Ушедший мир

– Ты спасал своего друга.

– Мой сын сидел в той машине. Ты взял моего сына на встречу с долбаными федералами. Моего сына.

– Которого я люблю как…

Джо резко рванулся к нему, нацелив иглу шприца под левый глаз Диона.

– Только не повторяй слова «любовь». Не в этой комнате.

Дион тяжело дышал, раздувая ноздри, но сидел молча.

– Думаю, ты продавал людей, потому что это в твоей природе. Это щекочет тебе нервы. Не скажу наверняка, но подозреваю, что так. И если делаешь что-нибудь постоянно, то сам становишься таким. Все остальные твои качества просто чушь собачья.

– Джо, послушай. Просто выслушай меня.

Джо ощутил себя униженным, когда увидел, как теплая слеза покатилась по лицу Диона, и понял, что она упала из его глаз.

– Во что мне предлагается поверить на этот раз? А? Что-то еще осталось?

Дион не ответил.

Джо шумно втянул воздух через нос.

– В нескольких минутах ходьбы отсюда есть сахарная плантация.

Дион заморгал:

– Я знаю. Вы с Эстебаном показывали ее мне лет пять назад.

– Через пару часов нас будет ждать там Энджел Балименте. Я передам тебя ему с рук на руки, и он вывезет тебя отсюда на катере. К полуночи тебя уже не будет на острове. Больше я не желаю слышать о тебе, а если услышу, что ты где-то высунул голову, я сам ее отрежу. Как взбесившемуся козлу. Это ясно?

– Послушай…

Джо плюнул ему в лицо.

Дион зажмурил глаза, теперь он тоже плакал, грудь тяжко вздымалась.

– Я спросил, ясно ли тебе?

Дион, не открывая глаз, взмахнул рукой перед лицом:

– Ясно.

Джо поднялся с постели и зашагал к двери.

– Сделай все, что нужно. Уложи вещи, попрощайся с Томасом, пообедай – все, что угодно. Если высунешься из дома раньше, чем я приду за тобой, у охраны приказ стрелять.

И он вышел из комнаты.

Озадаченный Томас стоял на каменном крыльце.

– Когда мы снова увидимся?

– О, – сказал Дион, – конечно скоро. Ты же знаешь.

– Я не знаю. Не знаю.

Дион опустился рядом с ним на колени. Для этого пришлось постараться, а встать, наверное, будет еще труднее.

– Ты же знаешь, каким делом мы занимаемся с твоим отцом.

– Да.

– И что это за дело?

– Незаконное.

– Ну да, только все здесь не так просто. Мы называем его нашим делом, потому что оно и есть наше. Несколько человек, вроде меня и твоего отца, принимают участие – как бишь это называется? – в предприятии. И это предприятие только наше. Мы не беспокоим никого со стороны, мы не вторгаемся в твою страну, не крадем твою землю только из-за того, что глаза у нас жадней живота. Мы делаем деньги. И мы защищаем своих, тех, кто делает деньги так же, как и мы. А если вдруг попадаем в неприятности, то не зовем на помощь мэра или полицию. Мы разбираемся с неприятностями сами, как полагается мужчинам. Иногда эта пилюля слишком горька, чтобы ее проглотить. Да, потому-то я должен уехать. Ты же видел, что было в Тампе. Ты уже видел, что бывает, когда у нас случаются разногласия. Все может обернуться довольно серьезно, понял?

Он засмеялся, и Томас засмеялся вместе с ним.

– Очень серьезно, понял?

– Да, – сказал Томас.

– Но это нормально – серьезные вещи и делают жизнь стоящей. Все остальное – девчонки, веселье, глупые игры, праздные дни, когда нечего делать, – это, конечно, все хорошо, но не цепляет. А вот серьезные вещи, те цепляют, помогают тебе почувствовать себя живым. В общем, сейчас дело очень серьезное, и твой папа нашел способ вытащить меня из беды, но только нужно уезжать прямо сейчас, и, возможно, я уеду навсегда.

– Нет!

– Да. Послушай меня. Посмотри, посмотри на меня. – Он взял Томаса за плечи, глядя ему в глаза. – В один прекрасный день ты получишь открытку. На ней даже ничего не будет написано. Просто открытку. Какой на ней будет адрес? Не тот, где я буду жить, а тот, где я жил. И ты поймешь, что твой дядя Дион жив. С ним все хорошо.

– Ладно. Я понял.

