Утоли мои печали

Гриша с удовольствием потягивал холодный кисло-сладкий напиток, когда на участок въехала персональная машина, возившая деда, из которой вышел Петр Акимович с весьма недовольным выражением лица. Походя улыбаясь и кивая поспешившим поприветствовать его гостям, он целеустремленно направился к дому.

Григорий одним махом допил морс, отставил стакан на стол и поспешил навстречу деду.

Петр Акимович поднялся по ступенькам на веранду и, заметив внука, строгим холодным тоном сообщил:

– Вот вас мне и надо, молодой человек, – и, протянув указующим жестом вперед руку, потребовал: – Пройдемте в кабинет!

«Заложил кто-то, верняк! – сразу понял Григорий. – Вот ведь суки, просил же не говорить деду! Степанов наверняка, гаденыш завистливый!»

Он безропотно проследовал за дедом, глядя в его напряженную прямую спину.

– Петенька, что случилось?.. – поспешила навстречу мужу обеспокоенная Глафира Сергеевна.

– Глашенька, мне надо поговорить с Гришей, пусть нам не мешают, – смягчив тон, попросил академик и стремительно прошествовал дальше.

Войдя в кабинет, Петр Акимович не сел за стол в свое знаменитое кресло, а остановился посредине комнаты и развернулся к внуку, что говорило о высшей степени его негодования. Григорий вошел следом и плотно закрыл за собой дверь.

– Потрудитесь объяснить свой поступок, молодой человек! – громко потребовал Петр Акимович.

Григорий тяжело вздохнул, засунул руки в карманы.

– Я так понимаю, что тебе донесли про мое увольнение, – скорее утверждал, а не спрашивал он. – Кто? Степанов подсуетился?

– Неважно, кто! – гремел дед. – Важно, что это сделал не ты! И, главное, что, принимая бредовое решение уйти из научного центра, ты даже не соизволил поговорить со мной!

– Да потому что знал, что ты будешь против! – повысил голос в ответ Григорий. – И знал, как ты будешь переживать!

Он в сердцах протопал к окну и уставился невидящим взглядом вдаль, переплетя на груди руки.

– Потрудись все же объяснить мне мотивы твоего решения! – потребовал Петр Акимович и таки сел, но не в кресло за стол, а на небольшой диванчик у кофейного столика.

Григорий постоял еще несколько секунд, глядя в окно, потом тяжело вздохнул, медленно развернулся, сел на край подоконника и заговорил о выстраданном, о чем думал и размышлял бесконечно долгими часами и днями.

– Я понял, что наука в чистом виде это не мое, – начал несколько устало он и вдруг завелся, повысил голос и начал убеждать: – Понимаешь, дед, чувствую, что я больше прикладник, чем ученый, мне интересней придумывать и руками делать, самому, а не гонять бесконечно на стендах макеты, не сидеть в закрытом пространстве и что-то там изобретать по расписанию или делать вид, что изобретаешь. Я прикладник и инженер-универсал, мне узко в ограниченных рамках одного направления. И вообще…

– Ничто не мешает тебе работать над собственными проектами, двигать свои аппараты и идеи, – перебил Петр Акимович. – В институте создана прекрасная база как раз для таких, как ты, молодых ученых. Изобретать и внедрять свои механизмы вполне реально.

– Ну, дед, о чем мы говорим?! – завелся пуще прежнего Григорий и порывисто оттолкнулся от подоконника и вышел в центр комнаты, встав перед дедом. – Какая наука?! Какие молодые ученые?! Тебе лучше, чем кому бы то ни было, известно, в каком состоянии у нас наука! Быть ученым в нашей стране дело неблагодарное и очень, очень тяжелое! Любое изобретение практически невозможно запатентовать! Каждый патент надо пробивать самому, лбом и упорством. Обегать кучу инстанций, самому сделать работу, которую обязаны делать патентщики – завизировать и оформить чертежи и описание. Самому же лично отнести в патентное бюро, ибо присылать невозможно! – заводился все больше и больше он, повышая голос и начав жестикулировать в поддержку своей речи. – И это еще не все! Хорошо, скажем, взяли в патентном бюро его документацию, так они передадут материалы в Роспатент, который может запросто, не объясняя ничего, отклонить запрос на изобретение и патент или потребовать предъявить экспериментальный образец. А где молодой ученый и как может сварганить этот хренов экспериментальный образец, если это, скажем, турбина или агрегат какой?! И это еще не все! Если ученый сделал свои открытия и разработки на оборудовании полугосударственных НИИ, да даже и государственных, то любое начальство запросто может присвоить его открытие себе, потому как делалось оно, считай, коллективно, коль на нашем оборудовании! И все это знают и обворовывают пацанов за милую душу!! Это практически законно! И вот они-то получат патенты легко и мгновенно, потому что у них статус и связи в том же Роспатенте! Даже ладно! – шумел Григорий, вышагивая по кабинету туда-сюда. – Ладно, взяли, скажем, на рассмотрение его проект, так его могут годами рассматривать, по пять лет, когда изобретение уже устареет морально и технически! И куда деваться ученому?! – возроптал он и, ерничая, сам же ответил: – А есть у нас такая штука, Международное патентное бюро! О, классно! Только там, чтобы подать заявку, надо заплатить двадцать тысяч евро! Клево! А у него зарплата, хорошо, если двадцать тысяч рублей! И куда деваются все разработки тех самых наших молодых ученых?! Правильно, скупаются за копейки иностранными агентами. И уже тысячи наших, российских разработок выпускаются в Европе и в Америке, а мы за них благополучно платим валютой, покупая для своих же нужд!! Нам ведь своего добра не надо, зачем?! Зачем мы будем для страны зарабатывать и двигать науку? У нас же как в девяностые с этого гребаного фонда Сороса начался отток и побег молодых ученых, так его и дальше замечательно подталкивают и провоцируют дельцы от науки!! Мне это все неинтересно, дед! Я не хочу долбиться лбом в чиновничью стену за любую придуманную мной гайку, я не хочу сидеть на одном месте и делать годами одну и ту же деталь в разных вариантах для великого двигателя!!

