Утро космоса. Королев и Гагарин

– «Всякое начало трудно…» Но в подобном положе­нии оказались все участники создания первого спутни­ка. Это, наверное, немного облегчило «вхождение в должность»?

– Да как сказать? В общем-то крутилось обычное колесо нового заказа. Ругались, спорили, работали. По­началу даже сложилось впечатление, что занимаемся обычным делом, пока Сергей Павлович не показал нам иное.

– Он активно вмешивался в ваши будни?

– Главный решал кардинальные проблемы, поэтому он и назывался Главным. Но не упускал и мелочей. Впрочем, мелочами это казалось на первый взгляд, а потом, подумав и поразмыслив, можно было понять, что происходила психологическая перестройка, иная культу­ра работы требовалась от людей.

– Не будем останавливаться подробно на техниче­ских проблемах, связанных с созданием спутника. Во-первых, они сейчас не столь актуальны, а во-вторых, уже подробно писалось о тех днях в многочисленных воспоминаниях. Однако мне очень хочется понять отношение Сергея Павловича к своему космическому пер­венцу, его метод руководства, отношение к людям.

– Думаю, достаточно будет, если я скажу: Сергей Павлович знал все, но вмешивался лишь в крайних слу­чаях. И ставил новые задачи, когда определенный этап работы завершался. Помню последнее совещание перед отправкой спутника на космодром. Разговор большой и, прямо скажем, непростой. Ведущий докладывает об ито­гах испытаний ракеты и спутника. Но вместо «объект ПС» дважды говорит «объект СП». Сергей Павлович вдруг перебивает его: «СП – это я, Сергей Павлович, а наш первый, простейший спутник – это ПС! Прошу не путать». Напряжение на заседании сразу же сня­лось… Он прекрасно чувствовал атмосферу, когда надо, ругал беспощадно, но если для пользы дела нужно бы­ло смягчить разговор, поддержать человека, Королев умел это делать. Он был прекрасный организатор, а значит, и психолог.

– Он умел скрывать свое настроение?

– Не всегда. Он щедро делился не только идеями, но чувствами. Это непосвященному могло казаться, что Сергей Павлович невыдержанный человек. Он жил в коллективе, зачем же скрывать от своих соратников и друзей чувства? Пожалуй, только волнение он оставлял себе…

– И вы это замечали?

– Обычно перед самым стартом, когда все уже позади. Площадка возле ракеты пустеет – всего минуты до пуска. У ракеты остаются Сергей Павлович, его замы, испытатели. Королев останавливается и смотрит на ракету, словно прощается с ней.

– 4 октября я ехал в поезде с целины. Мы, группа студентов, возвращались с уборочной. Вдруг сообщение о запуске первого спутника. Это было настолько не­обычно, что мы все ждали, что сейчас передадут что-то дополнительное, разъясняющее это событие.

– Мир не смог сразу оценить, что вступил в новую эру. Мы сидели в тесном фургончике и ждали сигнала из космоса. Спутник только начал свой первый виток, он должен был завершить его. Наконец кто-то произно­сит: «Вроде слышу…» Через несколько мгновений мы закричали все: «Есть! Летит! Летит!»

– Потом отпраздновали это событие в «узком кругу»?

– Собралось несколько человек вечером. До самолета оставалось два часа, надо было возвращаться с космодрома. Наскоро, по-фронтовому выпили по чарке, поздравили друг друга.

– По-фронтовому?

– На фронте как: выйдешь из боя, короткий от­дых, праздник, если получаешь орден или благодар­ность Верховного Главнокомандующего, а потом сно­ва бой.

– Чем дальше уходит от нас война, тем чаще мы возвращаемся к ней. Я думаю, что ее влияние на фор­мирование нашего молодого поколения постоянно будет усиливаться.

– Это бесспорно. Наши характеры выковывал фронт. В промышленность и в нашу область пришли фронто­вики. Они не считались ни с временем, ни с любыми трудностями: ведь для нашего поколения эти сложности оказались несравненно меньшими, чем военные. Уверен­ность в своих силах помогала и объединяла людей. Нравственный климат в коллективе был особый, у нас было общее прошлое, единая цель. Это сплавляло людей.

– Война началась для тебя 22 июня 1941 года, а закончилась?

– Да, война для меня началась, как и для многих, на западной границе. Я служил в погранвойсках. А за­кончил я воевать 15 мая 1945 года под Прагой. Но как-то особенно сильно и глубоко почувствовал я, что война окончена, когда стоял на Красной площади и под сухую барабанную дробь к подножию Мавзолея летели фа­шистские знамена. Парад Победы.

