Утраченный рай

До чего все мужчины одинаковы! Если женщина привлекает их, они наделяют ее всеми чертами своего идеала, представляют ее такой, какой хотели бы видеть. И не замечают того, что есть на самом деле. В этом наша сила — уметь казаться мужчине той, о которой он мечтает. Что бы, интересно, сказал Максим, если бы увидел тот зимний пейзаж на стене в Дориной квартире? Но вслух я, разумеется, ничего такого не сказала. Спросила о другом:

— А Дора тоже сразу выделила тебя среди всех?

— Тогда мне казалось именно так. За ней увивались толпы мужчин. Но она явно предпочитала мое общество, несмотря на значительную разницу в возрасте. Я же был ослеплен внезапно настигшей меня довольно поздней любовью — мне ведь было уже под сорок. Я вообразил, что она — моя судьба, что мы созданы друг для друга, ну и тому подобный романтический бред. Дора старательно поддерживала во мне эти ощущения. Наше бракосочетание состоялось менее чем через полгода после знакомства. Я был безмерно счастлив. И она, казалось, тоже. Эта полоса безмятежного счастья длилась несколько месяцев. Но потом я вдруг стал замечать то, чего не видел ослепленный страстью. Она словно отгораживалась от меня, отстранялась. Любящие существа стремятся раствориться друг в друге, раскрыть полностью свою душу. Она же, напротив, что-то скрывала. На свадьбе не было никого из ее родных или давних друзей. И она не хотела ничего рассказывать о себе — только самые общие сведения. Ничего личного, интимного, того, что и создает близость между супругами. О родителях говорила только, что семья ее была неблагополучной и что она очень рано начала вести самостоятельную жизнь и больше почти не виделась с ними. Все это, конечно, можно было понять. Но она ни разу не рассказала мне ни о каком-нибудь радостном или печальном воспоминании детства, ни о своих мытарствах в юности. Ничего. И в ответ на мою откровенность она все больше замыкалась. Дальше все пошло еще хуже. Я жаждал больше времени проводить наедине с нею. Ее же интересовали только светские рауты, мои влиятельные и богатые знакомые, элитные тусовки. Я понял бы, если бы она тянулась к сверстникам. Но нет, она активно стремилась завоевать расположение и дружбу всяких старых толстосумов с большими связями. И она не искала людей интересных, талантливых, оригинальных. Ее привлекали только богатство и власть. А ведь первое время после нашего знакомства казалось, что ее во мне привлекает, прости за нескромность, моя неординарность. Так же, как и меня в ней. Словом, отчуждение наше все увеличивалось. У Доры появились какие-то свои дела, в которые она меня не посвящала. Она стремилась меньше оставаться со мной наедине. Хотя на людях блестяще разыгрывала любящую и заботливую жену. Я дошел до того, что обратился к знакомому психологу. Он оказался человеком действительно мудрым. Поэтому сказал: «Я мог бы завалить тебя тестами, уговорить посещать тренинги, запудрить мозги всякими психологическими экзерсисами. Но я считаю себя твоим другом. И поэтому выскажу свое мнение. Мне кажется, что все довольно просто. Ты человек более чем состоятельный. Она — девушка с периферии. Все ее богатство — выигрышная внешность и довольно бойкий ум. Но при этом она очень амбициозна. Поэтому, прости, я думаю, что Дора просто банальная „золотоискательница“. Она поставила перед собой цель — найти в столице богатого мужа из высших слоев общества, который, помимо сказочного материального обеспечения, ввел бы ее в свой круг. И она добилась этой цели. Вот и вся любовь». Как ты понимаешь, Танюша… А кстати, это твое настоящее имя?

— Настоящее. И я сама сейчас — настоящая. Да, забыла сказать тебе — я натуральная блондинка. Мой прежний цвет волос — результат ежедневного подкрашивания оттеночной пенкой. А в ванной ты меня тогда застукал в моем истинном обличье. И еще — я не покупала никаких линз. У меня стопроцентное зрение. А очки просто маскарад. Как и моя дурацкая одежда и прическа. Везет тебе на обманщиц!

— Ну что ты! Это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Так вот, я тогда отказался верить словам психолога. И, как ни странно, оказался некоторым образом прав. Все было не так, как он сказал. Но, конечно, и не так, как хотелось бы мне. Все оказалось еще хуже. Я это понял совсем недавно. Но не буду забегать вперед. Дора очень интересовалась искусством. Поэтому я с первых дней нашей семейной жизни посвятил ее во все свои тайны. Она знала о моей коллекции все. И о некоторых секретах, без которых не обходится ни один собиратель. И именно она подбила меня на одно некрасивое дело, которое могло бы стать началом моего падения.

