Утраченный мир

У портье отеля "Конкорд" я спросил, где найти месье Еко Тацукэ. Он ждал меня в ресторане на восемнадцатом этаже. Лифт скользил вверх в ватном безмолвии. Холл покрыт оранжевым паласом. На стальной перегородке надпись золотыми буквами: "ПИЦЦЕРИЯ-ПАНОРАМА ФЛАМИНИО" - стрелка указывала, где вход. Музыка, лившаяся из невидимых репродукторов, напоминала ту, что звучит в аэропортах. Официант в бордовой куртке указал мне угловой столик у окна.

За столиком сидел учтивый японец в сером костюме. Он встал и несколько раз наклонил голову в знак приветствия. Глядя на меня с улыбкой, он изредка подносил к губам сигарету в мундштуке, и я тщетно пытался определить, что кроется в его улыбке - ирония или дружелюбие. В зале музыка аэропорта звучала приглушенно.

– Mr.Tatsuke, I presume? [Полагаю, мистер Тацукэ? (англ.)] - спросил я.

– Pleased to meet you, Mr.Guise [Рад вас видеть, мистер Гайз (англ.)].

Официант принес карточку, и Тацукэ на чистом французском языке сделал заказ:

– Два салата Фламинио, две пиццы по-сицилийски и бутылку кьянти. И пожалуйста, чтобы салаты Фламинио были заправлены по всем правилам.

Потом он повернулся ко мне.

– You can trust me... It's the best pizzeria in Paris... I am fed up with french cooking... I'd like something different for a change... You would surely prefer a french restaurant? [Положитесь на меня... Это лучшая пиццерия в Париже... Мне надоела французская кухня... Мне хотелось для разнообразия чего-нибудь другого... Но вы, наверное, предпочли бы французский ресторан? (англ.)]

– Not at all [вовсе нет (англ.)].

– Yes... I was wrong... I should have taken you to a french restaurant... You probably are not used to french restaurant... [Конечно... предпочли бы... Я совершил промах. Мне надо было пригласить вас во французский ресторан... Вы ведь, наверно, не знакомы с французскими ресторанами... (англ.)]

Последнюю фразу он произнес усталым тоном превосходства, словно обращаясь к заурядному туристу, которому должен показать Paris by Night [ночной Париж (англ.)].

– Не суетитесь, старина, я люблю пиццу, - грубо заявил я ему по-французски, вновь после стольких лет обретая говор моего родного городка Булонь-Бийанкура.

Он выронил мундштук, раскаленный кончик сигареты прожег дырочку в скатерти, но Тацукэ ничего не замечал, так его поразили мои слова.

– Держите, старина, а то загорится - и с концами, - сказал я, протягивая ему мундштук с сигаретой.

На этот раз я уловил в его взгляде легкую тревогу.

– Вы... вы прекрасно говорите по-французски...

– Вы тоже...

Я любезно ему улыбнулся. Он был польщен и мало-помалу пришел в себя.

– Я пять лет проработал во Франции, в пресс-агентстве, - сказал он.
– А вы?

– О, я...

Я тщетно искал слова - он не стал настаивать. Подали салаты Фламинио.

– You like it? [Ну как, вам нравится? (англ.)] - спросил он.

– Очень. Я был бы рад продолжить разговор по-французски.

– Как вам угодно.

Он был явно сбит с толку тем, что я так свободно говорю по-французски.

– Вам пришла удачная мысль назначить мне встречу в Париже, - сказал я.

– Вас это не слишком затруднило?

– Ничуть.

– Мое издательство часто посылает меня в Париж. Мы переводим много французских книг.

– Я благодарен вам, что могу говорить с вами по-французски.

Наклонившись ко мне, он мягко сказал:

– Что вы, месье Гайз, не стоит благодарности... Французский язык так прекрасен...

Музыка умолкла. За большим столом у входа в ресторан расположилась группа японцев - провозгласив какой-то тост, они, стоя, один за другим резким движением поднимали бокалы шампанского. В очках, приземистые, бритоголовые, они казались людьми другой породы, чем Тацукэ.

