Утонувшие надежды
Шрифт:
Дом номер 46 по улице Вязов был весьма просторен, но тем не менее не мог дать приют девятерым, да еще с компьютером в придачу. Дортмундер и Мэй поселились в хозяйской спальне на втором этаже над гостиной. Стэн и Тайни устроились во второй спальне. Стэн спал на пружинной кровати, а Тайни пришлось довольствоваться расстеленным на полу матрацем. Келп, Уолли и компьютер заняли большую спальню в глубине дома. Уолли предложили матрац на полу (против чего он нимало не возражал), а Дага запихнули в последнюю спальню, в которой до сих пор в одиночестве проживал Том. Поскольку старик вряд ли согласился бы делить с кем-то свое ложе,
Нерабочие дни в Дадсон-Сентр - совсем не то, что выходной день в метрополисе. Уолли сидел за компьютером, по-прежнему круглые сутки сражаясь с захватчиками из далеких галактик, но остальным приходилось как-то приспосабливаться. У Дага тут была подружка, которую он ревностно прятал от остальной компании (он даже не сказал девушке, что у него есть где переночевать в этом городе) и с которой проводил все время, свободное от поездок на станцию подводного плавания (четыре раза в неделю, три часа в один конец). Каждую ночь он возвращался в Дадсон-Сентр в надежде на непогоду. Иногда с ним ездил Тайни, не желавший надолго расставаться с мисс Тейлор.
И все равно время тянулось с черепашьей скоростью.
Завсегдатаи "Семейной таверны" на Южной Центральной улице завели разговор о железной дороге.
– Я работал на железке, - заявил небритый пенсионер, - когда она еще была дорогой. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду?
– Отлично понимаю, - ответил сидевший справа приятель. - Станция Нью-Йорк Централ. ДЭУ. Делавэр, Лейкуонна, Уэстерн. Все они когда-то были дорогами.
Дортмундер и Келп пили пиво, примостившись у дальнего конца стойки бара.
– Юнион-стейшн в Олбани, - сказал первый завсегдатай дрогнувшим голосом, прихлебывая "бурбон" и запивая его пепси-колой. - Какая красивая была станция! Прямо церковь.
– Гранд Централ! - подхватил его дружок с той же ноткой ностальгии. Перекресток миллионов человеческих судеб!
– Вы знаете, - встрял в разговор третий старикан, - многие люди до сих пор путают эту линию с дорогой из "Обнаженного города".
– В котором проживают восемь миллионов душ, - добавил четвертый.
– Это точно, - отозвался третий.
– Пойдем отсюда, - сказал Дортмундер Келпу.
Стэн пригнал громадный темно-синий "линкольн-атлантис" и принялся обихаживать его прямо на подъездной дорожке дома. На третий день на крыльцо вышла Мэй с кухонным полотенцем в руках (чего она до сих пор не делала и лишь недавно, незаметно для самой себя, приобрела эту привычку) и бросила неодобрительный взгляд на Стэна и Тайни, крутившихся около машины. По всей лужайке были разложены газеты, на которых маслянисто поблескивали разнообразные детали. Гигантский капот "линкольна" был снят и стоял, прислоненный к изгороди, словно щит Титана. Побитое молью заднее сиденье валялось позади машины, выставленное на всеобщее обозрение.
– Стэн, - сказала Мэй. - Сегодняшним утром мне звонили уже дважды.
Стэн и Тайни вытащили руки из обнаженного двигателя. Они были перепачканы маслом и грязью не хуже любой детали.
– И что же? - спросил Стэн.
–
Насчет твоей машины, - добавила Мэй.– Машина не продается, - ответил Стэн.
– Во-первых, на нее нет документов, - начал было Тайни.
Стэн уже собирался нырнуть в двигатель, когда вновь заговорила Мэй:
– Это были жалобы на твою машину.
Мужчины удивленно переглянулись.
– Жалобы? - спросил Стэн.
– Вы устроили здесь настоящий погром. Соседи считают, что это нарушает гармонию.
Тайни почесал замасленный лоб грязной рукой.
– Гармонию? Что значит - гармонию? - спросил он.
– Гармонию, присущую нашему городу.
– В Бруклине, там, где я жил до сих пор, у меня бывало по две-три машины, с которыми я возился одновременно, - заявил Стэн с ноткой раздражения в голосе. - Да только никто и не думал жаловаться. Все соседи занимались своими машинами. А здешние люди какие-то ненормальные. Чем я им помешал?
– Оглянись, Стэн, - предложила Мэй и, выпростав руку из-под полотенца, повела ею вокруг. - Здесь живут аккуратные, чистоплотные люди. Они привыкли к чистоте и порядку.
Стэн посмотрел по сторонам и спросил:
– А как же они ремонтируют машины?
– Как только что-то ломается, они отгоняют машину в гараж и вызывают механика, - осторожно заметила Мэй.
– Они не чинят свои машины? - спросил оторопевший Стэн. - Сами не чинят и мне не дают?
– Я вот что предложу, Мэй, - заговорил Тайни. - Эта изгородь не дает нам загнать машину на задний двор, однако мы можем переложить все железки на другую сторону, так что с улицы ничего не будет видно. Договорились?
– Это было бы просто замечательно, Тайни, - ответила Мэй.
Стэн никак не мог оправиться от пережитого потрясения.
– Отдают свой автомобиль чужому дяде и потом удивляются, что из него не выжать больше шестидесяти миль, - возмущался он. - У этих людей меньше мозгов, чем у машины под капотом! И они еще жалуются на меня!
– Хватит, Стэн, - сказал Тайни, убирая детали с лужайки. - Помог бы лучше.
Стэн подчинился, не переставая досадливо ворчать. Прежде чем вернуться в дом, Мэй выглянула из-под крыши веранды и посмотрела вверх. В небе не было ни облачка.
Мамуля явилась к ужину с опозданием, уставшая и раздраженная.
– Что ж тут все такие тихие? Никто не огрызается, - заявила она, усаживаясь в кресло.
За столом собралось семь человек. Даг и Тайни должны были вернуться из города позже. Поглядев на мамулю, Келп сказал:
– Мне казалось, именно поэтому вам так нравилось водить здесь такси.
– Я теряю сноровку, - проворчала она. - Размякаю с каждым днем.
– Я тебя предупреждал, - заметил Стэн.
– Помолчи, Стэнли, - сказала мамуля. - И передай мне вон ту белую бурду. Что это такое?
– Картофельное пюре, - ответил Дортмундер, подавая блюдо.
– Неужели? - Мамуля осмотрела желтовато-белую массу, лежавшую на овальном блюде, пожала плечами и положила себе на тарелку пару ложек.
Коллектив поваров возглавила Мэй. У нее в подчинении находились Уолли, Стэн и Тайни, а на остальных была возложена обязанность судомоек. Основным кулинарным приемом было распечатывание упаковок. Результат был не так уж плох, однако явного желания довольствоваться этой диетой и впредь не выразил никто.