Успех программы «Гений»

– Вкусная вещь, - поблагодарил я хозяйку.
– Освежающая. Из чего вы ее возгоняете?

– Да как обычно, - пожала она плечами.
– Немножко морковки, чуток хрена, маленько сахарку. Главное, капусту крепкую срезать, не передерживать.

– Ага, - кивнул я, ничего не поняв.
– Обязательно сделаю.

– Я тебе, мил человек, рецепт черкану, как в город придем.

– Попроси сейчас, - зашептал Антон, - мы попробуем смоделировать в лаборатории.

– А вы тоже в город летите?
– удивился я, сжав для Антона фигу в кармане.

– А как же, - гордо кивнула старушка, - внучку в учебу провожаем. Ты, мил человек, к столу иди, картошка поспела.

– Сейчас, - пообещал я, - только умоюсь спросонок.

К моему изумлению, единственным транспортным средством, которое должно было переместиться в город, оказалась телега. Грубо срубленная из толстых жердей, щедро заваленная сеном, с деревянными колесами и настоящей пегой лошадью между длинных оглоблей.

Для тех, кто не знает: оглобли изготавливаются тоже из жердей.

– Сергеев и Фарктен - вперед; Толушкин и Чайкин - позади, - коротко скомандовал капитан.

Мальчишки, такие же молоденькие, как и тот, что встретил меня на тропинке, кивнули и разошлись. Капитан внимательно огляделся по сторонам и запрыгнул на телегу, рядом со старушкой.

– Поехали!

Дед причмокнул и встряхнул длинными коричневыми вожжами.

Телега медленно заскрипела вперед.

– Приедем, напомни, чтобы солидолу тебе дал, - сморщился капитан.
– И как тебе все это не надоело?

– А ништо, - отмахнулся дед, - часов через пяток привыкнешь, и замечать перестанешь.

– Да ленится он, паразит, - презрительно фыркнула старушка.
– Который год смазать не может.
– И повернулась к высокой молодой женщине с длинными светло-русыми волосами: - Садись, Сергеешна, ноги не казенные.

– Ничего, Зинаида Никитична, я пока прогуляюсь, - ответила та звонким голосом и оглянулась на Оксану.
– Может, ты сядешь?

Но девочка была всецело занята моим браслетом. Крутила и так, и этак, высунув от напряжения язык, тыкала куда-то ногтем, терла пальцами, смотрела на свет.

– Не споткнись по дороге, - посоветовал я ей.

Оксана недовольно шмыгнула носом, покосилась в мою сторону и снова погрузилась в решение головоломки.

– Ну, загадку ты ей подкинул, мил человек, - покачала головой старушка, - всю ночь не спала! Может, поскажешь, в чем загвоздка?

– Не, - буркнула девочка, - я сама.

– А вы ее отец?
– осторожно спросила женщина.

– Нет, - открестился я, - детей у меня нет, жены тоже нет. Я Пахомов, Семен Сергеевич, начальник цеха предприятия триста семнадцать. Двадцать пятого июля пошел за грибами и заблудился.

– Как же это вы?
– удивилась женщина.

– Не знаю, - пожал я плечами, - как-то само получилось. А вы кто?

– Ой, простите, - спохватилась она.
– Татьяна Сергеевна Залумина. Учитель я в местном колхозе. Вот, везу Оксану в Москву, к академику Абалкину.

– К самому Абалкину?
– на всякий случай выразил я восхищение.
– Это просто прекрасно!

– Да, - кивнула она.
– Я ведь ни разу в Москве не была! А вы?

– А у меня там стоплер фланочный, - не удержавшись, похвастался я. Правда, на глицном базироне.

– Ты чего несешь!
– взорвался в ухе Антон.
– Какой базирон?! Какой стоплер?! Двадцатый век вокруг!

– Простите, не расслышала?
– замотала головой Татьяна Сергеевна.

– Я хочу сказать, - поправился я, - что учился там, в Политехническом институте.

– Перестань купидонить девицу, - заворчал Антон.
– Вспомни лучше план действий: когда начнется заварушка, я отключаю реверсивное поле и Оксану утягивает сюда. Если все в порядке, ты включаешь свой ретоноблайзер и тоже "уходишь". Если что-то не срабатывает, то девчонку ты обнимаешь, и я пытаюсь вытянуть обоих. Ты меня слышишь?

На самом деле он мне явно завидовал. Таня оказалась не только очень милой и симпатичной, но и весьма контактной особой с налетом искренней детской наивности. Узнав, что я жил в Москве, она едва не захлопала в ладоши и стала расспрашивать про Мавзолей.

Для тех, кто не знает: Мавзолей - это место, где хранится муляж одного из пророков, основателя марксизма, которого, правда, почему-то зовут не Маркс, а Ленин. Если вы полагаете, что "Ленин" - второе имя, то совершенно правы, вот только первое имя пророка тоже неподходящее: Владимир Ильич Ульянов, причем наука доказала это совершенно точно.

От разговора про религию я осторожно, стараясь не задеть ее убеждений, ушел, вспомнив про Чехова и Булгакова, двух гениальных писателей, совершенно точно живших в двадцатом веке. Про Чехова собеседница знала, а вот про Булгакова почему-то нет. Зато она стала говорить про каких-то Горького и Толстого, но так запутанно, что у меня возникло ощущение, будто Толстой не один, а сразу несколько. А когда Таня стала называть Маяковского не художником, а поэтом, я совершенно растерялся и начал отвечать невпопад. После того, как я похвалил Островского как талантливого физика, у нее округлились глаза и она удивленно спросила, какие отметки были у меня в начальной школе.

К счастью, я еще помнил несколько островских формул из гравитационной кинематики, быстренько набросал их в дорожной пыли и сказал, что мой средний бал - восемь, семьсот сорок три. Она сильно смутилась, даже покраснела, и прошептала, что мы, наверное, говорим о разных вещах. А потом спросила, где я живу.

– Молчи, - зашипел Антон.
– Не забывай, что ты начальник цеха в двадцатом веке. Скажи, у тебя маленькая трехкомнатная секция в общежитии, рядом с домом культуры.

Подслушивал, значит, митохондрия женатая! Точно завидует.

Так, за разговором, дорога и тянулась. Петляла между чистыми сверкающими озерами, забиралась на холмы, огибала непроходимые буреломы, тянулась по редким, прозрачным сосновым лесам, зарывалась в густые кустарники, когда ветви полностью перекрывали путь и их приходилось раздвигать руками. Дважды дорога пересекала вброд неширокие речушки. Женщины каждый раз запрыгивали на телегу, а я в первый раз запрыгнул, а во второй поленился и пошел так. К моему изумлению, роба намокла, как носовой платок и потом долго стекала. Я ругался и пытался обжать жесткую ткань на ногах, а Антон в ухе тихо и гнусно хихикал. К счастью, дорога скоро снова стала песчаной и медленно приближалась к пологому холму через открытое для теплых солнечных лучей сосновое редколесье.