— Ты говоришь о подлоге картин, купленных на средства фонда?

— Ты и это знаешь? Ну да, о чем я? Конечно, у тебя есть вся информация. Нет, я говорю не об этом. Подлог был совершен позже и совсем иначе, чем ты думаешь.

Откровенно говоря, я уже начала примерно представлять дальнейшее развитие событий. Но не торопила Максима. Интересно узнать, что же такое он совершил под влиянием Доры. Видимо, это и было то, чем она впоследствии пыталась его шантажировать.

— Так вот, некий музей как-то предложил мне провести экспертизу одной картины. Музею она досталась в дар. Через некоторое время у сотрудников возникли сомнения в ее подлинности. Экспертизу должны были проводить независимо друг от друга я и еще один молодой искусствовед. Картина была из тех, что я давно мечтал заполучить в свою коллекцию. В ходе экспертизы я установил, что это подлинник, хотя и было понятно, что в ней заставило сотрудников музея усомниться. Я, конечно же, делился всем с Дорой. И она сказала: «А кто тебе мешает подтвердить их опасения? А потом приобрести ее у музея. Ведь все знают, что ты продаешь картины. В том числе и хорошие копии — тем, кто не может себе позволить подлинники». Я начал объяснять, что мне мешает мой профессионализм, моя репутация и тому подобное. Но она обозвала меня занудой, у которого напрочь отсутствует охотничий инстинкт и нет ни капли авантюризма. В общем, своими насмешками и подначиванием она довела меня до такого состояния, которое я иначе как наваждением впоследствии назвать не мог. Это произошло в пору, когда охлаждение ко мне Доры только началось. И мне до того хотелось чем-то вернуть ее расположение! Сначала я сказала ей: «Все равно ничего не получится. Есть еще один эксперт. Он не так опытен, как я, но все же может сделать самостоятельные выводы, даже если я поделюсь с ним своим мнением». Она поинтересовалась, что бывает в случаях, когда мнения двух экспертов расходятся. Я сказал, что тогда приглашают третьего. Она немного подумала и предложила подкупить молодого искусствоведа. И сказала, что может устроить так, чтобы мое имя не фигурировало в этом деле. Деньги эксперту предложит третье лицо, якобы заинтересованное в таком исходе экспертизы. Этому лицу придется тоже заплатить. Но все расходы будут незначительны по сравнению с той выгодой, которую я получу от покупки оригинала под видом копии. На меня нашло помрачение, я воспринимал все это как какую-то рискованную игру. И Дора поддерживала во мне такое настроение. Она очень оживилась, стала мила со мной, словно вернулись наши лучшие времена. И я согласился. О женщины, на какие только глупости и мерзости мы не идем ради вас!

— И что же, все получилось?

— К сожалению, да. Молодой человек был стеснен в средствах и не нашел в себе сил отказаться. Ему сказали, что я счел эту картину копией и поэтому его подтверждение моего мнения не вызовет ни у кого сомнений. А потом я выкупил полотно у музея. Как я впоследствии жалел об этой авантюре!

— Если жалел, то почему не вернул картину музею? Ты ведь мог сказать, что ошибся и при более тщательном осмотре установил ее подлинность.

