Утро под Катовице

— Скоро здесь будут немцы, в овраге мы укрыться от них не сможем, поэтому надо перебраться через реку и спрятаться в зарослях, будем надеяться, что они туда не полезут.

После этих слов, я, сев на траву, снял с ног армейские ботинки и портянки, связал их, и, перекинув через плечо, пошел босиком в реку. Дойдя до середины, я погрузился в прохладную воду по грудь, через несколько шагов дно стало повышаться, и вскоре я уже пробирался по кустам на противоположном берегу. Все шедшие за мной поляки также переправились через водную преграду и продолжали неотступно следовать за мной. Найдя укромную, закрытую кустами со всех сторон ложбинку, я расположился в ней и приказал своим спутникам:

— Сидим здесь до темноты, не шуметь, костер не разжигать, не курить!

— Дезертиры послушно расселись на земле, а я открыл подобранный на дороге ранец и стал изучать содержимое. Так, что тут у нас? Портянки, отличный нож типа финки, переточенный из маузеровского штыка, неплохо сделано! Опасная бритва сомнительного качества, помазок, небольшой кусок мыла, три пачки сигарет, мешочек с солью, четыре луковицы, нитки, иголки, две обоймы с патронами, два коробка спичек и десяток писем. Н-да, прямо скажем, негусто, жрать кроме лука нечего, а в желудке тянущая пустота, поэтому попробуем раскулачить поляков:

— Эй, братцы, есть что поесть? Меняю на сигареты и лук! После моих слов один из дезертиров открыл свой рюкзак, порывшись в нем, отрезал кусок сала, отломил краюху белого хлеба и протянул мне:

— На, командир, — затем, взяв от меня пачку сигарет и две луковицы, одну из которых он сразу начал чистить, парень спросил с надеждой и украинским акцентом в голосе, — а дальше что?

— Дальше? — вот как бы им поделикатней рассказать о печальных перспективах? — А дальше ничего хорошего… Вы ведь видели, какую мощь собрали немцы? Сколько танков, самолётов, какая мощь артиллерии? Скорее всего так везде, по всей границе. Скоро они займут всю Польшу, а всех солдат отправят в лагеря. — Как то мрачно у меня получилось, вон парни совсем скисли, плохой из меня утешитель.

— И что же делать? — Это спросил уже другой парень, с отпечатком интеллигентности и хорошего воспитания на лице.

— Ну, я думаю попытаться пробраться до Малопольши, а там по предгорьям Карпат до Румынии, — разумеется, я вам ребятки не могу сказать, что к концу сентября Западная Украина, которую поляки называют Малопольшей, будет полностью занята частями Рабоче-Крестьянской Красной армии, а я сам планирую сдаться в плен именно советским властям, — Это сложно и опасно, но других вариантов выжить и остаться свободным я не вижу.

— Как-то быстро ты сдался, а так сразу и не скажешь, что трус! — подал голос ещё один лях, невысокий крепыш с квадратным лицом и голубыми глазами. Его взгляд полон негодования и презрения ко мне, коллега явно не понимает как смешно он выглядит со стороны. Дать бы ему в морду, да нельзя шуметь.

— А что ж ты, такой смелый, не остался там, в окопах, а сбежал, бросив оружие? — мой оппонент нахмурился и опустил взгляд, — Давайте не будем тут обсуждать, у кого дерьмо лучше пахнет, пан спросил, что дальше, я ответил, с собой никого не зову, каждый может идти куда хочет, но давайте, дождемся темноты, а теперь если позволите, я перекушу, не отвлекаясь на болтовню, — с этими словами я с аппетитом вонзил зубы в кусок сала. Мои спутники также приступили к трапезе, у двоих еды не было, но они совершили по моему примеру взаимовыгодные обмены и тоже не остались голодными.

