Ускользающие тени

«Мой дом состоит из узкой лестницы, — с восторгом писала Сара Сьюзен, — с комнатой экономки с одной стороны, кладовой — с другой, коридором, ведущим к комнате прислуги и передней. Моя гостиная невелика — двадцать восемь на восемнадцать, а столовая — восемнадцать квадратных футов. На верхнем этаже находятся две спальни и маленькая гардеробная с двумя комнатками для наших горничных. Как видишь, более уютное и маленькое обиталище трудно себе вообразить».

Расположение дома тоже было прелестным. Находящийся в миле от большого дома, он был построен в долине и окружен холмами, поросшими лесом, имел длинную и удобную подъездную аллею. Большего трудно было пожелать, и единственное, что раздражало Сару, — постоянные задержки в строительстве. Еще одним поводом для ее беспокойства, впрочем, который волновал почти все население страны, был американский конфликт.

Твердая позиция Сары, которая стояла за колонистов, не изменилась, хотя она предполагала, что жители Бостона — отвратительный народ, вспыльчивый, безрассудный, лицемерный и лживый, о чем и написала Сьюзен в следующем письме. Но она и намеком не обмолвилась подруге, как сердита она на короля за его взгляды на ненавистную войну. Сара думала, что, будь она королевой, она бы уговорила Георга прекратить эти кровопролитные распри, мысли о которых постоянно терзали ее. Будь она супругой короля, всю историю мира пришлось бы переписать заново — Сара Леннокс была в этом полностью уверена.

В январе 1779 года пришло письмо от Элизабет Напье, в котором Саре сообщали, что Донни переведен из двадцать пятого полка в восьмидесятый и отправлен в Америку. Его жена и их дочь Луиза должны были последовать за ним, самое ужасное, что Элизабет была снова беременна. Сара немедленно написала ответ, выражая надежду на то, что путешествие будет безопасным, и отправила письмо, продолжая мучиться тягостными мыслями. Поскольку уже очень много ее друзей и родственников было по ту сторону Атлантики, каждый день приносил Саре новые тревоги. Пытаясь отвлечься от мыслей о войне размышлениями о до сих пор недостроенном доме, Сара выехала в Лондон в обществе Луизы.

Именно здесь, во время посещения городского дома Леди Элбермарл, произошло событие, которое позволило Саре сделать очередной шаг к восстановлению своего счастья. Сэр Чарльз Банбери прислал письмо в голубом конверте, в котором просил позволения увидеть ее. Прежнее сочувствие к бывшему мужу еще не угасло в душе Сары, и она письменно сообщила ему о своем согласии.

В сущности, им пришлось встречаться дважды, ибо при первой встрече Сара разразилась таким потоком слез, что у ее бывшего мужа не оставалось другого выбора, кроме как уйти. Но когда он появился на следующий день, Сара уже успокоилась, и они поприветствовали друг друга легкими поцелуями. Сара пришла к убеждению, что Чарльз хорошо выглядит и находится в отличном расположении духа, он выразил мнение о том, что ее красота расцвела благодаря зрелости, а печаль придала ей внутреннее очарование.

— На этот раз слез не будет? — с любопытством спросил Чарльз.

— Я попробую, но не обещаю, — ответила она дрогнувшим голосом.

— Не надо, Сара, я не держу на вас зла.

— Как вы можете говорить об этом после всего того, что совершила я?

— Что прошло, то прошло. Сейчас я хочу только одного — чтобы мы вновь стали друзьями и вы бы позволили мне свободно навещать вас.

Он был таким серьезным, любезным и великодушным, что слезы вновь начали душить Сару.

— Ну, не надо плакать, — примирительно произнес Банбери. — Иначе мне придется уйти. Если сам мой вид служит вам упреком, я лучше не буду зря расстраивать вас.

— Нет, нет, я прошу вас остаться. Больше всего мне хочется видеть вас в кругу своих друзей. Вы слишком-добры ко мне.

