Утро рождается ночью

– Я заседлаю коней и провожу тебя к аэродрому.

Они ехали по чащобе молча. Когда выбрались к тропе, которая шла вдоль по берегу реки, Николас сказал:

– Во-он, видишь, у того распадка на меня вышел тигр.

Сизов посмотрел на распадок между сопками, на стеклянное безмолвие льда и зажмурился: солнце играло с рекой в жмурки, слепило глаза сотнями острых зеркальных бликов.

– Я ловил рыбу, - рассказывал Николас, - продолбил три лунки и ловил форель. А еще попадались гольцы. Я сидел на корточках и дергал тюкалку. А потом у меня устала рука. Я поднялся и, оглянувшись, увидал, как у лунки, в пяти метрах от меня, стоял уссурийский тигр и пил ледяную воду. Тигр был рыжий, большой, с белыми усами. Мне захотелось убежать, а ноги стали ватными. Я заплакал от страха. И еще от обиды.

– Какая же тут обида?
– удивился Сизов.

– Подожди, - остановил его Николас, - я тебе потом объясню. Так вот, я заплакал от обиды. А тигр облизнулся, засмеялся и ушел.
– Николас посмотрел на Сизова исподлобья и, закурив, сказал: - Ты напрасно так улыбаешься. Я говорю правду: он засмеялся, этот тигр. Знаешь, как злые учителя смеются над слабыми учениками.

Сизов вспомнил своего учителя черчения. Тот всегда смеялся над теми, кто не умел соединять абсолютной прямой точки "а", "в", "с" и строить из них треугольник. И всегда вместе с ним смеялся отличник Фаддей, который умел проводить абсолютные прямые. Только Фаддей смеялся куда злее, чем сам чертежник. Сизов поверил Николасу, и Николас почувствовал это.

– Когда тигр ушел, я смог двигаться. И я побрел к себе в зимовье. Я там жил вдвоем со слепым стариком Никодимом. Он тоже раньше был объездчиком. Теперь он умер.

"Дай мне закурить", - попросил я его.

Старик достал кисет.

"Встретился ты с тигрой, однако", - сказал он мне.

Старик свернул мне цигарку и вытянул руку совсем в другую сторону, не туда, где я стоял. Он долго ждал, пока я возьму цигарку, а когда я взял, он повторил: "Это точно, повстречался ты с ней..."

И стал он мне тогда тихие слова говорить, какие-то необыкновенно добрые, спокойные и ласковые. Редко так люди говорят и правильно делают.

– Почему?
– удивился Сизов.

– Потому что людям надо говорить правду, - ответил Николас, - а правда сурова. И надо, чтобы ее не боялись.

Николас долго молчал, а потом, когда под сопкой показался маленький домик аэропорта, он заговорил.

– Когда я был егерем в Аскания-Нова, - все еще смеясь, сказал Николас, - у меня была жена. Она красивая была очень. А я был молодой, добрый и слишком уж любил ее. И поэтому она стала мне изменять. Женщина всегда изменяет доброму и всегда любит злого. Женщина думает, что злость - это признак силы, и сама даже не понимает, как она не права. Когда я вернулся с объезда и застал ее с другим, я сбежал из дому. Я бежал и плакал. И прибежал я к своему деду, и он стал мне говорить такие же слова, как и слепой Никодим. Я слушал его и плакал. А когда грек плачет, тогда он перестает быть мужчиной. Я уехал после этого из Аскания-Нова сюда, на Дальний Восток, и стал думать, что изменился и сделался сильным. А встретив тигра, понял, что все это не так. Меня обманула женщина, которую я любил, - я плакал. Я увидал тигра - и тоже насмерть перепугался. И тоже плакал, но уже не от страха, а от обиды, понимаешь меня?

– Я понимаю, - ответил Сизов.

