Утро нового года

А в счетах за кирпич, чтобы не прогадать по выручке, создать видимость, обеспечить снижение убытков, показывали более высокие цены. Где третий сорт — там второй. Для гарантии подкладывали справки технического контроля. И все в порядке! Счета на кирпич выписывал тот же Фокин. Главбух лишь подписывал, не проверяя.

Так вышло, что вся тяжесть свалилась ему же на голову.

Богданенко кричал на Матвеева, на Артынова и на Фокина, грозился их выгнать, очевидно, открытия комиссии для него были столь же неожиданны, как и для Матвеева.

Но Матвеев, не сдавался. Он сидел у себя за главбуховским столом по-прежнему внешне спокойный и деловитый, подтянутый, застегнутый на все пуговицы и даже питался шутить:

— Вот такая музыка!

Артынов укорил главбуха:

— Из-за вашей путаницы в учете можно ни за грош пострадать!

С Корнеем был любезен, но сторожил. И Валов сторожил. Корней делал свое дело, не вмешиваясь. Ждал. Это еще только начало. Попадут, сволочи!..

Еще издали, с угора, Корней заметил движение у вахты. Подпругин, размахивая клешнятыми руками, держал речь. Около него собралась кучка любопытных женщин. К конторе, торопясь, прошли сначала Семен Семенович и, почти следом, Яков с Чермяниным. За углом палисадника стояла легковая машина. Кто-то приехал. Или из треста, или…

Подпругин громко петушился:

— Теперич уж копнут, будь здоров! Закон! Закон спуску не даст. Теперич уж тово…

— Чего? — спросил Корней, останавливаясь.

— А в том рассуждении, коли наблудил, так за хвост и в ящик! Не откупишься, не отмолишься.

— Следователь приехал, — подсказал кто-то из женщин.

— Экая новость, — как бы нехотя заметил Корней. — Как приехал, так и уедет. А я уж думал…

— Ты думал, может, поп с кропилом! — еще больше запетушился Подпругин. — Вроде чужой! Эка! Поди-ко, мало — следователь! И тебя оследуют, обожди! Вы все наши начальники тутошние на обман-то горазды!

— Неужто все? — Корней усмехнулся, тронув Подпругина за плечо. — Брось-ка, Парфентий, трепаться, не собирай зря народ. Без нас обойдется.

Из диспетчерской все-таки позвонил секретарше Зине, навел справку. Следователь сразу с приезда направился в бухгалтерию. Туда же тотчас зашел Богданенко. Вызвали комиссию. Сидят, ищут.

— А что ищут-то? — попытался уточнить Корней.

Зина залопотала быстро-быстро, захлебываясь, очевидно, сильно взволнованная и напуганная.

— Говори же толком, корова! — крикнул в трубку Корней.

— Не знаю, там шумят…

— Сходи узнай!

Немного погодя Зина снова взяла трубку телефона и снова залопотала. Корней успел лишь понять, что в бухгалтерии очень шумно, идет ругань между Матвеевым и Богданенко, что некурящий Матвеев вдруг закурил, а следователь составляет протокол. Тогда он пошел туда сам и встретил в коридоре Якова.

— Вот так номер выкинули, — сказал Яков с досадой.

— Обокрали бухгалтерию? — спросил Корней.

— Подчистили. Самые важные документы исчезли. Отчеты и сводки есть, а инвентарных описей и подлинных актов нет.

— Как же вы проверяли?

— По отчетам, по сличительным ведомостям, по счетам…

— А первичных документов не трогали?

— Все документы при отчетах нам сверять не было нужды. Мы же не бухгалтеры-ревизоры.

— Значит, старанья ваши пропали?

— Почти! Зато журналы ежедневного учета обжига мы нашли…

— А кто же был так заинтересован непременно самые важные документы изъять? Или попросту растеряли?

Корней не был расположен шутить, но пошутил:

— Бухгалтерия наука точная: километр туда, километр сюда…

— Кто? Кто? — пробурчал Яков. — Известно кто! Кому нужно!

Корней пробыл в конторе недолго, как бы мимоходом, и снова вернулся на завод. Ему вдруг стало неприятно и тяжко, словно он сам принимал участие в воровстве, а теперь ждал: вот-вот поймают! Как бы поступил Яков? Что бы он тогда сделал? Вероятно, на второй же день он поднял бы тарарам на все Косогорье, и тогда же, по свежим следам, ворюг приперли бы к стенке. А как поступить теперь, если следователь, которому, несомненно, прокурор все передал, вызовет и перед лицом Матвеева, Семена Семеновича, Чермянина, Богданенко и перед такой коровой, как Зина, спросит?..

В диспетчерской за его столом совещались именно те, кого он хотел сейчас видеть. Его разбирало злорадство и страх. Ни перед кем ему не было совестно, когда он бежал от Лизаветиного мужа. Не совестно даже возить с озера рыбу. Не совестно перед Яковом за попытку подраться. Все это как-то объяснимо. Как объяснить вот теперь, если спросят?..

Он хотел, прежде всего, увидеть Артынова и Валова, чтобы выплюнуть на них все свое отвращение, свою слабость, поторжествовать над ними!

Они совещались за его столом вполголоса и раздвинулись, едва он переступил порог, хлопнув дверью.

— Громко стучишь, Корней Назарыч, — не возвышая голоса, обычным тоном предупредил Валов, — стены расколешь!

— Если они терпят таких, как вы, то выдержат!

— Ого, как громко!

— Будет еще громче!

— Не балуй, мил человек! Кого пугаешь?

— Итак, вы изъяли самое важное, — презрительно и по возможности ровнее подытожил Корней. — Обезоружили…

— Еще не самое важное, — несколько с сожалением признался Артынов. — Спугнул ты тогда. Кое-чего не успели. Но достаточно. А тебя это чего беспокоит? Вроде ты уже собрался на нас доносить?

Он нахально осклабился, обнажив зубы.

— Мы, как видишь, от тебя и не скрываем. Сразу не донес, теперь уже не донесешь. И в лесочке память разве тебе не отшибло?

— Не отшибло. Напрасно старались. Воровали тоже напрасно. Не в коня овес! Следы все равно остались. И Наташку опозорить не удалось…

— Не шуми, мил человек! — приказал Валов жестко. — Шуметь начнешь, придется успокоить совсем. Камеры рядом. Спустим, сырцом заложим и запечатаем, только дым останется.

Валов угрожающе тронулся с места. Зверь!

Корней отступил к стене, в его руке блеснуло лезвие ножа.

— Ну!

— Брось ты его, Алексей Аристархыч! — становясь между ними и отодвигая Валова, прошептал Артынов. — Такой выдержанный мужчина, а связываешься с сопляком. — И повернулся к Корнею. — Тебе ли, молодой человек, ввязываться в чужую игру? При достатках Марфы Васильевны надо жить мирно. Не все ведь по-честному добывается.

— Это не ваше дело! — злобно сказал Корней.