– Окончилась война. А что потом?

– Потом? Потом демобилизация. Ранение сказа­лось. Начал работать у Сергея Павловича. И все эти годы, послевоенные годы, очень были похожи на воен­ные. По напряжению, по темпу жизни, по эмоциональ­ному накалу.

– В одной статье о тебе написаны такие слова: «Алексей Иванов, по-моему, перестал даже спать. Его можно было встретить в монтажно-испытательном кор­пусе и днем и ночью. Таков уж характер у этого чело­века».

– Ну, это относится уже к 1961 году, когда готовил­ся старт Гагарина.

– Мне кажется, что «неутомимость» вашего поколе­ния рождалась в военные годы,

– Я это чувствовал по своим друзьям, с которыми мы работали.

– Встречи с однополчанами стали традицией?

– Обязательно! Некоторые фронтовые товарищи ста­ли друзьями на всю жизнь. Да и товарищей по школе не забываем. Правда, от класса остались одни девчон­ки, а парней всего четверо. Остальных взяла война. Много талантливых ребят было – математиков, физи­ков. Как их не хватало нам, когда мы начали занимать­ся космосом, не хватало!.. Иногда мне кажется, что мы не только работаем, но и живем «за себя и за того парня».

– Наверное, поэтому ваше поколение не умеет ща­дить себя!

– Наши биографии начинало горе народное – вой­на. А космос стал символом могущества страны, ее взлетом, гордостью, счастьем. И мы это чувствовали.

– Лайка, первая ракета к Луне, серия спутников, потом кораблей с собачками на борту… Это как в тех кавалерийских атаках вашего корпуса… Ну а самый юмо­ристический, что ли, случай?

– Французское шампанское. Две бутылки, кото­рые «выдал» Королев.

– Судя по многочисленным описаниям, это непохо­же на него.

– Он был очень разным. Его трудно «раскусить» сразу. Каждый раз, когда входил в кабинет, у меня возникало особое чувство. Не робость, не страх, хотя «разносы» Королева многие из нас испытали на себе. Сергей Павлович «разносил» на людях, и я видел не раз, как у достаточно самостоятельных и солидных лю­дей подрагивали колени. И все-таки страха не было. Прежде всего уважение к человеку, который решал такие задачи, брал их на себя.

– Я процитирую воспоминания Марка Галлая: «Кро­ме знаний и конструкторского таланта, не последнюю роль играла очевидная для всех неугасающая эмоцио­нальная и волевая заряженность Королева. Для него освоение космоса было не просто первым, но первым и единственным делом всей жизни. Делом, ради которого он не жалел ни себя, ни других… И сочетание такой страстности однолюба с силой воли, подобной кото­рой я не встречал ни в одном из известных мне лю­дей, – это сочетание влияло на окружающих так, что трудно было бы да и просто не хотелось что-нибудь ему противопоставлять». …Так вот о шампанском. В канун Нового года он позвал меня к себе. Вхожу в кабинет. Вдруг Королев говорит: «Ну вот, старина, еще один год нашей жизни прошел». Потом взял со стола книгу, на обложке написано: «Первые фотографии обратной стороны Луны». Протягивает мне. Раскрываю первую страницу – в углу крупными буквами: «На добрую па­мять о совместной работе. 31.XII.59 г. С. Королев». По­том Сергей Павлович вышел в маленькую комнату, что за кабинетом. И приносит две бутылки. «Это тебе к новогоднему столу, – говорит. – Какой-то винодел-француз в Париже пари держал: обещал поставить шампанское из своих погребов тому, кто на обратную сторону Луны заглянет. Недели две назад в Москву, в академию, посылка пришла. Проиграл мусье! Две бу­тылки твои. С Новым годом!»

– Эффектно закончился полет «Луны-3»!

– Кажется, после этого случая нигде на земном шаре пари на «космические темы» не заключали, к со­жалению.

– Выиграли бы?

– А что! Ведь в КБ затевались дела, казавшие­ся фантастическими! Шла подготовка к полету чело­века.

– Еще в начале 1961 года в печати появлялись статьи, что успехи космонавтики, конечно, грандиозны, но потребуется несколько лет для подготовки полета человека.

– Люди тогда еще не привыкли к темпам техниче­ского прогресса. Это мы сейчас верим во всесильность науки.