлово, воздух и овощи с огорода. Может, у них тут не Мухлонька, а источник вечной молодости?

В кустах что-то сухо и вполне зловеще прошелестело, да ещё невесть откуда взявшийся ветерок подул, шевельнув прядь у виска. Маша замерла сурикатом, прижимая икону к груди. Случись это ночью, она бы, наверное, перепугалась до одури. А так ничего, лишь озноб по позвоночнику продрал. Главное, прошелестело – и стихло, из кустов же никто не вылез, даже тени не мелькнуло.

Значит, можно и выдохнуть.

***

Вчерашнее платье нуждалось не просто в стирке, а в спасении, причём профессионалами. Но, к счастью, в чемодане ещё хватало очень экологичных, остромодных и суперевропейских льняных нарядов. Правда, они, как и босоножки из псевдосоломки, не слишком подходили для реалий Мухлово, да и предназначались не для него, а для набережных Коста дель Соль, но думать об этом было нельзя. Стоило сосредоточиться на добыче пищи, тем более голод начал донимать по-настоящему.

К сожалению, пещер с мамонтами поблизости не наблюдалось, поэтому, хочешь не хочешь, а приходилось отправляться на поиски магазина. И надеяться, что потребление местных продуктов на организме, избалованном цивилизацией, скажется не слишком пагубно. Вот только ключи от дома куда-то подевались и кошелёк тоже.

Маша не сразу вспомнила: она оставила его вчера в машине, а ту за воротами, на растерзание аборигенам. И даже подумать, что они успели сделать за целую ночь и половину дня с «японочкой», а так же всем содержимым, было страшно.

Что Мельге будет делать, если окажется на краю света без денег, карт, авто и телефона? Впрочем, последний тут оказался без надобности, спутники-то не летают, военная часть не даёт.

Неловко подпрыгивая на одной ноге, пытаясь на ходу застегнуть неудобный замок босоножки, Мария вывалилась на крыльцо. Да так, полусогнутая, ради хоть какого-то равновесия вцепившаяся в дверь, и замерла. Потому что на нижней ступени, полостью перегородив дорогу, лежал зверь.

Не, не так. Там лежал Зверь – вот это точнее.

У него была шикарная тёмно-серая с белым шуба, дико пушистый хвост бубликом, лапы толщиной с иное мужское запястье, острые уши, мохнатые даже изнутри, и леденцово-голубые, почти неоновые глаза. А ещё он ухмылялся, издевательски вывалив яркий длинный язык.

– Хороший пёсик, – пролепетала Маша разбойничьим шёпотом.

Зверь удивился: «Кто, – мол, – пёсик? Я?»

– Хорошо, хорошо, ты вовсе никакой не пёсик! – зачастила Мария. – Ты Пёс, царь зверей и альфа-самец.

Собака подняла голову, продемонстрировав безупречный профиль, и положила одну лапу поверх другой, как люди ногу на ногу закидывают.