– Да, наука в упадке, никто не спорит! – завелся в ответ Петр Акимович и поднялся с дивана. – Но кто же ее поднимать будет, как не вы, молодые?! – гремел он возмущенно гневным голосом. – А если вы все разбежитесь, что с нашей наукой будет?!

– Да то и будет, что и сейчас?! – гремел в ответ Гришка. – Хреново будет, и долго еще хреново будет!! Ученые они, конечно, безбашенные парни и готовы за кусок хлеба работать и творить, если им дадут, но у них семьи есть, дети, и патриотизм в такой ситуации как-то на второй план отступает, когда ученый вкалывает по двадцать часов, а апельсины детям купить не может!! Вот где ваша наука!! Оттого и бегут за кордон, оттого и торгуют своими идеями за копейки, как шлюхи!! – И прокричал в сердцах: – А я не побегу!! Я здесь, в стране, останусь и попробую руками что-то для нее делать, руками и головой, но в реальности, не за стенами лабораторий и не пойми с каким результатом, а делом!!

– То есть, как я понимаю, – громко отчитывал его Петр Акимович, – все, чем ты занимался эти годы, все, чего ты достиг, свой талант, дарование, ты сливаешь в помойку и собираешься инженером в каком-нибудь жэке работать?! Руками!! А наука теперь тебе побоку?! – повысил еще больше голос он.

– Да не побоку?! – шумел в ответ Григорий. – И исследования продолжу, и свой проект доделаю, и периодику не отодвину и буду участвовать в научном процессе, только параллельно с делом, с делом!

– Я ужасно разочарован, внук! – вдруг ровным тоном заявил Петр Акимович. – Не ожидал в тебе такой слабости и глупости. Столько достичь, иметь блестящее дарование, талант, подавать огромные надежды, и все бросить в один момент по глупой прихоти, – и он тяжело покачал головой. – Не понимаю.

– Это ужасно, дед, что ты меня не понимаешь, – с искренней грустью сказал Григорий. – Я надеялся, что ты меня поддержишь и поймешь. Ну, хоть попробуешь.

– Я попробую, но не сейчас. Сейчас я ужасно расстроен, – ответил устало Петр Акимович и распорядился: – Иди.

И Григорий выскочил из его кабинета, как наказанный незаслуженно и обиженный мальчишка, и, стремительно пронесся через весь дом, вышел на участок, сел в родительскую машину, завел мотор и, развернувшись с возмущенным визгом шин, уехал.

Он все же старался сдерживать себя и осторожно проехал по поселку, но когда выехал на дорогу к трассе, уж тут дал себе волю и притопил педаль газа. Григорий чувствовал, как в груди клокочет почти детская горькая обида и злые слезы подкатывают к горлу.

Кто угодно, только не дед!!

Пусть не поймут все вокруг, пусть что угодно говорят и думают, пусть даже отец не поймет, но только не дед!! Он был уверен, что когда объяснит свои мотивы и желания Петру Акимовичу, изложит последовательно и обоснованно, тот поймет его и поддержит!! Уверен был!

«А я изложил свои мотивы? – вдруг подумалось Григорию. – Я привел весомые аргументы? Я объяснил, что именно меня гнетет и не устраивает и чего мне хочется на самом деле?»

И вдруг отчетливо понял, что он просто кричал, сетовал на положение науки в стране, высказывая возмущение. А о своих выстраданных личных мотивах и желаниях, потребностях реализации таланта никаких аргументов не привел. Получалось, что все, о чем он кричал деду, выглядело так, словно он жалуется, что не может легко и просто получать патенты на изобретения и поэтому уходит из науки. А еще «назло кондуктору пойду пешком!» – мол, из страны не уеду, но и здесь наукой из принципа заниматься не буду!