– Томас, мы с твоим стариком не верим в королей, принцев и президентов. Мы верим в то, что все мы сами короли, принцы и президенты. Мы те, кем решили быть, и никто не смеет утверждать иначе. Понял?

– Да.

– Ни перед кем не становись на колени.

– Ты сам сейчас стоишь на коленях.

– Это потому, что ты член моей семьи. – Он фыркнул. – Ну а теперь, парень, помоги мне подняться. Черт.

– Как же я тебе помогу?

– Просто стой ровно и не двигайся.

Он опустил на голову Томаса свою огромную лапу и оперся.

– Ой!

– Не хнычь, будь мужчиной, ради всего святого. – Он обернулся к Джо. – Этому парню нужно тренироваться. – Он ущипнул Томаса за бицепс. – А? Верно я говорю?

Томас шлепнул его по руке.

– До встречи, сынок.

– До встречи, дядя Дион.

Он смотрел, как отец поднимает с каменного крыльца чемодан Диона, как они вдвоем выходят из двора и, удаляясь, идут по склону к плантации. Ему очень хотелось верить, что жизнь состоит не только из череды расставаний.

Но он боялся, что это так и есть.

Глава двадцать пятая Тростник

Джо с Дионом шли по дороге, разрезавшей плантацию надвое. Работники называли ее Аллеей Желтого Домика, потому что она заканчивалась у небольшого желтого здания, которое прежний хозяин построил для игр своей дочери. По размеру домик был как сарай, в каком обычно хранят инструменты, но в остальном был похож на настоящий викторианский дом. Хозяин продал плантацию компании «Сахар Суареса, лимитед», то есть Джо и Эстебану, в начале тридцатых, во времена ромового бума, когда сахар стоил дорого. Дочь хозяина к тому времени давно выросла и уехала с острова, а домик остался, и его использовали как кладовку или иногда устраивали там на ночь не слишком важных гостей. Потом, в какой-то год, в западной стене пробили окно, под ним снаружи поставили стойку, а рядом – несколько деревянных столов, и домик превратился в буфет. Однако затея оказалась неудачной, потому что работники, набравшись, завязывали драки, и после того, как двое из них устроили поединок на мачете, эксперимент свернули, а оба драчуна остались калеками, не способными работать.

Джо нес чемодан Диона. Вещей там было не много – несколько рубашек, брюки, носки и белье, пара ботинок, два флакона одеколона, зубная щетка, – но Дион был пока еще слишком слаб, чтобы тащить чемодан по тростниковому полю в послеполуденный зной.

Сахарный тростник поднимался на семь-восемь футов. Междурядья были шириной в два с половиной фута. Работники сожгли западную часть поля. Огонь пожрал листья, но стебли с их драгоценным сахарным соком остались, потом их увезут на мельницу. По счастью, теплый ветер дул с восточной стороны, не позволяя дыму затянуть всю плантацию. Иногда бывало и наоборот, и тогда казалось, что мир лишился неба, остался лишь полог из клубящихся туч, громадных, как дирижабли, и черных, как чугун. Но сегодня небо было ярко-голубым, хотя оранжевые отсветы уже начинали наползать на голубизну по краям.

– Значит, план такой? – заговорил Дион. – Энджел вывезет меня из этих холмов?

– Угу.

– А где катер?

– Полагаю, что по другую сторону холмов. Единственное, что я знаю точно, он перевезет тебя на Пинос. Пробудешь там какое-то время. Потом кто-нибудь тебя заберет, отвезет в Кингстон или Безиль.

– Но ты не знаешь, куда точно.

– Нет. И знать не хочу.

– Я бы предпочел Кингстон. Там говорят по-английски.

– Ты ведь говоришь по-испански. Какая тебе разница?

– Мне надоело говорить по-испански.

Немного прошагали молча, мягкая тропа все время шла под уклон. Впереди, на самом высоком холме, стояла мельница для переработки сахарного тростника, взиравшая на эти десять тысяч гектаров, как суровая мамаша. На следующем высоком холме – дома управляющих – виллы в стиле колониальной эпохи с верандами вокруг второго этажа. Надзиратели за работниками жили в домах поменьше, стоявших чуть ниже по склону, и эти дома были рассчитаны на шесть-восемь человек. По периметру поля рассыпались крытые жестью домики рабочих. В основном с глинобитным полом, в некоторых был водопровод, но в большинстве – нет. На задворках каждого пятого домика торчал сортир.