Усадьба с приданым

Краевед открыл было рот, чтобы возразить и, судя по всему, возразить горячо, да только ему не дали.

– Лю-уди! – донёсся из-за забора дикий, почти нечеловеческий крик. – Лю-уди-и! Спасите! Уби-или!

Заскучавшая было Алла вскинулась, прижав руки к груди, и выдохнула почти обрадовано:

– Господи, что ещё-то стряслось?

***

Всё-таки иногда толпа может быть тихой. Вот перед домом Михалыча, который на самом деле жил за Машиным, то есть Иркиным забором, собралась именно такая. Люди стояли на дороге перед распахнутой, даже как-то покосившейся на петлях калиткой, тянули шеи, чтобы рассмотреть подробности творящегося внутри, но не шумели. Дети – а было их довольно много и все с велосипедами – испуганно-любопытной стайкой кучковались чуть в стороне от взрослых. Женщины, как одна, прикрывали рты, кто концом платка, кто ладонью. Мужики матерились растерянным шепотом, переговаривались негромко и всё больше непонятно.

– А?

– Да … настоящий! Это ж надо так … ! Ох, мужик.

– Ну, … !

– А то!

– Эх ма!

Ну или что-то вроде.

Ожидание затягивалось.

Наконец, во дворе, скрытом высоким штакетником и зарослями с круглыми жёлтыми цветами, зародилось движение. Народ расступился по обе стороны от калитки, пропуская двух крепких парней и носилки, болтавшиеся между ними. Ребята были явно местными, деревенскими, носилки брезентовыми и сильно потертыми. А на них, под клетчатым байковым одеялом, лежал совершенно неузнаваемый Михалыч. Так сразу и не поймёшь, что он, но просто никого другого на его месте быть и не могло. Рядом семенила тётенька в синей скоропомощенской форме и пластиковым пакетом в высоко поднятой руке. Из пакета в Михалыча текло что-то прозрачное.

– Живой, – вынес вердикт заросший по самые глаза мужик, стоявший рядом с Машей.

– Помрёт, – напророчила женщина, прижимающая к губам вафельное полотенчико с многозначительной прожженной дырой.

– Дура, – беззлобно отозвался шерстистый.

– А пить меньше надо! – повысила голос «сердобольная», кажется, собираясь всласть поскандалить.

Толпа зароптала.

– Да тише вы, человек всё-таки, – одёрнул кто-то, Марией неопознанный.

Люди мгновенно притихли, горестно наблюдая, как носилки, Михалыча и пластиковый пакет грузят в серую запылённую карету Скорой помощи. Дверцы лязгнули сердито, захлопнулись, как крепостные ворота и машина, натужно взревев двигателем, выпустив на прощание клуб черного дыма, поскакала по ухабистой дороге.

Народ подался к парням, которые помогали тащить носилки.

– Ну чего? Ну как? Случилось-то чё? Ой, мамочка!

Один юноша злобно сплюнул в пыль, хлопнул себя по коленке вылинявшей бейсболкой, расправляя её, натянул кепку на голову и, зыркнув цыганским глазом, куда-то пошёл. Второй остался, деловито и, кажется, нарочито медленно раскуривая сигарету.

– Траванулся, – сообщил он, наконец, торжественно, но не спеша, тряся уже погасшей спичкой. – Врачиха сказала «беленькой», то бишь водкой и траванулся. Да там рядом с ним бутылка валялась, на полу лужа. А потом Михалыча-то по башке приложили. А, может, до того. Сильно. Кровищи – море. Вот прям по сих пор, – парень чиркнул себя ребром ладони по щиколотке. – Врачиха сказала: «Может и не довезём». О как. Уморили Михалыча ни за что. А какой мужик был!

Кто-то из женщин тихонько, будто пробуя голос, завыл.

– Вот так нам и всем пропасть, – буркнул заросший крестьянин. – Травят водкой, как тараканов каких, капиталисты проклятые, а потом по башке!

– А пить меньше надо! – встряла всё та же, с полотенчиком.

– Да как тут не пить? Тут сам помрёшь, если не подлечиться в своё время. Нервам поправка нужна.

– Какие у вас нервы, ну какие?!

– Все беды через вас, баб, да буржуев зажравшихся!

Голоса становились всё выше, тон склочнее. К диспутантам присоединялись всё новые, толпа явно разделилась на две примерно равные половины. Маша решила, что пора выбираться.

