Ущербная луна

За несколько дней до смерти он наконец поведал мне, почему был готов рискнуть всем, чтобы отыскать существо, в которое никто не верил. Саймон видел оборотня в детстве в Англии, на болотах, в тумане и с тех пор не мог об этом забыть.

Я приписала увиденное «Американскому оборотню в Лондоне», сказавшемуся на психике двенадцатилетнего мальчишки. Саймон, понятное дело, разозлился, что единственный человек в мире, который должен был безоговорочно ему верить, усомнился. Поэтому, когда Саймону позвонили и сообщили, что оборотня видели на севере Висконсина, он отправился туда один.

Я не поверила ему, и поэтому он умер. Саймон приложил ладонь к стеклу. Капельки дождя стекали вокруг его пальцев. Я подняла руку и тоже прижала ее к оконному стеклу.

Господи, как же мне его не хватает.

— Крошка Ди, — прошептал он.

Только мы двое знали это прозвище.

— Я здесь, Саймон.

— А я нет.

— Знаю.

Саймон бросил взгляд через плечо, словно его кто-то окликнул, а потом посмотрел мне в глаза.

— Мне пора идти.

— Не уходи.

Он отступил. Странно. Саймон не промок, хотя по-прежнему лил дождь. А может, не так уж это и странно.

— Ты обещала, — сказал он.

Я поклялась: «Пока смерть не разлучит нас». Но в моем сердце это означало насовсем. Такая любовь, как у нас, не проходит.

Я чувствовала ее сейчас. Она переполняла меня, отчего из глаз потекли слезы и стиснуло грудь.

— Не покидай меня.

— Никогда. Я буду с тобой всегда. Ты дала клятву, крошка Ди. Не забыла?

Он пришел, чтобы напомнить мне о клятве, а не о нашей любви? Снился мне Саймон или нет, но захотелось его стукнуть.

— Я помню, — выкрикнула я. — По-твоему, почему я здесь? С тех пор, как ты умер, я гоняюсь за легендами по всему миру. И ни черта не обнаружила.

— Ты должна верить, чтобы увидеть, а не наоборот.

Он говорил мне это миллион раз, однако с верой у меня было туго. Я занималась наукой, и мне требовались доказательства.

— Берегись, — прошептал Саймон и исчез.

Я встряхнулась, словно меня заставили проснуться. Однако я не лежала в постели, а стояла у окна. Вряд ли я спала. Если только не ходила во сне.

Наклонившись, я коснулась носом стекла. За окном не было видно ничего, кроме ночной тьмы. Я немного отодвинулась, и взгляд наткнулся на отпечаток руки. Сердце один раз бухнуло в груди, прежде чем я опомнилась. Несомненно, я дотронулась до окна во сне. Чтобы это доказать, я приложила ладонь к контуру.

Кончики пальцев на стекле выступали над моими на сантиметр.

Глава 16

— Кто такой Саймон?

Я повернулась лицом к кровати.

— Откуда ты о нем знаешь?

Адам уткнулся лицом в ладонь.

— От тебя.

— Я никогда тебе о нем не рассказывала.

— Не рассказывала. Ты произнесла это имя во сне. И раз уж ты спишь со мной, я хочу знать, кто он.

Так приснился мне Саймон или нет? Я не могла точно сказать. Если приснился, к худу это или к добру? Если нет, то что за чертовщина? Я бросила взгляд на окно — отпечаток исчез. А был ли он там вообще?

— Кто он?

Мне показалось, или Адам говорил сквозь зубы? Я встретилась с ним взглядом. Нет, не показалось.

— Саймон мой муж.

На его лице промелькнула ярость.

— Следовало упомянуть о муже, не находишь? Я на многое способен, но по возможности стараюсь не трахать чужих жен.

— Нет. Я не… То есть мы не… Он…

Адам встал с постели и пересек комнату так быстро, что мне едва хватило времени попятиться. Отступив, я уперлась спиной в стену. Он схватил меня за предплечья и рывком заставил встать на цыпочки. Хватка причиняла боль, но я была слишком растеряна, чтобы возражать.

— Он что?

— Мертв. — Ну или по крайней мере я так думала.

Адам выпустил меня из рук, словно горячую картофелину. Если бы не стена за спиной, я бы упала.

— Мне жаль. — Он провел рукой по волосам.

Я не могла с уверенностью сказать, сожалеет ли Адам о смерти Саймона или о том, что так грубо со мной обошелся, однако мне была понятна его злость. На самом деле, гнев, охвативший его при мысли, что я замужем, заставил меня посмотреть на него другими глазами.

Адам Рюэлль не походил на тех, кто чтит брачные обеты и всерьез воспринимает миф об одном мужчине и одной женщине на веки вечные. Если уж я тут ошибалась, значит, неверно судила и о нем. Это привело меня в еще большее замешательство.

— Не бери в голову, — сказала я. — Забудь.

— Ты не забыла.

— Я — нет.

— Ты все еще любишь его. Судя по тому, как ты произносишь его имя.

Я хотела спросить, откуда он так много знает о любви, но не стала. Наш разговор лишь подчеркнул, что мы с Адамом практически незнакомы, и я предпочитала, чтобы так оно и оставалось.

— Я всегда буду любить Саймона. Смерть не в силах изменить мои чувства.

Он устремил на меня пристальный взгляд. Видно, хотел вскрыть мою черепушку и заглянуть внутрь, чтобы понять, как устроен мой мозг.

— Как он умер?

Я не хотела об этом говорить, тем более голой, поэтому сдернула простыню с кровати и направилась в ванную.

Поймав конец простыни, Адам придержал меня и прошептал:

— Он тебе снится.

Я не стала бы так уверенно утверждать, что это был сон. Однако не могла же я сказать Адаму, что видела своего почившего мужа за окном.

— Я видела волка, — выпалила я.

— Сны не реальны.

Теперь я в этом сомневалась.

— Там, — показала я. — В окне. Большого, черного, с необычными голубыми глазами.

Не будь Адам обнажен, я не заметила бы, как он напрягся. Его взгляд метнулся от меня к окну и обратно. Несмотря на это, при виде бугрящихся под кожей мышц и дорожки волос, струящейся по животу подобно медленно текущей реке, я отвлеклась от тяжелых мыслей.

— Не было никакого волка, cher.

— А как же вой на болоте? Смерти? Следы?

— А что с ними?

— Почему ты продолжаешь отрицать даже вероятность того, что там водится волк, а то и десять?

— Потому что нет там никого.

Раздраженно взвизгнув, я подавила порыв его стукнуть.

— Хочешь, докажу? Сегодня вечером возьму тебя с собой. Я знаю болото как свои пять пальцев. Если бы там завелся кто-то чужой, я бы заметил.

Если, конечно, Адам ничего не скрывал — а такая мыслишка у меня мелькала. Возможно, не стоит беспечно идти с ним на ночную экскурсию по болоту. Обо мне могут больше никогда и не услышать.

«Берегись», — сказал Саймон. Кого или чего?

Лу-гару? Собственных чувств? Или Адама?