Услышать тебя...

— Через полтора года.

— Черт возьми, ты нас вконец разоришь!

Когда смех умолк, Голобобов серьезно сказал:

— Заплати в бухгалтерию, и чтобы больше этого не было. Даже с разрешения сердобольных заведующих отделами.

Сергей в знак согласия кивнул головой. «А все-таки сволочь этот Лобанов! — подумал он. — В такой момент про телефон вспомнил...»

Дядя Костя не хвалил очерк и не ругал. Он сказал, что его нужно почистить и сократить. Все эти лириче­ские отступления, зарисовки о природе надо ужать. Га­зета не альманах.

Голобобов протянул Сергею стопку листков.

— С авторскими выступлениями у тебя полный за­вал, — сказал он. — Серятина.

— Перепиши заново, — присовокупил дядя Костя.

— Очерк со снимками поставим в воскресный но­мер,— заключил редактор. —Почистить можно, а со­кращать, я думаю, не стоит. Я бы сказал, он написан на едином дыхании, и в данном случае сокращение не пойдет на пользу.

Дядя Костя хмыкнул, но возражать не стал. Лоба­нов заерзал на диване. Длинное лицо его скривилось в неодобрительной усмешке: дескать, поступайте как знаете, а я остаюсь при своем мнении.

— И последнее, — продолжил Голобобов. — Раз уж мы открыли у себя молодое дарование, нечего, как го­ворится, талант закапывать в землю. Я считаю, что Вол­ков вполне справится с обязанностями литературного сотрудника...

— . . .отдела культуры и быта, — закончил Михаил Султанов и весело подмигнул Сергею. Тот в ответ улыб­нулся. Работать с Султановым ему бы очень хотелось, но редактор решил иначе.

— Пускай сначала поработает в отделе информа­ции, — сказал он, — а дальше посмотрим.

Дядя Костя неодобрительно сверкнул на редактора очками и сказал:

— Мы поменяли корову на козу: хорошего фоторе­портера потеряли, а неизвестно еще, какого литератур­ного сотрудника приобрели. Я бракую у Назарова каж­дый второй снимок. Придется срочно искать еще одного фотокорреспондента.

— Я полагаю, Волков не спрячет в сундук свой фо­тоаппарат,—сказал редактор. — Потому и назначил его в отдел информации: будет делать фотоокна, фотоочер­ки. .. Нет больше вопросов?

Вопросов больше не было. Все, кроме Козодоева, вы­шли из кабинета. Лобанов, в зеленом кителе с накладными карманами и синих галифе, гордо прошествовал в свой кабинет. Не только весь его вид, но даже узкая, расширяющаяся книзу спина выражала несогласие с ре­шением редактора.

Сергей стоял на пороге отдела информации — как раз напротив фотолаборатории —и смотрел на коричне­вый письменный стол, за которым ему отныне предстоя­ло работать. На столе бронзовая лампа с белым абажу­ром, настольный календарь, чернильница, пресс-папье. Свет из широкого окна, выходящего во двор, падал на ровную чуть пыльную поверхность. Недавно назначен­ный заведующим отделом Володя Сергеев — он был в командировке — располагался в этой же комнате за другим столом. На нем разбросаны папки, бумаги, письма, гранки. Телефон со спутанным проводом чернел среди этого беспорядка.

Странное чувство испытывал Сергей: с одной сторо­ны, он понимал, что произошла серьезная перемена в его судьбе — впереди новые перспективы, интересная работа; с другой — жаль было полутемную узкую ком­нату фотолаборатории. Сколько раз, бывало, когда на душе было муторно, он запирался там и в красном по­лумраке печатал со старых пленок разные фотографии. И снова перед глазами оживали минувшие дни, возни­кали села, деревни, города, люди...

И теперь ему не заказан путь в фотолабораторию, ведь он не собирается расставаться с фотоаппаратом, но отныне он там гость, а не хозяин...

— И остановился добрый молодец на перепутье...— услышал он знакомый добродушный басок. — Налево пойти — встретить бабу-ягу, направо — шайку разбой­ников. ..

— А прямо? — улыбнулся Сергей, переступая порог. Вслед за ним в кабинет вошел Александр Арсентьевич Козодоев.

— Ты правильный сделал выбор, — сказал он. Усев­шись на старомодный черный диван с протертыми вали­ками, закурил. — Я, брат Сергей, сразу почувствовал в тебе прирожденного газетчика, — помолчав, заметил он. — И вот не ошибся...

Они познакомились два года назад в городской бане. Сергей пришел утром с веником и взобрался на полок.

Зашел в парилку и еще один человек. Он с завистью посмотрел, как Сергей нахлестывает себя веником, и присел на верхнюю ступеньку. Выглядел он большим и нескладным. Высокий, ссутулившийся, на лице рябинки от оспы, а лицо доброе, открытое.

— Поддать? — спросил он, видя, что Сергей сбавил темп.

Тот кивнул. Человек спустился вниз и ловко плеснул пару ковшиков горячей воды в черное жерло каменки. Сергей взмахнул несколько раз веником и проворно со­скочил с полка: там дышать было нечем.

— Вы закончили? — вежливо спросил человек, вы­разительно глядя на дубовый веник, за которым Сергей специально ездил в лес.

Сергей сполоснул под краном веник и протянул чело­веку. Тот взобрался на полок и через минуту попросил еще поддать. Сергей сам любил попариться и считал, что любого сможет пересидеть на полке, но такого па­рильщика еще не встречал! Надо было иметь железное сердце, чтобы выдержать такую температуру.

Потом они вместе пили свежее пиво в «Венике» — так называли буфет при бане —и толковали о жизни. Человека звали Александром Арсентьевичем Козодоевым, родом он был из-под Пскова. Там, в деревне, у них лучшие в округе бани...

Сергей — он только что вернулся с целины — расска­зал о себе. Козодоев умел внимательно слушать. Услы­шав, что Сергей неплохо фотографирует, дал свой теле­фон и попросил в пятницу позвонить — нынче он уезжает в командировку.

Сергей позвонил и на этот раз встретился с Козодоевым не в бане, а в редакции, где тот работал замести­телем редактора областной газеты...

Так Сергей Волков, выдержав испытательный срок, стал фотокорреспондентом. Уже позже он узнал, что Александр Арсентьевич во время войны был начальни­ком разведки крупного партизанского соединения, дей­ствовавшего в тылу врага, на Псковщине.

Однажды, когда они вместе были в командировке в отдаленном районе, Козодоев поведал ему невеселую историю своей женитьбы:

— Я в те годы работал народным судьей в Себежском районе. Работы было по горло: тогда еще бывшие полицаи прятались в лесах, пошаливали дезертиры.

Иногда до ночи просиживал в суде, разбирая дела. И вот как-то приходит в суд поздно вечером миловид­ная женщина. Лицо расстроенное, глаза заплаканные. Рассказывает: только что на улице напали на нее ка­кие-то хулиганы, отобрали сумочку, а там документы, продуктовые карточки... Надо сказать, что такое слу­чалось в нашем городке. Недолго думая, беру из письменного стола пистолет — и с ней на улицу. Ну где их найдешь! Честно говоря, я и не рассчитывал, что при­хвачу их. Просто не могу я видеть женские слезы.