Поев, я устроился поудобней и погрузился в свои мысли. Необходимо было ответить на два традиционных вопроса: кто виноват? И что теперь делать? Ну, с первым вопросом все понятно — во всем этом малоприятном блудняке виноват я сам и создатели «Ареса». Нечего было подписываться на должность подопытного кролика, мог отказаться и даже не ставить центр в известность, у меня там были совсем другие задачи. Да и вообще, зря я тогда поехал в Россию служить срочную, зря потом на службу в ГРУ согласился. Да, сейчас с высоты нажитого с тех пор опыта и ума видно, каким я был идиотом. И совершение одной ошибки тянуло за собой следующую до тех пор, пока я не оказался здесь. Тут ещё возникает сопутствующий вопрос — а могу ли я вернуться обратно? Что для этого нужно сделать? Может достаточно просто захотеть? Я, не переставая жевать, сформулировал желание возвратится в 2018 год и сосредоточился на нём, постаравшись освободиться от посторонних мыслей. Но ничего не произошло, я все также сидел в зарослях кустарника в окружении дезертиров. Не прокатило. Может надо напиться до уссачки? Тоже вариант, проверить эту идею достаточно просто, но в настоящий момент невыполнимо — попросту нет выпивки. Тогда переходим ко второму традиционному вопросу: что делать? Однозначно, из Польши надо валить, это не обсуждается, но куда? Казалось бы, наилучший вариант это СССР, но… тут возникает много вопросов. Кем мне там представляться? У меня документы польского рядового Анджея Ковальского. Причем документы железобетонные. В Варшавском клубе реконструкторов, в котором я волею пославших меня командиров имел честь состоять, была мода на аутентичные документы, вот и я, имея задание стать в доску своим членом клуба, приобрел такие документы, причем пан Новак, занимающийся этим бизнесом, нашел в оцифрованных армейских архивах Войска Польского сотню внешне похожих на меня солдат, среди которых мы с некоторым удивлением обнаружили и Анджея Ковальского, который был по происхождению русским, и до мобилизации звался Андрей Иванович Ковалев. Этот Ковалев-Ковальский был потомком русского железнодорожного рабочего, переселившегося в Варшаву ещё 1908 году. Кстати, к солдатской книжке производства «Новак энд Компани» прилагалась ещё и копия автобиографии из личного дела. Это была довольно дорогая услуга, но платило родное государство, поэтому я не экономил. Так что с документами и легендой у меня все в порядке, если глубоко не копать. Тем более, что родители того Ковалева к 1939 году уже переправились в мир иной. Наличие документов и легенды никак не гарантировало положительного обращения со стороны советских властей, однако, насколько мне было известно, советы часть польских военнопленных отпустили, хотя это относилось в основном к жителям Западных Украины и Белоруссии, но я-то как бы житель Варшавы, да ещё и непонятно как отнесутся к тому что я русский? Мысль о том, чтобы представиться пришельцем из будущего я отмел сразу. Если не посадят в психушку, то засунут в клетку и хорошо если золотую. Хотя психушки, скорее всего, я смогу избежать, ведь у меня есть доказательства моего иновременного происхождения — хотя все документы и гаджеты двадцать первого века остались в моем ранце в ТОМ времени, все же у меня при себе был один высокотехнологичный артефакт — мои часы. Внешне они были сделаны под дизайн середины двадцатого века, но внутри стоял электронно-кварцевый механизм китайского производства, поэтому я мог бы предъявить часы в качестве доказательства своего иновременного происхождения, но тогда однозначно окажусь в клетке, а это не есть хорошо… И вообще надо бы от часов избавиться. Так что с СССР все непонятно и непредсказуемо. Есть ещё вариант, который я уже озвучил — уйти в Румынию, а там попытаться добраться до США, потому как оставаться в Европе — это все равно либо погибнуть, либо попасть в лагерь военнопленных. Но мною США за годы работы в разведке уже, что называется, на уровне подкорки воспринимаются не иначе как непримиримый враг. Вот и получается, что надо выбирать меньшее из зол. Поразмыслив, я всё-таки решил пробираться в СССР и сдаваться под видом Ковалева Андрея Ивановича, надеясь на лучшее.

Приняв решение, я окинул взглядом расположившихся вокруг спутников. Тот парень, что поделился со мной пищей, сидел в компании ещё двоих беглецов и тихонечко с ними разговаривал, прислушавшись, я понял, что эти трое — украинцы. Остальные дезертиры это также уже поняли и настороженно косились в их сторону. Всё-таки и в это время существовала межнациональная неприязнь. Я устроился ещё поудобней, обнял покрепче винтовку и задремал.

Проснувшись от холода, я обнаружил, что вокруг уже темно, и, посмотрев на часы, был слегка шокирован: полдвенадцатого ночи! Вот это вздремнул! Хотя ничего удивительного — сегодня я основательно вымотался. Тихонько осмотревшись по сторонам, я с удовлетворением обнаружил, что мои спутники дрыхнут в полном составе. Грех не воспользоваться удобным моментом для исчезновения, поэтому, стараясь не шуметь, я поднялся и, крадучись, стал медленно удаляться от лежки дезертиров. Отойдя метров на двадцать, я прислушался: тишина, лишь слабый ветер шуршит в верхушках деревьев. Мои бывшие случайные спутники спят как младенцы! Ну и… приятных сновидений!