– Японцы питают слабость к Парижу, - сказал он задумчиво, выбивая мундштук о край пепельницы.
– Представьте, месье Гайз, в ту пору, когда я здесь жил, я был женат на очаровательной парижанке. Владелице косметического салона... К сожалению, мне пришлось возвратиться в Японию, а она не захотела поехать со мной... Я так больше ее и не видел. Теперь она живет где-нибудь там, среди всех этих огней...

Он наклонил голову и сквозь оконное стекло устремил взгляд на Париж, почти весь правый берег которого лежал перед нами как на ладони; рядом на треножнике была укреплена подзорная труба, из тех, что устанавливают в местах, посещаемых туристами, только, чтобы посмотреть в нее, не было необходимости бросать в прорезь монету. Тацукэ прильнул глазом к окуляру и стал переводить трубу из стороны в сторону. Он то старался круговым движением охватить широкую панораму, то перемещал объектив миллиметр за миллиметром, то вдруг надолго останавливал его, устремив взгляд в какую-то точку. Что он искал? Свою жену? У меня не было нужды в подзорной трубе. Мне довольно нескольких ориентиров - Эйфелевой башни, собора Сакре-Кер, Сены, - и перед моим мысленным взором встает переплетение знакомых улиц и знакомые фасады.

– Взгляните, месье Гайз...

Он пододвинул ко мне треножник. Теперь и я прижался глазом к окуляру. Никогда в жизни не приходилось мне смотреть в такую мощную подзорную трубу. Я задержал взгляд на площади Перер - мне были видны не только головы клиентов, сидевших за столиками на террасе кафе, но даже собачонка, застывшая на обочине тротуара. Потом я нацелил трубу на авеню Ваграм. Вдруг удастся разглядеть на улице Труайон увитую плющом галерею на крыше отеля, в котором я когда-то жил. Но нет. От площади Терн до площади Звезды авеню Ваграм так ярко переливалась огнями, что все вокруг по контрасту тонуло в темноте.

– Глядя в эту трубу, так и бродил бы часами по Парижу. Не правда ли, месье Гайз?

Теперь в зале ресторана, кроме нас, не осталось ни души. Отстранив подзорную трубу, я стал смотреть на Париж через оконное стекло. Город показался мне вдруг таким же далеким, словно какая-нибудь планета, наблюдаемая из обсерватории. Внизу были огни, шум города, духота июльской ночи - а здесь у меня зуб на зуб не попадал от слишком прохладной струи кондиционера, здесь царили тишина и полумрак и слышно было только, как Тацукэ тихонько выбивает о край пепельницы свой мундштук.

– Медам, месье, мы пролетаем над Парижем...

Он произнес эту фразу голосом стюарда, но лицо его сохраняло при этом удивившее меня печальное выражение.

– А теперь, месье Гайз, поговорим о делах...

Из кожаной папки, стоявшей у ножки его кресла, он извлек ворох каких-то бумаг.

– Вот контракты, которые вы должны подписать... Текст на японском и английский перевод... Впрочем, вы уже знакомы с содержанием документов... Можете подписать их, не читая...

Речь шла о трех различных сделках: о покупке права на издание "Джарвиса" в виде серии комиксов, на телевизионный сериал и, наконец, на выпуск игрушек, костюмов и различных сувениров с использованием некоторых эпизодов "Джарвиса" для универсамов "Кимихира" в Токио.

– Честно говоря, месье Гайз, я не совсем понимаю, почему мои соотечественники в Японии увлекаются вашими книгами...

– Я тоже.

Он вложил мне в руки платиновое перо. Я поставил свою подпись на каждой странице контракта. Потом он протянул мне бледно-голубой чек с розовым готическим шрифтом.

– Возьмите, - сказал он.
– За эти три сделки мне удалось выговорить для вас восемьдесят тысяч фунтов аванса.

Я рассеянно сложил чек вдвое. Он сунул бумаги обратно в папку, рывком задвинул молнию.