– И оба старика - черт их совсем подери, хотя стариков и нельзя поминать плохо, - по-одинаковому утешали меня, вместо того чтобы сказать правду. Со стариками любое горе и любую обиду спокойно примешь, потому что старики мудры. Только ведь и они пугались тигров и их обманывали женщины. И у них тоже были свои старики, которые говорили неправду, чтобы правда не казалась такой жестокой.

До аэродрома Сизов и Николас ехали молча. На прощанье Николас сказал:

– Будь здоров, Кирилл. Сизов обнял его и ответил:

– Будь и ты здоров.

– Не бойся тигров, - пошутил Николас, - и не бойся, когда тебя обманет женщина, которую ты любишь.

Сизов усмехнулся и сказал:

– Меня уже обманула женщина. Только я ничего не боюсь, потому что у меня есть сын.

Николас изумленно посмотрел на Сизова, а потом, рассмеявшись, посоветовал:

– Только ты не ходи к старикам за советом. Даже к таким, как я.

– Не буду!
– ответил Сизов.

И - улетел во Владивосток.

А через месяц Николас перебрался с таежного кордона Майгыз на остров, к Сизову.

7

Николас за последние два года сильно поседел. А за те месяцы, что Сизова не было на острове, у Николаса поседели и усы, совсем еще, кажется, недавно черные, как вороново крыло.

– Ты получил мое письмо?
– спросил Сизов, поздоровавшись.

– Да, - ответил Николас, - я получил твое письмо. Оно - глупое. Умирают только те, которые боятся смерти. Или ждут ее.

– Закрой дверь, - попросил Сизов, - тетя Лида услышит.

Николас закрыл дверь.

– Сядь, - сказал Сизов, - нам надо поговорить, пока не прибежал Алешка.

Николас садиться не стал. Он отошел к окну. На подоконнике стояли горшки с цветами и две вазы с багульником. От веток багульника пахло свежевыстиранным бельем.

– Слушай, - сказал Сизов, - у меня лейкоз. Это значит - белокровие. Мне осталось месяц, два. От силы три. Потом ты переедешь в мой дом и будешь жить с Алешкой. И не подпускай к нему его мать. Она, наверное, захочет взять его, чтобы получать пенсию. У Алешки будет большая пенсия, потому что меня избрали в академики.

– Я читаю газеты...

Сизов хмыкнул и сказал:

– Тем более.

И вдруг Николас начал смеяться.

– Перестань, - поморщился Сизов, - хватит тебе.

Николас по-прежнему смеялся.

– Перестань!
– громко, по слогам выкрикнул Сизов, и шея у него побагровела.

Николас перестал смеяться, высморкался, спрятал платок в карман и закричал еще громче, чем сам Сизов:

– Это ты перестань!

Сизов от неожиданности вздрогнул.

– Умирают только трусы, - повторил Николас, - а особенно в сорок пять лет.
– Он отошел от окна, сел рядом с Сизовым и спросил: - Ты что чувствуешь?

– Слабость, - быстро ответил Сизов, - все время страшная слабость.

– И ничего больше?

– И этого хватает.

Николас пожал плечами и брезгливо скривил рот.

– Ты не понимаешь, что это такое, - тихо сказал Сизов.

– Да, - ответил Николас, - я этого не понимаю. Я понимаю только то, что ты слишком быстро разделся.

– Я устал, ясно тебе? Устал.

– Нет, не ясно. Тебе надо сходить на оленник. Тебя люди ждут.

– Не могу. Сейчас, во всяком случае, не могу.

Николас снова отошел к окну и сказал:

– Как знаешь...

8

Алешка ворвался в комнату неожиданно и стремительно. Секунду он неподвижно стоял на пороге, а потом бросился к отцу и повис у него на шее.

– Папка!
– кричал он, захлебываясь от восторга.
– Папка, дорогой! Как я рад, как я рад!

Сизов гладил Алешкины вихры и хмурился. Алешка украдкой взглянул на отца и, спрятав голову у него на груди, попросил:

– Папочка, ты не сердись, пожалуйста. Тебе Николас все сказал, да?