Утешительная партия игры в петанк
Шрифт:
Он не мог этого видеть, но на лезвии бритвы играла улыбка палача.
– Вы… – прошептала она наконец, – вы мало говорите, но уж если открываете рот…
– Лучше бы мне промолчать?
– Нет. Я бы так не сказала…
– А что бы вы сказали?
Уголком тряпки смахнула волосы с его шеи, тихо и долго дула за ворот рубашки, отчего по всему его телу побежали мурашки и куча волос попала в блокнот, потом выпрямилась и заявила:
– Идите-ка за вашей чертовой
Шарль удалился сам не свой, а она поднялась в комнату Алис. Матильда и Сэм тоже были там.
– Слушайте… Мы с Шарлем пойдем немного позанимаемся ботаникой. Дом остается на вас.
– Вы надолго?
– Пока не найдем то, что хотим.
– Пока не найдете что?
Но она уже летела вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, чтобы приготовить корзинку для подкрепления.
Пока она суетилась в кухне, тыкаясь куда попало, хлопая дверцами и громыхая ящиками, Шарль застыл в замешательстве.
Это был он, конечно, но он себя не узнавал.
Постарел, помолодел, стал мужественнее, но и женственнее, мягче что ли, а на ощупь такой колючий… Тряхнул головой, уже не беспокоясь, как лягут пряди, поднял руку к глазам, чтобы вернуться в привычное измерение, потрогал виски, глаза, губы, попробовал улыбнуться, чтобы побыстрее признать себя.
Сунул бутылку в один карман пиджака (как Богарт в «Сабрине»[349]) (но только тот не был бритый…) и блокнот в другой.
Забрал у нее корзину, уложил туда свою заветную «восемнадцатилетнюю» и проследил за ее указательным пальцем:
– Видите вон там маленькую серую точку? – спросила она.
– Вроде да…
– Это домик… Совсем маленький, для отдыха во время полевых работ… Ну вот, туда-то я вас и веду…
Поостерегся спрашивать зачем. Но она все-таки уточнила:
– На мой взгляд, идеальное место, чтобы собрать сведения, необходимые для признания отцовства…
Вот и последний рисунок. Ее затылок…
Тот самый, которого так мимолетно коснулась Анук и который он только что ласкал несколько часов подряд.
Было очень рано, она еще спала, растянувшись на животе, и в луче света, проникавшем через малюсенькое окошко, он увидел то, что, к его сожалению, оставалось скрытым в темноте.
Она оказалась еще красивее, чем он мог представить себе на ощупь…
Натянул одеяло ей на плечи и схватил блокнот. Осторожно отвел в сторону волосы, запретил себе еще раз целовать эту родинку, боясь разбудить ее, и нарисовал самую высокую вершину в мире.
Корзина валялась вверх дном, бутылка пуста. Сжимая ее в своих объятиях, рассказал ей, как добирался до нее. Начиная с детских игр в шары, вернее в разноцветные стеклянные шарики, и до Мистенгета, уцелевшего-таки в то утро, когда он, прижав его к груди, полуживой рухнул на асфальт…
Рассказывал ей об Анук, о своей семье, о Лоранс, о профессии, об Алексисе, о Нуну, признался, что полюбил ее с первой же минуты, у того огромного костра, что так и не отдал брюки, в которых был тогда, в химчистку, чтобы сохранить в карманах опилки, оставшиеся у него после ее первого рукопожатия.
Впрочем, полюбил не только ее. Но и ее детей тоже… Да, ее, потому что все эти дети – они ее, и хоть она и не хочет это признать, но какие бы они ни были разные, все они на нее похожи… Абсолютно такие же, удивительно sparky. Боялся, что будет слишком взволнован и возбужден, не сможет с ней заниматься любовью так, как представлялось ему в мечтах, но все ее ласки, признания, слова… Да и бутылка пошла впрок, и нотки меда и цитрусовых, такие же, как в той, первой…
Его жизнь, его история… Наконец он излил душу и любил ее соответственно. Честно, в хронологическом порядке. Сначала, как неуклюжий подросток, потом как прилежный студент, потом, как молодой амбициозный архитектор, потом, как перспективный инженер, и наконец, и это было лучше всего, как сорокасемилетний мужчина, отдохнувший, обритый и счастливый, покоривший высочайшую из вершин, о которой никогда и не помышлял, так что тем более не мог и мечтать, и никакого тут флага ставить не нужно, только тысячи поцелуев встык, и вот она самая ценная из его формочек.
Ее тело. Крошить. Кусать. Лакомиться. Как она захочет…
Почувствовал, что ее рука ищет его, закрыл блокнот и убедился, что не ошибся в перспективах…
– Кейт?
Он только что открыл дверь.
– Да?
– Они все здесь…
– Кто?
– Твои собаки…
– Bloody Hell[350]
… И лама тоже.
– Оооо-о-о… – стоны из-под одеяла.
– Шарль? – услышал он ее голос у себя за спиной. Он сидел на траве. Ел персик цвета утреннего неба.
– Да?
– А ведь так будет всегда…
– Нет. Будет еще лучше.
– Нам не дадут поко…
Не успела закончить фразу. Впилась в губы со вкусом персика.
12
– Ну что?.. Нашел свой клевер-четырехлистник?[351]
– Почему ты спрашиваешь?
– Просто так, – усмехнулась Матильда. Она сидела на подоконнике.
– Мы вроде завтра уезжаем…
– Мне надо ехать, но ты можешь остаться еще на несколько дней, если хочешь… Кейт подбросит тебя на вокзал…
– Нет. Я поеду с тобой.
– А ты… Ты не передумала?
– Насчет чего?
– Насчет твоих условий опеки и проживания.