— А это уже совсем другая история. Теперь мы подошли к ней вплотную. Моя авантюра с картиной вызвала кратковременную перемену Доры ко мне. Но вскоре она опять заскучала. Я как мог развлекал ее. Лучше всего помогали дорогие подарки. Меня все это очень угнетало. Именно в тот период я обратился к психологу. Выслушав его резюме, я спросил: «Но ведь Дора моя жена, и она еще так молода. Возможно, мне удастся сделать так, что она переменится ко мне, почувствует искреннюю привязанность». Он признал, что это не исключено, хотя и довольно сложно. Сказал, что для этого лучше всего на некоторое время сменить обстановку, съездить куда-нибудь — в круиз или на курорт. Я послушал его и заказал очень интересный тур по Испании. Дора была рада. Но незадолго до отъезда выяснилось, что важные дела задержат меня в Москве примерно на пару недель. Мы договорились, что она поедет без меня, а я, покончив с делами, присоединюсь к ней. Договорился с турагентством. Все шло хорошо. Она была на редкость оживленной — я давно уже не видел ее такой. В день ее отлета у меня не было возможности проводить ее до аэропорта. Хотя это ничего бы не изменило. Она наверняка предусмотрела все варианты. Так вот, мы простились, и я со спокойной душой занялся делами — фонд в своей галерее организовывал выставку и аукцион раритетов. К этой выставке я на средства, выделенные фондом, приобрел в течение прошедшего года несколько шедевров — импрессионистов, модернистов, в общем, полотна, на которые держалась непреходящая мода. Картины хранились у меня. Это было в порядке вещей. И вот, когда настала пора отнести их в галерею… — на этом месте голос Максима дрогнул, — вот тогда все и открылось. Вернее, не сразу. Сначала я вообще не мог понять, что произошло. Я обнаружил только пропажу картин. Вернее — подмену. Пять полотен, которые принадлежали фонду, были подменены копиями. Я был в шоке. Бросился проверять остальные полотна из моего запасника. Я должен пояснить, что не все картины выставляются коллекционерами на всеобщее обозрение. Некоторые до поры выдерживают в специальных хранилищах. Здесь много специфических тонкостей. Так вот, я осмотрел остальные картины и обнаружил, что подменена примерно треть моего запасника. Среди них было и то самое полотно, купленное мною у музея под видом копии. Ты не можешь себе представить, какой это был шок. Я занимался собирательством около двадцати лет и никогда ничего подобного не мог представить. У меня ни разу ничего не пропадало. Я собрался обратиться в милицию. Но вдруг на меня нашло страшное озарение. Я сперва боялся в него поверить. Но это было единственно возможное объяснение пропажи. Дора. И вместо звонка в милицию я начал звонить ей. Она улетела за день до моего открытия и уже звонила мне несколько раз — мы договорились, что она сама будет звонить, когда ей удобно. И теперь в ответ на все мои звонки я слышал только одно: «Абонент временно недоступен». И это еще больше укрепило меня в моих подозрениях. Тогда я позвонил нашему туроператору. И он, удивленный тем, что я не в курсе, сообщил, будто моя супруга еще за день до вылета предупредила, что она решила задержаться вместе со мной — ей не хотелось лететь одной. Вот теперь все стало совершенно понятно. Но в милицию я так и не позвонил. Я все еще надеялся, что мне удастся как-то уладить это дело, найти ее и договориться по-хорошему. До выставки оставалось два дня. Собственно говоря, надеяться мне было не на что. Так много полотен невозможно унести за раз. Конечно же, она подменяла их постепенно. Я ведь посвящал ее во все. И она точно знала, какие картины отложены в «долгий ящик». И забирала именно их. В ее планы, видимо, входило вскоре исчезнуть, поскольку рано или поздно все должно было открыться. А тут вдруг подвернулась такая удачная возможность. Мы должны были уехать на полтора месяца. Она по этому поводу приобрела много новых вещей, которые взяла «в дорогу». Захватила все свои драгоценности. Я положил на ее счет крупную сумму, чтобы, начав путешествие без меня, она ни в чем себе не отказывала. Видимо, картины фонда она подменила в последнюю очередь — когда стало ясно, что ей удастся сбежать прежде, чем начнется выставка. Но я не был уверен, что они еще у нее! Конечно, такие дорогие полотна быстро не продашь. Только это соображение оставляло мне слабую надежду на спасение от позора. Но где ее искать? Впутывать в это дело милицию мне не хотелось.

— А нанять частного детектива?

— Я так и поступил. Он сразу предупредил меня, что до начала выставки найти Дору нереально. Но взялся за это дело. Итак, мне грозил колоссальный скандал. Я никак не мог придумать, что же предпринять. И наконец решил, что у меня есть только один выход. Рассказать все одному высокопоставленному лицу, курирующему наш фонд. Прости, я не стану называть его имени. Мы с ним знакомы очень давно, и он не имел оснований не доверять мне. Я так и поступил. И не ошибся. Он действительно поверил мне и очень помог. Ему удалось сделать так, чтобы скандал не вышел за пределы фонда и не стал достоянием общественности. Эта история не просочилась даже в прессу. Ну, разумеется, с поста президента фонда меня сняли. Деньги я вернул, в качестве возмещения морального ущерба передал в галерею фонда два очень ценных полотна из своей коллекции. И стал дожидаться известий от детектива. Он оказался расторопным малым и сумел ее выследить. Уже через пару недель сообщил мне адрес, по которому она проживала в настоящий момент. Она скрывалась в одном из маленьких подмосковных городков. К адресу он приложил видеозапись: Дора выходит из машины, направляется к подъезду указанного им дома, перед входом оборачивается — ясно видно, что это она, — и машет рукой мужчине, сидящему в машине. Он машет ей в ответ.

— Что за мужчина?