– Чего ты говоришь-то? Чего городишь, коль не знаешь?! – над людским, набирающим экспрессию рокотом взвился тонкий, явно женский крик.

Люди подались, будто освобождая место для драки, только пока не очень понятно для кого и с кем – на пустом пятачке осталась стоять, руки в боки, продавщица Оксана, но теперь не нежная, не бело-розовая, а почти багровая от гнева, даже лоб у неё покраснел лихорадочно.

– Это ты хочешь сказать, что я или, может, папка мой вас травит? – Набрав воздуха для нового вопля, рявкнула Оксана. – Или чё? Все знают, только у нас Михалыч водяру-то и брал, потому как в долг, под запись! Как пенсию получит, так и плотит! А в дальнем магазине ему уж давно не давали, с Нового года, считай. Все знают, что там куркули и жмоты. Или не так?

Толпа её поддержала, но не слишком охотно. Видимо, скандала людям хотелось, а вот связываться с «куркулями» и «жмотами» не очень.

– Вот и я говорю – так! – напирала продавщица. – А все знают, что у нас товар только самый наилучший, проверенный. Ты ж сам, Сенька, каждый божий день заруливаешь! Или обратно не так?

– Да чего я-то? – пошёл на попятную заросший. – Я ж только… Кто его знает, откуда Михалыч бутылку взял?

– А не знаешь, так и не говори! Он у меня уж какой день не появлялся, потому как полтинник задолжал. Значит, наш товар тут ни при чём – и точка. И нечего языками попросту трепать, приличных людей хаять! Пачкать, понимаешь, честный бизнес!

– Да и я про тожь, – смущённо бухтел мужик, по шажочку пятясь, видимо, пытаясь слиться с толпой. – Говорю же, кто его знает, где он ту водку купил.

– Вот и закрой рот, вот и молчи в тряпочку, – рыкнула Оксана и вдруг заголосила с плачущим подвыванием. – Господин полиция, господин полиция! Вы там у себя пропишите, что наш товар тута и ни при чём, вот и народ подтверждает.

– Разберёмся, – без всякого энтузиазма откликнулись из-за забора и в калиточном проёме появился мужичок в полицейской форме. Был он низкоросл, коренаст и пузат, а фуражка сидела на лысой вроде бы голове, как шляпка на грибе. Ну точно боровик. – Вы б расходились, люди. Чего тут зря топтаться? Сейчас бригада из города приедет и разберемся.

– Как так разберёмся? – выкрикнул взволнованный мужской голос. – А мы-то как же? Вы нам прямо скажите, можно в магазине брать или потравимся все, да того? Это чего ж, в непонятках дальше жить?

– У нас товар самый наилучший! – гаркнула Оксана.

– А чтоб ей всей сгореть, проклятой! – от души пожелала женщина с полотенчиком невесть кому.

– Разберёмся, – снова пообещал полицейский.

А Мария всё-таки начала выбираться из толпы, стараясь никого не задевать и сильно не толкать. Растерянная, даже потерянная улыбка будто приклеилась к её лицу и никак не хотела слезать, хотя Маша всеми силами старалась не улыбаться, тем более вот так. Но что поделаешь, если фраза: «Кто его знает, откуда Михалыч бутылку взял?» – крутилась в голове, как заведённая, повторяясь раз за разом.

Она-то прекрасно знала, откуда сосед взял водку. И что же получается? Что это она его… отравила?

[1] Средство Макропулоса (здесь) – эликсир нестарения (вечной молодости). Впервые был упомянут в фантастической пьесе Карела Чапека «Средство Макропулоса».

[2] В начале 20 века в высших учебных заведениях России существовала процентная норма на приём учащихся «из нацменьшинств» (в первую очередь евреев), исключение было сделано только для консерваторий. Той же политики придерживались и многие гимназии, т.к. заведения, принимавшие таких учеников, теряли престижность.

[3] Подстрочник (здесь) – буквальный подстрочный перевод, расшифровка с примечаниями и разбором слов.

[4] Колчак Александр Васильевич — русский военный и политический деятель, учёный-океанограф, полярный исследователь, флотоводец, вошедший в историю как руководитель Белого движения во время Гражданской войны в России. Верховный правитель России и Верховный главнокомандующий Русской армией (ноябрь 1918 — январь 1920).

[5] Деникин Антон Иванович — русский военачальник, политический и общественный деятель, писатель, мемуарист, публицист и военный документалист. Один из основных руководителей Белого движения в годы Гражданской войны, его лидер на Юге России.