Вскоре я выбрался из зарослей на открытое пространство, немного постоял, ориентируясь на местности и пошел вдоль речки вниз по течению. Ещё днём я заметил в том направлении небольшое село, к которому сейчас и двигался. Через полчаса неспешной ходьбы я приблизился к околице. На въезде уже был выставлен немецкий пост, но я пошел по задам, прислушиваясь к звукам, доносящийся из села. Кроме сверчков ничего не было слышно, даже собаки не брехали, видимо немцы уже всех четвероногих друзей поляков перестреляли. Приглядев огород с невысоким забором, я перемахнул через ограду, тихо посидел пару минут, а потом стал аккуратненько копать картошку малой лопаткой, которая у меня так и висела в чехле на поясе. Выбрал клубни покрупнее, запихнул их в ранец, сорвал десяток огурцов, вырвал пяток луковиц и удалился по английски, не прощаясь. Далее я развернул свои стопы на восток и через четыре часа ночного одиночного марша, набрёл на достаточно крупный лесной массив и решил в нём переждать день. Забравшись поглубже в лес, я выкопал ямку, развел в ней костер, который позволил мне согреться — в начале сентября даже на юге Польши по ночам уже довольно прохладно, а меня нет ни шинели, ни хотя бы плащ-палатки. Дождавшись, когда прогорит костер, я запек картошку и перекусил. Тем временем стало светать и я аккуратно, с максимальной скрытностью обследовал округу. Результат меня порадовал — поблизости не было ни немцев, ни поляков.

Дальше идти на восток сейчас не было смысла, так как к востоку и юго-востоку от ченстоховского прорыва стояла польская армия «Краков», которая получила приказ отступать только вечером второго числа и в течении третьего-четвертого сентября отводила свои войска по направлению к Висле. Поэтому, если я сегодня пойду в том же направлении, то велик риск нарваться на польские части, после чего меня, в лучшем случае включат в состав какой-нибудь пехотной роты, а в худшем расстреляют за дезертирство, так что сегодня весь день и ночь отдыхаю в лесу, а завтра, медленно и скрытно двигаюсь дальше на восток!

Как задумал, так и сделал. Нашел в лесу укромное место, защищенное со всех сторон кустарником и устроился там, вновь осмысливая окружающую меня до сумасшествия невероятную действительность и вспоминая своё и недавнее и такое сейчас далекое прошлое. Так вот о прошлом…

Я уже говорил о том, что когда погибла Катаржина, я впал в глубокую депрессию. Центру, а соответственно и резиденту было известно и о постигшей меня утрате, и о моём психологическом состоянии, поэтому меня не трогали, не вызывали на встречи, по секретной связи не ставили никаких задач. Внеплановый отпуск по семейным обстоятельствам. Вполне вероятно, они опасались, что я могу переметнуться. Даже допускаю, что рассматривался вопрос о моей ликвидации. Что поделать, таковы будни невидимого фронта. Однако месяца через четыре меланхолия постепенно стала отступать, и именно тогда резидент вызвал меня на конспиративную квартиру. Явившись на встречу точно в указанное время, я поздоровался с Виктором Михайловичем и сел напротив него в глубокое кресло с синей велюровой обивкой. Тот не стал тянуть время, а сразу после приветствия толкнул по столу ко мне конверт, в котором я обнаружил фотографию Сашко Горбенко по кличке «Мейджик». Там же лежал лист с подробным описанием его внешности, адреса проживания, часто посещаемых мест и круга общения. Всё что там написано мне было прекрасно известно, мало того, именно я и собирал эту информацию для центра. Мейджик был координатором украинских националистов в Варшаве. В том смысле, что круг его задач не распространялся на всю Польшу, нет, в его обязанности входила работа только по городу, и, кроме прочего, он осуществлял взаимодействие укронацистского сообщества с варшавским клубом реконструкторов, в связи с чем он и попал в моё поле зрения.

Изучив содержимое конверта и убедившись, что ничего нового там нет, я вопросительно посмотрел на резидента, давая понять, что готов слушать.

— Мы изучили ситуацию по Катаржине Новицкой. И вот что я тебе должен сказать, Андрей, — Виктор Михайлович прямо смотрел мне в глаза своим стальным взглядом опытного разведчика, — тогда дэнээровцы получили информацию, что на той точке, где была Катаржина, будет работать шведский снайпер, известный под кличкой Адильс, успевший немало крови пустить ополченцам. Вот они и направили туда лучшую противоснайперскую группу. И есть все основания полагать, что информацию слил именно Мейджик. Он как раз координировал работу отряда польских снайперов-отпускников на передовой.