— Не знаю. Наверное, очередная жертва ее чар. Но это я теперь так думаю. Тогда я еще надеялся на какое-то чудо, которое объяснит все недоразумения. В общем, я поехал по тому адресу. Но Дору там не застал. Я спросил о ней у соседей. Мне сказали, что действительно эта женщина недавно сняла здесь квартиру. Я приезжал еще и еще, несколько дней подряд, в разное время ждал ее. Опять обратился к соседям. Одна женщина сказала, что Дору не видели с тех пор, как я начал ею интересоваться. А еще через день мне пришло письмо от нее. Даже не письмо, а так, записка. Всего несколько слов. Суть была в том, что она просила оставить ее в покое.

Я вспомнила первое из найденных мною в бюро писем — его текст соответствовал словам Максима.

— Я понял, что она заметила слежку и накануне моего визита скрылась, — продолжал он. — Я не знал, как с ней связаться. Обратного адреса на конверте, естественно, не было. Опять прибегать к помощи детектива мне казалось бессмысленным — Дора вычислила его в первый раз, значит, теперь станет еще в десять раз осторожнее. И вдруг я нашел простое решение. Настолько банальное, что я был удивлен, как не додумался до этого раньше. Дора, в отличие от меня, активно использовала электронную почту. Значит, мне просто нужно написать на ее электронный адрес. Я долго мучился, как же мне к ней обратиться. Боялся быть резким. Ведь в душе еще жила тайная надежда, что она не виновата, что кто-то принудил ее. Под влиянием такого настроения я написал ей что-то вроде того: «Дора! Объясни мне, что произошло? Я отказываюсь верить, что ты могла так со мной поступить, но все факты свидетельствуют против тебя. Умоляю, объясни! Если кто-то вынудил тебя, угрожая и запугивая, расскажи мне, не бойся, я все прощу. Неужели ты можешь во мне сомневаться?» Она оставила это послание без ответа. Тогда я написал ей еще раз, но уже в другом тоне: «Значит, ты не хочешь ничего объяснять. Это красноречивее любого объяснения. Ну что же, будем разговаривать по-другому. Если ты не вернешь мне картины, я сообщу все факты милиции. Не думаю, что им будет трудно тебя найти. Ты украла бесценные произведения. И вряд ли оставила их себе в качестве сувенира. А продажа подобных раритетов не останется незамеченной». На этот раз реакция последовала довольно быстро. Через несколько дней я получил ответ. Снова в письменном виде — видимо, она хотела, чтобы я не сомневался в том, что письмо написано ею. Послание вновь было очень коротким. Она напоминала мне об истории с фальшивой экспертизой и предупреждала, что, если я не отстану, она использует эту информацию против меня.

Я вспомнила второе письмо из найденных мною. И здесь все совпадало. Но как же менялся смысл Дориного послания в новом контексте! Разумеется, я не подала виду, что читала записки. А Максим рассказывал дальше:

— Я был убежден, что Дора не располагает доказательствами. Подобные дела не скрепляются договорами, люди, как правило, не оставляют свидетельств на бумаге. Поэтому я написал ей вновь. Не помню дословно, но суть была такая: «Дора, одумайся! Давай лучше решим все по-хорошему. Все равно твой шантаж не удастся — у тебя нет доказательств. Верни картины, хотя бы последние из взятых тобой, и я обещаю молчать. Если хочешь, мы даже можем оформить развод». Я предложил ей развод, потому что для нее это было очень выгодно — по брачному договору ей отходила половина моего имущества. Можешь себе представить, насколько я накануне свадьбы был ослеплен любовью к ней? Спустя какое-то время пришел ответ. Она писала, что ей при помощи денег удалось раздобыть доказательства — тот парень согласился в письменном виде подтвердить, что был подкуплен, причем именно мною. Угрожала, что предаст дело огласке, если я от нее не отстану. И сообщала, что не против развода. Тогда я решил, что взял неверный тон. Надо не угрожать ей, а попытаться договориться. Она была падкой на деньги. Я хотел выкупить у нее оставшиеся картины по максимально высокой цене. И написал ей об этом. Но, увы — то единственное послание, которое могло бы ее заинтересовать, до нее не дошло. Она сменила электронный адрес, уничтожив прежний. Ей надоело общаться со мной. Я не знал, что мне делать.

Максим раскурил трубку и ненадолго прервал свой рассказ. Я тоже закурила. Все, что он рассказал, было похоже на правду. Ведь не мог же он знать, что я читала письма, и сочинить эту историю специально для объяснения этих посланий, которые можно толковать и так и этак в зависимости от контекста. Хотя кто знает? У меня нет никакой объективной информации. История Максима звучит правдоподобно. Но ведь история про наркотики и клинику тоже звучала вполне убедительно. Может быть, сейчас идет новый виток лжи, на более высоком уровне, рассчитанной не на наивную поклонницу, а на детектива?

