Утро ночи любви
Шрифт:
Он разозлился:
– Вот, значит, как. Ладно. – И кивнул на распечатки: – Я это возьму. Не возражаешь?
– Ты все равно ничего не поймешь, – пожал плечами Эдик.
Он молча сгреб бумаги и стал рассовывать их по карманам.
– И это возьмешь? – Эдик с усмешкой указал на толстенную энциклопедию. – Неужели читать будешь? Или только картинки смотреть?
– Пошел ты на... – выругался он и повернулся к бывшему другу спиной.
– Дверь за собой закрой! – крикнул ему вслед Мотало.
Он так и поступил, вышел и закрыл за собой дверь, чтобы никогда сюда больше не возвращаться. Все понятно: Мотало спятил.
Ему стало тошно. Лучший друг предал. Хотя сам Эдик никогда не считал его своим другом и, напившись, не раз об этом говорил. Но Мотало много чего говорил, иногда нес полную чушь. Что ж, верить всему? Среднестатистическое, значит. Хорошо хоть поставил знак плюс! Но ведь он-то к Мотало со всей душой! Почему так? Потому что Андрюха Котяев дурак? А Мотало, видишь ли, высший разум, запертый в убогой телесной оболочке! Точно! В убогой! Хорек, вот он кто, Эдуард Семенович Мотало! Даже не хомячок! Хомячки, те ласковые...
И так было больно от этих мыслей, что, придя домой, он открыл бутылку водки, которую так и не выпили с Эдиком, и ополовинил ее без закуски, как воду. Потом выгрузил из карманов мятые листки. Глянул мельком: фараоны какие-то, Египет, Клеопатра. Бред. Значит, татуировка на ее плече означает официальный титул самой знаменитой за всю историю Древнего мира царицы. И кобра на спине. Символ царской власти, как сказал Мотало, если, конечно, опять не врет. Вот оно что!
Царица, значит. Что ж, каждый сходит с ума по-своему.
Он налил еще рюмку водки и полез в холодильник за огурцами. И тут зазвонил мобильный телефон. Глянул на дисплей: Сашок Феофанов. Нехотя ответил:
– Котяев слушает.
– Андрей Митрофанович, я по поручению начальства звоню, – официально сказал напарник. – Что у тебя случилось?
– А что такое? – деланно удивился он.
– Третий день на работе не появляешься. Дел по горло, сам знаешь.
– Болею я. – Голос у него был хриплый.
– А завтра как?
– И завтра болею.
– Ты принеси документ, – извиняющимся тоном сказал Сашок. – Гайки завинчивают, поэтому начальство требует.
– У меня за десять лет ни одного больничного. Это начальство помнит?
– Все помнит. Потому и терпят твой загул. Но надо бумагой прикрыться.
– Какой загул? Я болею!
– Не мое дело, конечно... Город у нас небольшой, и раскатывать по нему на красной «Бентли»... – замялся Сашок.
– Если в она у меня была!
– Ты поаккуратнее. Время сейчас такое. Телевизор-то смотришь? Задача номер один – борьба с коррупцией. Везде работают проверяющие. А лес рубят – щепки летят.
– Понял, не дурак, – зло сказал он. – Больничный принесу.
– Я ж по поручению...
– Привет передавай. По поручению.
Он дал отбой. Посмотрел на ополовиненную бутылку водки: «Надо завязывать. И в самом деле, зарвался». Потом, чертыхаясь, выудил из банки соленый огурец, нарезал, выпил, закусил, налил еще...
Ни одно из обещаний, которые он себе давал в последнее время, не было выполнено.
На следующий день Андрей Котяев заехал в офис Копейко и взял у секретарши оставленный для него конверт. В машине пересчитал: ровно
сто тысяч, все – крупными купюрами. Новенькие, он, казалось, слышал, как они хрустят. Держать деньги в руках было приятно. Раньше он этого за собой не замечал. Получив зарплату, в тот же день отдавал жене, оставив себе на мелкие расходы, а когда развелся – маме. Последнее время, правда, они жили не вместе, и зарплату он оставлял себе всю. Но в конверте от Копейко была не зарплата. Это была халява.Надо бы их спустить, эти деньги. Поехать в ночной клуб вместе с Алиной, у нее это лихо получается. Но с Алиной они в ссоре. То есть, она с ним порвала. Как сказал Мотало, испугалась. Все правильно: он не хомячок. И он еще до нее доберется!
После недолгих раздумий, Андрей Котяев поехал к Оле, на работу. Спускать деньги без женщины скучно. Кто-то должен тобой восхищаться, оценить твою щедрость, получить с твоих барышей дорогой подарок или много маленьких, но не очень дорогих, посидеть в ресторане. Разделенная радость – радость вдвойне. А для простушки Оли он теперь Рокфеллер! Так что радости будет целый мешок! И это здорово, потому что такой шикарной женщине, как Алина Вальман, его радость надо под микроскопом разглядывать. А и хорошо, что Алина с ним порвала!
Народу в поликлинике во второй половине дня было не много. Все талончики разобрали с утра, поэтому к окошку, где скучала Оля, подходили только со справками да с больничными, проштамповать. Он сунул голову в окошко и, улыбаясь, сказал:
– Привет!
– Мужчина, у вас чего? – холодно спросила она.
– Зайка, я соскучился. Я зайду, а? Открой мне дверь.
– Следующий! – закричала она.
Его толкнули в спину:
– Мужчина, отойдите! Мне надо печать поставить!
Обернулся: женщина начальственного вида, с больничным листком в руке. Огрызнулся:
– Мне тоже надо. Зайка, я тебе подарочек принес! Открой, а?
– Мужчина, не задерживайте очередь! Следующий! – крикнула Оля.
Стоящая за ним женщина попыталась просунуть в окошко больничный.
– Да погоди ты, – отмахнулся он. – Оленька, я мириться пришел!
– Да что ж это такое! – закричала очередь. За женщиной с больничным листком теперь стояли еще двое. – Мужчина, не задерживайте!
– Я по делу!
– Мы все по делу!
– Да он пьяный!
– Милиция!
– Спокойно! Я сам милиция! – Котяев выхватил из кармана удостоверение и поднял его над головой. И повторил в окошко: – Оля, открой!
– Ни за что!
Подошли еще двое. Раздались крики:
– Нашли место отношения выяснять!
– Девушка, да впустите вы его!
– Безобразие просто!
– Вы читать умеете?! – закричала Оля. – Посторонним вход воспрещен! Я никого не обязана впускать!
– Мужчина, отойдите!
Широченной спиной он загородил окошко и угрожающе сказал:
– Слышь, Зайка? Я никуда не уйду! Давай, родная! Открывай!
– Да это ж ее муж! – загалдела очередь.
– Похоже, бывший!
– Имущество делят!
– Не... Он сказал: мириться пришел.
– Открой ему, шалава! – завопила старуха с кучей справок в руке.
– Сама ты шалава! – крикнула Оля. – Еще и оскорбляют! Вот гады! Щас я вас проштемпелюю! Получите вы у меня печати!
И захлопнула окошко.
– Безобразие! – загалдела очередь.
– В наше-то время так мужиками бросаться!