Утренняя пробежка
Шрифт:
Николай Алексеевич улыбался, довольный произведенным эффектом, и назидательно изрекал:
— Статистике известно все. Это наука серьезная, так что изучать ее нужно с полной отдачей, и нерадивым все воздастся на экзамене, как грешникам на страшном суде.
И вот курсовой экзамен наступал. Суходоев считал его венцом, апофеозом всей своей индивидуальной работы. Проходил экзамен строго конфиденциально, учитель и ученик встречались один на один, без посторонних ушей. Разговор обычно начинался с отвлеченных вещей: о жизни, о трудностях, которые переживает высшая школа, о смехотворных заработках преподавателей, о высоких
Николай Алексеевич внимательно слушал ответы, кивал головой и при этом помечал что-то в своей тетради, а когда несчастной жертве начинало грезиться, что она уже пересекла бурное море формул и показателей и с желанной «удочкой» вот-вот причалит к заветному берегу, Суходоев сокрушенно вздыхал и выносил свой приговор: виновен, то бишь ответ никудышный, придется подучить.
— Опять у тебя полпотока на экзамене провалились! — сетовал тучный, лысеющий декан Строев, которого постоянно мучала одышка.
— А вы хотите, чтобы я халтурил? — парировал принципиальный экзаменатор. — Пусть учат как следует. Статистика — наука не для слабонервных.
Шло время, и ситуация постепенно разряжалась: студенты несли в деканат направления с положительными оценками. Кривая успеваемости поднималась до нормального уровня.
И все бы хорошо, да вот беда! Пошли разговоры, что-де требовательность Суходоева — это своеобразный капкан для детишек состоятельных родителей, которые после провала своих чад на экзамене вынуждены искать подходы к неприступному экзаменатору.
И оказалось, что ученый муж снисходит до соискателей положительной оценки, уступая их напористым просьбам. Однако при этом взамен получает кирпич, сантехнику, запчасти для автомобиля, лекарства и прочие полезные и необходимые для жизни и ее обустройства предметы. Но все же предпочтение Николай Алексеевич, опять же по слухам, отдает денежным знакам, особенно зеленым.
— Вот вам и индивидуальная работа со студентами! Просто Джек Потрошитель новоявленный! И как ловко все у него получается! — возмущался в кругу своих ближайших помощников декан Строев. — Он же всех нас позорит! Это необходимо в корне пресечь! Причем самим, без милиции и прокуратуры!
— А как это сделать? — терялись в догадках его помощники. — У нас же нет официальных заявлений, конкретных фактов!
— Что же делать? — скрипел зубами Строев и дышал так, как будто его настиг приступ грудной жабы. — Все равно я это так не оставлю! Я ему все выскажу!
Суходоев совершенно спокойно выслушал взволнованно пыхтящего Строева.
— Чепуха! — убежденно отрезал Николай Алексеевич. — Это поклеп на меня за требовательность и за то, что я не уступаю просьбам коллег. У вас есть конкретные факты? Заявления недовольных?
Жалоб и заявлений не было. Попытка декана обратиться за помощью к студентам и их родителям ни к чему не привела.
— Нашим детям еще учиться, — отвечали ему «потерпевшие» и при это отводили глаза в сторону. — Разбирайтесь сами, нас увольте!
— Вот люди! — в сердцах возмущался Строев, — сами несут, а потом жалуются об этом на каждом углу, а помочь деканату пресечь беспредел не хотят! Мало, видимо, с них шкуру дерет!
Однако Строев решил не отступать. В один прекрасный день он вызвал к себе в кабинет Суходоева и, твердо глядя в хитрющие
глаза статистика, устало сказал: «Ну вот, допрыгался! Поздравляю! На тебя прокуратурой заведено дело!»При этом он был само спокойствие и даже дышал ровно, чем просто напугал Суходоева. В его глазах промелькнул страх.
— Что? Какие факты? — захрипел, как будто закаркал, Николай Алексеевич.
— Тебе виднее, — бесстрастно изрек декан, — мне их не сообщили. Жаль, все это огласку получит — на факультет пятно и позор. А тебя…
— Это провокация! — начал наконец приходить в себя Суходоев. — Где факты? Это им не тридцать седьмой год!
— Фактов у них в полный рост, — успокоил его Строев. Он вдохновенно блефовал. — Ты забыл про технику сегодняшнего дня? В общем так, если до завтрашнего дня принесешь заявление об уходе, то они обещали закрыть дело. Решай сам.
На другой день Строев сидел с невинным видом у себя в кабинете и гадал: принесет или не принесет заявление любитель индивидуальной работы со студентами.
В начале одиннадцатого дверь в кабинет декана открылась, и на пороге появился Суходоев. Он был бледен и основательно помят. Молча он положил на стол заявление об увольнении с работы в связи с уходом на пенсию.
Строев без всяких эмоций принял заявление и положил его в сейф. И только тогда позволил себе некоторый кураж.
— Да. Видимо, ты прав, старина: статистика — это наука не для слабонервных!
СОВЕТ БЫВАЛОГО
Николай Зайцев, бледный и злой, стоял посреди мастерской с ведром. Глаза его щипали слезы злости и обиды, а вокруг потешались товарищи.
— Да ты не злись на них, — примиряюще сказал бригадир Комаров. — Меня тоже в свое время с ведром за искрой к электрикам гоняли. Прости дурней.
— А знаете, черти, — оживился он, — как меня на действительной в армии разыгрывали!
Киповцы без лишних приглашений стали рассаживаться вокруг Комарова в ожидании рассказа.
— Назначили как-то меня дневальным по роте. Дежурство нормально идет, настроение, стало быть, прекрасное. Вдруг открывается дверь, и входит наш командир полка полковник Суров. Дядя он ростом метр восемьдесят, косая сажень в плечах, в общем, богатырь. Поневоле оробеешь. У меня, значит, холодок по спине пробежал от волнения, в животе что-то заныло. Крикнул я, как положено: «Смирно!» — и строевым шагом к нему двинулся, чтобы доложить по форме. Только это я остановился, лихо так каблуком щелкнув, как чувствую, братцы, лечу. Скользнули по мокрому полу мои сапоги, и я, как торпеда, под ноги полковнику устремился. Так, вытянутый в струнку, с рукой у козырька, и загудел, как бревно. Чтоб не быть сбитым, перешагнул через меня комполка и скомандовал: «Вольно! Отставить рапорт!» С тем и ушел. Ну, думаю, обошлось.
Ан нет. На другой день за обедом солдат Дерябин говорит, а сам ехидно так улыбается: «А что, братцы, Комаров-то наш — находчивый парень, — я затих в ожидании подвоха. — Вот вчера дневалил, — продолжает он, — а тут дверь отворилась — и начальство на пороге появилось. Поискало оно, обо что ноги вытереть, тут наш дневальный и не растерялся, в один миг плюх полковнику в ноги, мол, пожалуйста, я вместо коврика». Аппетита моего как не бывало. Да что там аппетит! Два месяца ребята меня этим ковриком донимали, пока не переключились на другие хохмы.