Усобники
Шрифт:
Отроки вкатили бочонок с пивом, настоянным на травах, втащили жбан с квасом.
Мурза ел, похваливал. Сытое лицо лоснилось.
– Якши, якши.
Дмитрий подсовывал мурзе куски пирога:
– Ешь, мурза Умар, вот с требухой, а вот пирог с ягодой.
Мурза доволен:
– Хорошо, конязь, ты меня чтишь, якши. Добрый ты, конязь.
Умар сыто отрыгнул, вытер рукавом халата жирные губы. Через узкие щёлки глаз долго смотрел на Дмитрия.
– Отчего, конязь, ты добрый ко мне?
И тут же, не дожидаясь, ответил:
– Великий хан Менгу-Тимур любит мурзу Умара, шибко любит.
И погрозил пальцем:
– Конязь Димитрий, отчего не любит тебя конязь Борис Ростовский? Борис-конязь говорил, ты из Копорья привёз много зверя пушистого. Хе! Разве там не были ордынские счётчики?
Дмитрий заёрзал, втянул шею:
– О каком звере ты, мурза, речь ведёшь?
– Ох, конязь. — Умар поднял палец. — Притащил товар.
Скуластое лицо мурзы расплылось в улыбке:
– Нехорошо выход воровать. Чти, конязь, закон Ясы [14] .
– Облыжное наплёл князь Борис. Понапрасну злобствует. И не дань я брал, а недоимки, какие Новгороду лопари задолжали.
– Ты, конязь, забыл закон Чингиса, не чтишь Ясу, завещанную предками. Менгу-Тимур накажет тебя. — Умар нахмурился: — Бог урусов учил: не укради. А ты, конязь, воруешь.
14
Яса — уложение Чингисхана.
Изменился Дмитрий в лице. Вошёл тиун, князь знак подал, и Самсон вскоре возвратился с отроком. Они втащили большой тюк шкурок.
– Ты уж того, Умар, прими подношение от чистого сердца. Не огорчай хана.
Умар погрузил руку в меха, лицо сделалось блаженным. Поцокал языком:
– Якши, якши. Мурза видит, мурза ничего не слышит.
И кивнул тиуну:
– Отволоки батырам [15] .
На Дмитрия уставился:
– Отчего, конязь, не сидит с нами княгиня Апраксия?
15
Батыр — у тюркских народов звание, даваемое за военные заслуги; в быту и фольклоре — богатырь, витязь.
Помрачнел великий князь:
– Хвори одолевают княгиню.
– Хе, хвори. Но зачем, конязь, у тебя одна жена? У меня три жены. Когда какая-либо забрюхатеет, я зову в юрту другую.
– Нам, русским, Бог дозволяет иметь одну жену.
– Яман, яман. Мало одной жены. Ваш Бог жадней.
Подняв ковшик с медовым настоем, медленно выпил. Отставив, вдруг спросил:
– Почему, конязь Димитрий, тебя не любит конязь Борис?
Дмитрий развёл руками:
– Бог знает. Я-то Борису зла не делал и худого на него не держу. На удел его не посягал. Разве потому, что ростовский князь дружбу водит с братом моим, городецким князем?
– Хе!
Мурза принялся за огромный кусок мяса. Ел долго, ненасытно, то и дело отрыгивая. Закончив, впился глазками в Дмитрия:
– Не воруй, конязь, не воруй. Яса и ваш Бог всё видят. Они учат:
не укради.И рассмеялся:
– А княгиня твоя пусть пьёт кумыс. Якши кумыс.
Уже от двери повернулся:
– Я буду присылать тебе молоко от лучших моих кобылиц, и твоя жена не будет знать болезни. Мурза любит добрых князей урусов…
Проводив ордынца, Дмитрий позвал тиуна:
– Девкам накажи, Самсон, трапезную проветрить. Тяжёлый дух от мурзы…
В феврале-бокогрее, будто весной пахнуло, да ненадолго. В самом конце последней недели начало плющить снег, и из-под него едва приметно показались ручейки. По ночам подмораживало и, бывало, снова сыпала пороша.
Время требовало своего.
По лесам заворочались в берлогах медведи, дышали жарко, пофыркивали. Вепри покидали лежбища. Заяц-беляк готовился сменить шубу.
Лес оживал, подавали голоса птицы. Того и гляди, начнут возвращаться перелётные птицы и огласится небо криками.
За неделю до Великого поста на Руси Масленица с румяными блинами, ровно солнечными бликами. Сырная неделя, широкая и разгульная. Весело развлекается славянская Русь, духом блинным на неделю пропитывается. И кому понять, от языческих ли, от христианских ли времён, но Масленая всем в усладу.
Князь Дмитрий с Апраксией любили отмечать Масленицу в Переяславле-Залесском. Здесь что ни дом или изба, двери нараспашку, гостям рады.
На торгу гомон, качели девкам поставили, а парни кулачные бои завязывали. Всё на утеху.
В жбанах сбитень горячий, тут же на костерках мясо жарят, блины горкой. Бабы князя с княгиней зазывают:
– Угощайтесь, князь с княгиней, отведайте блинов ржаных со сметаной.
Перед самой церковной папертью парни с девками заигрывают, снежками кидаются. И ни брани, ни драки. С ледяных горок спускаются. А то насажают парни девок в сани и со смехом, шутками возят по Переяславлю-Залесскому. И по всему городу разносится песня:
Уж ты, наша Масленица, Приезжай к нам в гости На широк двор, на горках накататься, В блинах поваляться, сердцем потешиться.Княгиня Апраксия хоть и худа, кожа да кости, однако Масленица ей на пользу: румянец на впалых щеках взыграл. Чует князь, недолог век княгини, ей бы лето ещё перевалить. Прижал к боку, просит:
– Налюбовалась, Апраксеюшка, пора и в Берендеево, ненароком мороза наглотаешься.
– Уж чего там, князь. У нас на Белом море не такие холода держат.
И помрачнела. От Дмитрия то не укрылось:
– Что с тобой, княгинюшка, поведай?
– Не такая тебе жена надобна. Вишь, какая я хворая. И сына тебе подарила болезненного…
– Утихомирься, Апраксеюшка: какую Бог мне дал, такая и люба мне…
– Опасаюсь я за тебя. Уйду, как жить станешь?
– Не надобно о том. Бог даст, сжалится над нами… Поедем в Берендеево. Отогреешься, там и Масленую встретим. Поди, и сын Иван там…