Утешительная партия игры в петанк
Шрифт:
И еще, придерживая дверь:
– Слушай… Мне кажется, или ты уже попахиваешь навозом?..
17
В первый раз отец не вышел встречать их к ограде.
Шарль обнаружил его в подвале, в полной растерянности, он не понимал, зачем он сюда спустился.
Поцеловал его и помог подняться в квартиру.
Еще больше расстроился, рассмотрев его при свете. Как изменилось его лицо.
Кожа огрубела. Пожелтела.
К тому же… Он весь порезался,
– Папа, в следующий раз я подарю тебе электробритву…
– Брось, сынок… Не траться…
Довел его до кресла, сел напротив и долго вглядывался в его поцарапанное лицо, надеясь найти в нем что-нибудь более ободряющее.
Анри Баланда, этот величественный старик, почувствовал это и сделал все, чтобы отвлечь внимание единственного сына.
Но пока он пудрил сыну мозги своим садом и кухней, тот невольно погружался в раздумья о ближайшем будущем.
Значит, он тоже скоро умрет… И так без конца?
Не завтра. И, будем надеяться, не послезавтра, но… Анук была совершенно права, когда говорила. Мистенгета отдал Алексису, а в память о ней останется только одно: жизнь.
Как дар.
Закудахтала мать, и отвлекла его от глубокой философии на мелких местах:
– А как же я? Ты что, меня даже не поцелуешь? Ты только стариков в этом доме замечаешь, да? – она тряхнула своим париком. – Господи помилуй… Что это за прическа… Никогда с этим не смирюсь… У тебя же были такие замечательные волосы… Что ты смеешься, как дурачок?
– Потому что твое наблюдение стоит всех тестов ДНК! Такие замечательные волосы… Только родная мама могла сморозить эдакую глупость!
– Если бы ты действительно был моим сыном, – процедила она сквозь зубы, – в твоем возрасте ты бы был полюбезнее, можешь мне поверить…
Дал ей прижаться к своей шее, так гладко выбритой…
Едва ужин закончился, оба оболтуса убежали наверх досматривать фильм, а Шарль сначала помог матери убрать со стола, потом отцу – разбирать бумаги.
Пообещал ему, что на следующей неделе заедет вечерком и поможет заполнить налоговую декларацию.
Пообещал это ему, а себе, что будет приезжать к ним каждую неделю этого финансового года…
– Рюмочку коньяка?
– Спасибо, папа, но ты же знаешь, мне сегодня ехать… Кстати, а где ключи от твоей машины?
– На консоли…
– Шарль, это глупо – так поздно выезжать в такую давнюю дорогу… – вздохнула Мадо.
– Не беспокойся. Я же не один, со мной два таких трепача…
Кстати… Пошел в коридор и, ступив ногой на первую ступеньку лестницы, крикнул им, что пора ехать.
– Эй! Вы слышали?
Ключи… Консоль…
– Как же так? – удивился он. – А что вы сделали с зеркалом?
– Мы его отдали твоей старшей сестре, – отозвалась мать, откуда-то из глубин посудомоечной машины. – Да,
она очень его хотела… В наследство, авансом…Шарль смотрел на пятно, оставшееся на стене от зеркала. Ведь именно здесь, подумал он, подумал я, почти год назад я потерялся.
Здесь на подносе его ждало письмо Алексиса.
Я смотрел перед собой и видел не отсутствующий взгляд человека, сраженного двумя словами, а лишь большой белый прямоугольник, как-то вызывающе выделяющийся на грязно-сером фоне.
Никогда еще не чувствовал себя столь похожим на свое отражение.
– Сэм! Матильда! – крикнул я, – вы как хотите, а я уезжаю! Я расцеловал родителей и сбежал с крыльца резво, точно в шестнадцать лет, когда сматывался к Алексису Ле Мену.
Чтобы знакомиться с би-бопом,[358] сигаретами и алкоголем, оставшимся на дне бутылок от той, что опять дежурила в ночь, с девчонками, которые никогда не оставались надолго, потому что джаз мол «фигня», а не музыка, и потом утешаться Чарли Паркером…[359]
Я сигналю.
Соседи…
Мама, наверное, меня проклинает…
Жду еще две минуты, а потом – тем хуже для них.
Ну в самом деле! Это уже перебор: вдвое больше заданий по математике, втрое больше по физике, по всей кухне развешаны фотографии Рамона, все ножи измазанны Nutella, а в прошлый четверг в четверть первого пиши им развернутый комментарий по «Племяннику Рамо»!
Каждый вечер я приношу им свежий багет, стараюсь обеспечить сбалансированный рацион питания, всякий раз, стирая их джинсы, выворачиваю их карманы и спасаю кучу всякого хлама, терплю, когда они хлопают дверьми и перестают друг с другом разговаривать, терплю, когда они запираются и хихикают до утра, плюю на их дебильную музыку, не реагирую на их попреки: мне, мол, не понять все тонкости техно и тектоники, я… На самом деле, все это меня не напрягает, но они не смеют отнимать у меня ни секунды, когда я еду к Кейт.
Ни одной.
У них-то вся жизнь впереди…
Я все-таки дал слабину и ехал очень медленно, и на ближайшем светофоре, запыхавшиеся и взбешенные, они меня догнали.
Опять та же песня: дерутся за право сесть впереди.
Сейчас моя очередь.
Неа, моя.
Я проезжаю еще несколько сантиметров, чтобы они побыстрей определились. Стучат по кузову, плевать им уже на то, кто где сидит, осыпают меня ругательствами и оставляют сидеть впереди одного.
– Черт, ты замучал, Шарль!
– Точно, ага… Достал…
– Ты что, влюбился что ли?
Я улыбаюсь. Размышляю, что бы им такого сказать, этим недотепам, чтобы утереть им нос, а потом думаю: ладно тебе… это же молодость…
Вот она – позади…