— Будете ли вы испытывать облегчение, если я попрошу вас об одной милости? — вдруг спросил Чарльз, выпрямляя свой элегантный стан в кресле. — Ибо вы можете кое-что сделать для меня…

— Что же? — спросила Сара, сидя рядом с ним и чувствуя теплоту и уют от его присутствия;

— Я бы хотел встречаться с Луизой, относиться к ней так, как будто она действительно моя дочь. Я долгие годы любил ее — в сущности, с самого момента ее рождения, и мне жаль, что я не вижу, как она растет.

— О, какой вы милый! — воскликнула Сара, наконец-то вкладывая в слова все свои чувства.

— Я убежден, что каждый ребенок должен иметь мать и отца, если только это возможно.

— Согласна с вами, — Сара нахмурилась. — Чарльз, я очень беспокоюсь о бедных детях Сте.

— Что с ними стало?

— Вы знаете, что Мэри, его вдова, умерла в прошлом году от чахотки — ей было всего двадцать лет!

— Да.

— После этого детей разлучили. Кэролайн отослали к леди Уорвик, и это большое разочарование для всех нас, поскольку мы надеялись, что девочка останется среди родственников с отцовской стороны. А Генри, пухленький мальчуган, точная копия Сте, уехал к лорду Оссори.

— Какая трагедия!

— Разумеется, но так было указано в завещании Мэри, поэтому никто не осмелился протестовать.

— А что стало с Холленд-Хаусом?

— Он еще принадлежит лорду Розбери, и, по-видимому, это продлится, пока не подрастет Генри.

— Как все меняется, — задумчиво произнес Чарльз.

— Да, ничего этого нельзя было и предположить… Он поднялся.

— Вы навестите меня завтра вместе с Луизой?

Сара тоже встала.

— Буду рада навестить вас. Луиза некрасива, Чарльз, — у нее неровные зубы, она слишком худощава, но весьма забавна.

Банбери смутился.

— Она когда-нибудь видела своего отца?

— Никогда. Он не проявлял к ней ни малейшего интереса.

— Тогда я с радостью займу его место.

Обняв и поцеловав на прощание Сару самым дружеским образом, ее бывший супруг удалился.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Он выплыл из собственного тела и теперь висел где-то под самым потолком, глядя сверху на всю суету вокруг вороха старой одежды. Комната была просторной и ярко освещенной, в ней находилась Элизабет — почему-то ее лицо казалось встревоженным и сердитым, она отрицательно покачивала головой. Над его телом склонился врач, набросил на ноздри платок и тоже покачал головой.

— Умер? — спросил одетый в мундир мужчина, стоящий поодаль от узкой койки.

— Боюсь, что да, — ответил врач.

— Жаль, он был чертовски приятным малым. Но что мы теперь будем делать с его ребенком?

— Разве он остался в живых?

— Да, осталась дочь — совсем малышка, ей всего четыре, года. Ее надо отослать обратно в Англию.

— Очень печально… — И врач потянул простыню, чтобы закрыть лицо мужчины.

— Нет, нет! — закричала Элизабет, хотя никто из мужчин не обратил на нее внимания. — Не надо, не оставляйте его. Донни! — Она повернулась к нему, проплывающему рядом так, что их глаза оказались на одном уровне. — Донни, возвращайся, слышишь? Ты не можешь так поступить с Луизой. Немедленно возвращайся!

— Не хочу, — ответил он. — Я предпочел бы остаться здесь.

— Но на кого ты оставляешь нашу дочь? О, Донни, прошу тебя! — Милое лицо Элизабет приобрело страдальческое выражение. — Кроме того, тебе нужно сделать еще столько дел, ты не успел даже научиться любить.

— Любить?

— Да, любить. Тебе всего двадцать восемь лет — впереди вся жизнь! Ну, возвращайся.

— Боже милостивый! — воскликнул врач.

— Что?

— Он моргает, чувствуется очень слабый пульс.

Этот человек еще жив, кризис отступил.