Единственным источником информации, находящимся на достижимом расстоянии, является сейчас Антон Эдуардович. Завтра я наконец встречусь с ним для откровенного разговора. Смерть Доры скрыть не удастся, поэтому Максиму нет больше никакого смысла выдавать меня за нее. И потому своей откровенностью с Краузе я Алексеева ничем не подведу. Ну а пока надо дослушать рассказ Максима до конца. Докурив трубку и неторопливо осушив рюмку коньяку, он возобновил повествование:

— По Москве начали расползаться неприятные слухи обо мне и о внезапном исчезновении Доры. Те из друзей, которые верили мне, советовали на какое-то время уехать из столицы. Пожить, скажем, за границей, пока толки не улягутся. Но из страны мне уезжать не хотелось. Там меня ждала бы праздность. А мне, чтобы излечиться от тоски, нужно было занять себя делами. Я предпочел бы переехать в какой-нибудь не очень крупный город, скажем, областной центр, с развитыми культурными традициями, где мог бы найти свою среду, влиться в нее, найти себе применение. И вдруг все решилось само собой. Мне позвонил Виталий — он же здешний, тарасовец, — и рассказал о том, чего я никак не мог ожидать. У него побывала Дора. Разумеется, она не рассказала ему всего. Сказала только, что у нас произошла размолвка и что она хочет развода. Просила Виталия посодействовать — выступить в качестве посредника в наших переговорах, передать мне, что всех моих условий она выполнить не может. Но согласна в обмен на развод вернуть мне один интересующий меня документ. Виталий сказал, что передал ее предложение дословно, хотя сам ничего не понял, но Дора уверяла, что я все пойму. Я спросил, знает ли брат, где Дора остановилась. Но он отвечал, что моя супруга ничего ему не сказала. Оставила только новый номер сотового телефона. И предупредила, что со мной разговаривать не будет — только через него. Я был так ошарашен известием, что поначалу не нашел что ответить. Сказал, что подумаю и перезвоню ему через денек. А на другой день я уже вылетел в Тарасов. У меня возникла идея. Возможно, глупая, но ничего лучше в голову не пришло. Я хотел обсудить все с Виталием. Мы с братом были довольно близки. В детстве я каждое лето приезжал в Тарасов к бабушке — на Волгу. Виталик рос на моих глазах. У меня нет родных братьев и сестер, поэтому я привязался к кузену. А потом так вышло, что он и его мать, тетя Даша, остались мне единственными родными людьми. Мои родители трагически погибли в автокатастрофе. Бабушка, мать отца, не смогла пережить гибель сына и вскоре тоже скончалась. Ну а я хотя бы раз в год непременно навещал тетю Дашу и Виталика. И они приезжали или на день рождения отца, или на годовщину их с мамой гибели. Еще тогда, после Виталиева звонка, у меня возникла мысль — а ведь Тарасов самый подходящий город для моего временного изгнания. Он отвечает всем моим требованиям, к тому же это не чужой мне город, я с детства полюбил его зеленые улочки, пляжи, бескрайнюю, как море, Волгу…

— Прости, Максим, я тебя перебью. Как ты думаешь, почему Дора обратилась именно к Виталию, а не к кому-то из ваших общих друзей в Москве или не к тете Даше — поплакаться по-женски?

— Вопрос закономерный. Но и ответ на него очень простой. Ни мои друзья, ни тетя Даша не одобряли наш скоропалительный брак с Дорой. Друзьям не нравилось мое легкомыслие. К тому же Дора была не нашего круга. Они, похоже, видели в ней авантюристку. Только не говорили мне об этом, потому что я был настолько увлечен, что буквально зверел, если кто-то отзывался о ней пренебрежительно. Тетя Даша, типичная провинциальная тетушка с патриархальными взглядами на семью, не любила Дору за ее эксцентричность и полное отсутствие тяги к домашнему хозяйству. Она не одобряла также большой разницы в возрасте и считала, что «молоденькая проныра окрутила нашего Максика». В отличие от моих друзей, она высказывалась на этот счет открыто и прямо. А вот Виталик оказался единственным человеком, кто с первого взгляда был очарован Дорой, пожалуй, не меньше, чем я. Он один из моего окружения принял ее горячо и доброжелательно. Порой мне казалось, что он влюблен в Дору, и я даже немного ревновал ее к нему. Хотя она и не давала ни малейшего повода. Она держалась с ним как с братом. Но, конечно же, не могла не чувствовать его обожания. Вот почему мне не казалось странным, что за поддержкой она обратилась именно к нему.