Утрата
Шрифт:
Потом между ног что-то полилось. Она сейчас умрет. Ее настигнет кара. Внутри что-то лопнуло, из нее хлещет кровь.
Когда боль утихла, Сибилла посмотрела на свои ноги. Крови не было. Может, она просто случайно обмочилась?
Тут боль нахлынула снова, и Сибилла закричала. В следующую минуту дверь открылась и вбежала санитарка. Потрогала мокрую простыню, и Сибилле стало стыдно.
— Пожалуйста, помогите. Со мной что-то не так.
Но та лишь улыбнулась:
— Не бойся, Сибилла. У тебя скоро родится ребенок. Подожди, я вызову перевозку.
И тут же вышла. Перевозку? Куда ее собираются везти?
— Удачи,
В ушах звенели эти слова, носилки, на которых она лежала, внесли в карету «скорой помощи».
Она в другой больнице.
— Позвонить мужу?
Она покачала головой. Неуверенное молчание.
— Ты хочешь, чтобы мы кому-нибудь позвонили?
Она не ответила. Закрыла глаза, пытаясь остановить приближающуюся волну новой боли, но шансов не было. Что бы она ни делала, от этой страшной, полностью овладевшей ею боли избавиться не удавалось. Она — это только тело. Тело, порабощенное силой, которая хочет разорвать ее, сделать в ней отверстие — чтобы высвободить то, что у нее внутри. Ее лишили воли, отдали на растерзание этой неумолимой сознательной силе, которая не оставит ее в покое, пока не получит свое.
Она должна дать жизнь.
На противоположной стене висели белые часы. Единственным доказательством того, что мир продолжал существовать, была минутная стрелка, прыгавшая вперед через равные промежутки.
Равные промежутки.
Час шел за часом.
Иногда к ней приходили, смотрели внутрь ее. Она слышала, как в соседней комнате кричит другая женщина.
Так вот что чувствовала мама, когда рожала ее! Вот почему ее никогда не принимали! Как можно требовать, чтобы тебя любили, если ты приносишь такую сильную боль?
После того как минутная стрелка обошла циферблат четыре раза, Сибилла была почти без сознания, а они пришли и еще раз засунули ей внутрь свои пальцы. Пора. Она открылась на десять сантиметров. Они наверняка ошиблись. Ее тело разорвано пополам и больше не срастется.
Ее переместили в родильное кресло, развели ноги, открыв на всеобщее обозрение, и велели тужиться.
Она пыталась, но, если она сделает то, что ей велят, она разорвется, целиком и полностью. От подбородка до затылка. Она просила, умоляла, чтобы ей ослабили боль, но они тоже были в услужении у этой силы. Ей не позволят от нее уйти.
А потом они вдруг сказали, что видят голову. Пусть Сибилла еще немного постарается.
Голова. Они увидели голову. Из нее вышла голова.
Еще раз, Сибилла, и все. Неожиданно раздался детский крик, и безумная боль стихла. Оставила ее так же внезапно, как и пришла.
Повернувшись, она увидела, как вместе с медсестрой в проеме двери исчезает маленькая голова, покрытая темными волосами.
Минутная стрелка перепрыгнула еще одно деление. В привычном темпе, так, как будто все было как обычно.
Из нее только что появился человек.
Маленький человек с маленькой головой и темными волосами.
Без спросу он начал расти у нее внутри и без спросу вырвался наружу, чтобы ее покинуть.
С головой, тяжело откинутой назад, и все еще лежащими на подпорках кресла ногами она увидела, как минутная стрелка совершила еще один шаг во времени.
Почему у нее не спрашивают разрешения — никто, никогда, ни о чем?
~~~
На
холодном чердаке сменялись дни и ночи. По белому циферблату ходили по кругу стрелки.Она нашла душ, не запиравшийся на ключ, и каждую ночь пробиралась туда. Подолгу стояла под горячими струями. Вода стекала по ее телу медленно, но мужество к ней не возвращалось.
После того как нежданный гость ушел, ее первым порывом было собрать вещи и уйти.
Но куда?
И безнадежность заставила ее остаться — просто от усталости.
Ничего больше не хотелось.
Будь что будет.
В качестве дополнительной меры безопасности она просто перенесла свои вещи в другое место, спрятав их за выступом в стене. Дальше от двери, но зато ее теперь труднее застать врасплох.
На третий день он вернулся. Застыв и затаив дыхание, она слышала, как открылась и снова закрылась дверь.
— Силла?
Это он. Она немного расслабилась. Но она не видела двери и не знала, один он или с кем-то.
— Силла, это Ляпсус… Патрик. Ты тут?
Она выглянула из-за выступа. Увидев ее, он просиял. Он был один.
— Черт. Я боялся, что ты уже ушла.
Вздохнув, она встала.
— Я хотела, но штука в том, что у нас сейчас сильный напряг со спальными местами.
Тут она заметила, что в руках у него коврик-пенка, а из-за спины выглядывает основательно упакованный рюкзак.
— Куда это ты собрался?
— Сюда.
— Сюда?
— Ага. Я решил перекантоваться здесь этой ночью, если ты, конечно, не против.
Она покачала головой:
— Зачем это тебе?
— Это круто. Хочу попробовать.
Вздохнув, она посмотрела по сторонам.
— Это не игра, Патрик. Я сплю здесь не потому, что мне это нравится… — Она почувствовала легкое раздражение. — А потому, что именно сейчас мне некуда идти.
Он опустил рюкзак на пол. Понял, что ее нужно убедить, и в следующую секунду у него в руках возник бумажный пакет с надписью «Гриль-мастер».
— Ребрышки. Любишь?
Она не смогла сдержать улыбку. Даже взятку приготовил. Склонив голову набок, он повторил вопрос еще раз.
— Можно я посплю здесь ночью?
Она развела руками:
— Вряд ли я могу тебе помешать. Но что скажут твои родители, когда ты не придешь домой вовремя?
— Э-э…
Она вдруг забеспокоилась. Он же не рассказал им о своих планах?
— Они знают, что ты здесь?
Он посмотрел на нее с выражением «ты-что-совсем-ку-ку?».
— Отец по ночам водит такси, а мама на каких-то курсах.
— Кто-нибудь знает, что ты здесь?
Он вздохнул:
— Черт, да чего же ты так волнуешься! Нет, никто ничего не знает.
Ага, я бы посмотрела, как бы ты разволновался, если бы узнал, что собираешься ночевать на одном чердаке с объявленной в розыск расчленительницей!
— О'кей. Добро пожаловать.
Его не надо было упрашивать. Он моментально огляделся по сторонам в поисках подходящего места для своих вещей и почти сразу же выбрал возвышение у часов. Она наблюдала за ним, пока он усердно распаковывал рюкзак и устраивал себе место для ночлега. Она перетащила свой коврик на другую сторону выступа в стене, чтобы они могли видеть друг друга. Закончив, он с энтузиазмом оглядел результаты своих трудов, потом уселся и в предвкушении грядущего чуда посмотрел на нее: