Усы

– Объясни мне, что с тобой творится?

Она казалась такой растерянной, такой шокированной, что он на миг усомнился в самом себе и подумал: а вдруг она по какой-нибудь невероятной причине и впрямь ничего не видит? Но какая же причина могла помешать ей? Нет, глупо было даже задавать этот вопрос и себе и, главное, ей. И все-таки он спросил:

– Значит, ты ничего не заметила?

– Нет! Нет! Нет! Я ничего не заметила, так что будь любезен объяснить мне, что я должна была заметить?

"Ну и ну!" - подумал он, вслушиваясь в этот твердый, почти угрожающий тон женщины, готовой устроить сцену, оскорбленной в своих лучших чувствах. Н-да, придется уступить, не завязывая ссоры,- тем скорее это ей надоест, как избалованному ребенку, на которого перестали обращать внимание. Однако его жена уже не говорила тоном обиженной девочки. Поколебавшись, он со вздохом ответил:

– Да ладно, ничего, - и протянул руку к ключу зажигания. Но Аньес удержала его.

– Нет!
– приказала она.
– Сперва объясни!

Он даже не знал, с чего начать. Аньес, в силу какой-то непонятной жестокости, хотела, чтобы он подсыпал соли себе на рану, непременно заговорил первым, и эта прихоть вдруг показалась ему не просто тяжко выполнимой, а почти непристойной.

– Ну... в общем... мои усы, - процедил он наконец сквозь зубы.

Слава богу, выговорил!

– Твои усы?

И Аньес сдвинула брови, великолепно изобразив недоумение. Ему захотелось поаплодировать ей. Или дать затрещину.

– Перестань, прошу тебя!
– повторил он.

– Сам перестань!
– почти крикнула она.
– Что это за выдумка с усами?

Он бесцеремонно схватил ее руку, поднес к своему лицу и прижал напрягшиеся пальцы жены к выбритому месту. В этот момент сзади ярко вспыхнули фары подкатившего автобуса. Отпустив руку Аньес, он вырулил на середину шоссе.

– Поздненько ходит этот автобус, - заметил он невпопад, лишь бы дать себе передышку, одновременно сообразив, что они ушли от Сержа с Вероникой довольно рано и что глупо оттягивать объяснение, которое все равно уже начато. Аньес, и не помышлявшая об отступлении, продолжала свой допрос:

– Ну, объясни мне, в чем дело? Ты хочешь отпустить усы?

– Да прекрати ты это, черт подери!
– вскричал он, снова притиснув ее пальцы к своей верхней губе.
– Я их только что сбрил, ты разве не чувствуешь? Разве не видишь?

Аньес выдернула руку и ответила с коротким невеселым смешком, какого он доселе у нее не слышал:

– Ну побрился, и что из того? Ты бреешься каждый день. Даже по два раза на дню.

– Мать честная, да прекрати же ты!

– Если это шутка, то очень уж однообразная, - сухо заметила она.

– Ну да, еще бы, шутки - это ведь твоя специальность!

Аньес смолчала, и он подумал: "Ага, сейчас я попал в цель!" Он прибавил скорость, твердо решив не разговаривать с женой до тех пор, пока она не положит конец этой дурацкой истории. "Кто из нас умней, тот и покончит со всем этим первым", - твердил он про себя, но фраза, утратив присущий ей оттенок ворчливой благосклонности, тяжело ворочалась у него в голове, ожесточенно и тупо громыхая каждым своим слогом. Аньес по-прежнему молчала, и, взглянув на нее искоса, он увидел на ее лице смятение, больно поразившее его. Никогда еще она не выглядела такой враждебной и испуганной, никогда не играла комедию с таким агрессивным упорством. И ни одного срыва, ни единой фальшивой ноты, абсолютно безупречная игра - зачем это, к чему? Что ею руководило?

Они хранили молчание до самого дома, и в лифте, и даже в квартире, где разделись каждый в своем углу, не глядя друг на друга. Чистя зубы в ванной, он вдруг услышал ее смех, явно побуждавший к вопросу, но удержался и не задал его. Однако по звуку этого смеха, беззлобного, почти естественного, он угадал, что Аньес решилась на примирение. Когда он вошел в спальню, она улыбнулась ему с кровати, и выражение ее лица - робко-плутоватого, покаянного и уверенного в прощении - делало почти невероятным тот испуганный взгляд в машине. Она явно жалела о своей выходке; ладно, он, так и быть, проявит великодушие.

– Мне кажется, Серж и Вероника уже помирились,- сказала она.
– Может, последуем их примеру?

– Хорошая мысль, - ответил он, тоже улыбнулся и, нырнув в постель, заключил Аньес в объятия, довольный ее капитуляцией и в то же время слегка разочарованный таким скромным триумфом. Закрыв глаза и прильнув к мужу, Аньес коротко простонала от удовольствия и слегка отстранила его, давая понять, что хочет заснуть. Он погасил свет.

– Ты спишь?
– спросил он спустя какое-то время.

Она тут же откликнулась, тихим, но разборчивым шепотом:

– Нет, не сплю.

– О чем думаешь?

Она негромко засмеялась - тем же смехом, какой он услышал из ванной.

– О твоих усах, конечно!

Наступила пауза; мимо дома промчался грузовик, задребезжали оконные стекла. Аньес нерешительно продолжала:

– Знаешь, там, в машине...

– Что - в машине?

– Странное дело: мне почудилось, что еще немного и... я бы испугалась всерьез.

Снова пауза. Он лежал с открытыми глазами, хорошо зная, что и она тоже глядит в темноту.

– Я и вправду испугалась, - опять шепнула она.

У него пересохло в горле.

– Но ведь это ты затеяла спор...

– Ну хватит, прошу тебя!
– взмолилась она, стиснув ему руку.
– Пойми же, что мне страшно!

– Тогда не начинай все сначала, - сказал он, крепко обняв ее, в смутной надежде задержать эту готовую вновь раскрутиться адскую карусель. Аньес почувствовала то же самое; резко вырвавшись из его объятий, она зажгла свет.

– Это ты начинаешь все сначала!
– крикнула она.
– Никогда больше так не делай!

Он глядел, как она рыдает, горько скривив губы, вздрагивая всем телом, и в ужасе думал: "Нет, невозможно притворяться до такой степени, она горюет совершенно искренне!" Но разве искренность здесь возможна, разве что... разве что Аньес сошла с ума.

Он схватил ее за плечи, потрясенный этими судорожными всхлипами, этой дрожью. Челка скрывала глаза Аньес, он приподнял ей волосы, открыв лоб, и сжал в ладонях лицо жены, готовый на все, лишь бы она утешилась. Она пробормотала сквозь слезы: