Утопия о бессмертии. Книга вторая. Семья

В день своего приезда, сразу после обеда (того самого обеда, когда мажордом графа не догадался сервировать стол на четыре персоны), Стефан отправился прогуляться по усадьбе и зашёл на конюшню. Что происходило внутри, я не знаю, но вышел Стефан оттуда, громко ругаясь и таща за шкирку конюха. Не обращая ни на кого внимания, он протащил его через холл дома, пересёк внешний двор, выволок за ворота и пинком отправил восвояси. Продолжая ругаться, точно так же, ни на кого не глядя, и тем же путём, Стефан вернулся на конюшню.

Всё это мы лицезрели, находясь в гостиной – вначале через окно с одной её стороны, потом сквозь арочный проём между холлом и гостиной, а потом в окно с другой стороны.

Застыв в инвалидном кресле, граф был настолько ошеломлён происходящим, что в первый момент потерял дар речи. Лицо его налилось кровью, на висках страшно вздулись вены. Я бросилась к нему, упала перед креслом на коленки, поглаживая его побелевшие и вздрагивающие руки. Не обратив на меня внимания, он повернулся к Серёже и задышливым шёпотом выкрикнул: «Вон!».

Серёжа сузил глаза и, усмехнувшись, поворотился лицом к окну.

Так прошло, наверное, минут пять. Граф медленно успокаивался, от лица его отхлынула кровь, наконец, он окончательно взял себя в руки и принёс извинения:

– Сергей Михайлович, надеюсь, вы понимаете, моё требование не адресовано к вам. Как бы ни было, прошу прощения за несдержанность.

Продолжая смотреть в окно, Серёжа кивком головы дал понять, что извинения приняты.

Мне, в отличие от Андрэ, было видно, что происходит за окном, и на что смотрит Серёжа. Я поднялась на ноги и развернула кресло графа к окну. За окном, на манеже перед конюшней, что-то приговаривая, а, может быть, напевая, Стефан осматривал жеребца. Он потрогал его суставы на ногах, осмотрел копыта и, выпрямившись, похлопал коня по крупу и ушёл на конюшню. Вернулся с седлом, заседлал жеребца и решительно направился в дом. Мы молча ждали, когда он войдёт в гостиную.

– Застоялся конь, – обратился он не к графу, а к Серёже, – нужна выездка. Я не гожусь, слишком тяжёлый, лучше она, – мотнул он головой в мою сторону.

Серёжа молчал. Нерешительность его была понятна – в седле я никогда не сидела. Стефан добавил:

– Пропадёт конь. Хороший.

– Серёжа, позволь… я согласна, – напомнила о себе я и наклонилась к Андрэ, спрашивая разрешения на такое пользование его собственностью.

Всё ещё сердясь, граф молча кивнул.

– Только у меня нет нужной экипировки, – известила я и показательно выставила перед собой ногу в кроссовке.

Стефан соизволил взглянуть – не на меня, на мою обувь, и махнул рукой, сойдёт, мол. Развернулся и вышел.

Со дня конкурса в Карловых Варах Стефан, по одному ему известной причине, перестал со мной разговаривать. И за два месяца, что мы не виделись, ничего не изменилось – приехав в Париж, он разговаривал с Серёжей и не разговаривал со мной.

Волнуясь, я ждала решения Серёжи.

– Я думал, мы займёмся твоим обучением, когда вернёмся в Россию, – сказал он. – Думал, наймём профессионального инструктора. – Он улыбнулся. – Хочешь попробовать?

Я кивнула.

– Ну, пойдём.

И мы вышли на улицу. Сергей остался у края манежа, а я подошла к Стефану.

Стефан без церемоний обхватил ладонями мою талию, поднял меня и опустил в седло, подтянул стремена под длину моих ног и, подавая поводья, буркнул:

– Бери.

По сравнению с конюхом со мной он обращался почти нежно.

Целью Стефана было восстановить физическую форму жеребца. Меня он учил поневоле, ради безопасности, просто для того, чтобы я не вывалилась из седла. Оценил он только одно – я быстро нашла общий язык с жеребцом – конь радовался встрече со мной, в день без занятий скучал. Пепельный в яблоках молодой жеребец был куплен графом незадолго до болезни, а с болезнью хозяина не только наездника лишился, но даже и имени не успел приобрести.

С согласия Андрэ, я назвала жеребца Пеплом.

Чтобы ускорить обучение, Серёжа арендовал ещё одного жеребца, и по утрам мы стали выезжать на конные прогулки. Я чувствовала ход коня, старалась слиться с ним в единое целое, а Серёжа был недоволен, говорил, что, стремясь к «слиянию», я плохо контролирую ситуацию в целом, слишком доверяюсь животному и запрещал скачку. Как объединить и контроль, и единение я не понимала.

Прошли две недели. Здоровье графа улучшалось, что никак не сказывалось на его отношении к целителю. Андрэ со Стефаном не разговаривал, а принимая помощь, лишь сухо благодарил. В разговорах со мной он даже признал справедливость поступка Стефана, но был не в силах простить ему самоуправство.

– Милая Лидия, он мог бы сказать о нерадивости конюха, – в который раз объяснял свою позицию граф, – и я бы принял меры. Я бы и сам выгнал мерзавца. Но нельзя же в чужом доме принимать решения за хозяина. Это невежливо. Да это недопустимо, Лидия! – И граф опять начинал сердиться.

– Андрэ, пожалуйста, не волнуйтесь, – уговаривала я, – всё что случилось, уже случилось. Изменить случившееся мы не в силах, зато мы можем изменить отношение к случившемуся.

– Да-да, вы правы, – соглашался он, утихая, – что случилось, того не изменишь.

И вот как-то раз он меня спросил:

– А как бы вы поступили на моём месте?

– Поблагодарила бы, – не задумываясь, ответила я.

Лицо Андрэ вытянулось.

– Да, граф, я бы Стефана поблагодарила. За выявление проблемы, за эффективное и, согласитесь, – я выставила указательный палец вверх и засмеялась, – весьма эффектное решение проблемы! За сохранение моего имущества, за экономию моих времени и нервов, наконец. Стефан редкий в нашем мире человек, он не боится брать на себя ответственность, не боится принимать решения. Не беспокоясь о собственной участи, действует ради торжества справедливости, правды или в целях чьей-то безопасности. Он выбирает поступок, не говорильню.

Андрэ надолго умолк. Я уже заметила, что графу свойственны неторопливые размышления по самым разным случаям – от важных до незначительных. Спустя время, он согласился:

– Ваши слова спорны, Лидия. Но в нашем случае, думаю, вы правы.

Позже Андрэ нашёл в себе силы выразить Стефану благодарность за то, за что так долго сердился на него.

Однажды, возвращаясь с прогулки, мы с Серёжей пустили коней шагом, и Серёжа спросил:

– Маленькая, а ты хочешь и дальше заниматься со Стефаном?

– Хочу. Но я не вижу причин, чтобы он хотел заниматься со мной. Вчера Стефан сказал, что конь вернулся в форму.

– Я найму его и всё. Не хотелось бы прерывать занятия.

Продолжать занятия, Стефан согласился, но поставил условие – моё беспрекословное подчинение. Я с лёгкостью условие приняла.

Очень скоро Стефан и сам увлёкся нашими тренировками. Между нами появилось некое подобие дружбы, и, думаю, гнев на милость Стефан сменил во многом благодаря всё возрастающей симпатии Пепла ко мне.